Персонных дел мастер - Станислав Десятсков

Поэтому везир устало махнул рукой Юсупу и молвил спокойно:

— Иди и успокой их сердца. Они не пойдут сегодня в атаку. Вчера они и так хорошо пострадали во имя аллаха. Двадцать тысяч убитых и раненых, двадцать тысяч! Да это и впрямь боле трети моих неустрашимых!

Подступившие к везиру Понятовский и Шпарр посоветовали рыть апроши, чтобы подвинуть пушки поближе к русскому лагерю и приступить к правильной осаде.

— Вы думаете, что русские будут сидеть за своими рогатками, как кролики, пока голод не принудит их сдаться? — сердито спросил везир.— Разве вы не видите этот огромный костер посредине их лагеря? Уверен, они сжигают все лишние повозки и тяжести, чтобы сегодня же прорваться через наши линии. А мои янычары не хотят сражаться!

— Но у вас есть конница, ваши несравненные спаги и татары! — попробовал было спорить Понятовский.

— Мои спаги уже раз отступили перед пехотой русских, а татары Девлет-Гирея просто разбойники, способные только грабить обозы... И зачем только я согласился воевать ради шведского короля! — вырвалось у везира.

И в эту-то минуту прискакал отряд спагов, доставивший русского парламентера. Бравый преображенец Шепелев спрыгнул с лошади и выпрямился перед везиром во весь свой могучий рост.

— Фельдмаршал Шереметев предлагает вам учинить штильштан и начать переговоры о мире!

Кегая-бей, знавший русский язык, перевел радостные для везира слова, и Балтаджи Мехмед стал снова важным и невозмутимым. Молчаливым жестом он указал Шепелеву на вход в свой роскошный шатер.

Из русского лагеря ясно видели, что Шепелева перехватили не татары, а спаги и поскакали с ним к холму, на коем, по всей видимости, находилась ставка везира: оттуда беспрерывно мчались гонцы, там стояли и самые богатые шатры турок. Однако, хотя русский посланец явно попал по прямому назначению, поначалу ничего в действиях турок не изменилось: они по-прежнему рыли окопы, а их пушки даже усилили огонь.

И Петр собрал последний военный совет. Царь был угрюм и сразу согласился с Голицыным: «Лучше и нам всем погибнуть, чем сложить оружие!»

— Пойдем в атаку, прорвемся и двинемся на север подле Прута! Лишние ядра закопать, тяжелую артиллерию с обрыва в реку, наварить и напечь конского мяса в поход. Гвардия пойдет впереди!

Генералы, приглашенные на тот совет (Михайло Голицын, Репнин, Вейде, Долгорукий, фельдмаршал Шереметев и канцлер Головкин), согласно скрепили решение Петра своими подписями. Генерала Януса на тот совет даже на звали.

Пока полки выходили из лагеря и строились, к везиру был послан еще один гонец с письмом от фельдмаршала. Письмо было даже не просьбой о перемирии, а открытой угрозой: ежели везир не даст немедленного ответа, русские войска атакуют по всей линии.

Голицын уже разворачивал гвардию в батальонные колонны, помещая меж них орудия и строя тем подвижные крепости, когда из турецких рядов вылетел всадник, размахивая белым пакетом.

— Да это же Петька Шепелев! Не дал-таки мне, шельмец, атаковать турка! Упустили мы синюю птицу из рук, верную викторию! — сердито сказал Голицын Шафирову.

— Теперь настал мой час, князюшка! — ласково пропел Шафиров.— Когда смолкают пушки, начинают говорить дипломаты!

И, словно услышав Шафирова, турецкие пушки и впрямь умолкли, и над мутным Прутом повисла удивительная после четырехдневной канонады небывалая тишина.

Карл XII назвал эту войну османов с царем Петром божьим провидением, призванным покарать Россию и спасти Швецию. Казалось, фортуна повернулась снова ликом к своему любимцу. Вдохновленный известием о сборе под Адрианополем двухсоттысячной турецкой армии, король собственноручно разработал план военных действий для войск турок и их союзников. По этому плану турецкая армия через Молдавию должна была войти в Польшу. На соединение с ней из Померании должен был выступить двадцатитысячный корпус прославленного своими недавними победами над датчанами генерала Стенбока. Соединившись у стен Варшавы, они совместно должны были низложить и изгнать из Польши короля Августа и вернуть на престол Станислава Лещинского. Затем соединенная шведско-турецко-польская армия, уже во главе с самим Карлом XII, должна была двинуться на Москву.

Жадный до воинской славы, Балтаджи Мехмед знал, что он воюет не по своему, а по королевскому плану и когда янычары кричат, что проливают в этой войне кровь ради шведского интереса, то кричат они правду. Отсюда шло во многом упрямое нежелание везира внимать советам шведского генерала Шпарра во время вчерашней атаки и его скорое согласие на перемирие.

Шафиров, который в тот же день, 10 июля, направился на переговоры с везиром, имел самые широкие полномочия. Дабы спасти армию, Петр был готов отдать не только Азов, но и возвернуть шведам, если того потребует везир, Лифляндию и Эстляндию. Единственно, чего Петр твердо решил не отдавать, был Петербург с Ингрией, земли отчич и дедич. Впоследствии Шафирова при дворе считали великим дипломатом за то, что он обошелся без уступки Риги и Ревеля. Но заслуга Шафирова была здесь ничтожной, поскольку везир и не требовал возврата никаких шведских провинций. Единственно, что сделал Шафиров, так это выждал, пока везир сам предъявит свои условия. Быстро уловив, что везир за шведа и не просит, Шафиров начал торг вокруг Азова и крепостей в Таганроге и Каменном затоне. В конце концов ему удалось уломать везира, и, пообещав передать туркам все пушки в Затоне, он выговорил армии право выйти из лагеря со всей артиллерией. Конечно же, везиру был обещан великий бакшиш и даже драгоценные каменья Екатерины, за что везир обещал не настаивать на выдаче ему османских подданных Кантемира и Саввы Рагузинского, а просто принять на веру, что означенных лиц нет в русском лагере. Ведь везир спешил в эти часы с мирным трактаментом не менее, чем русские, потому что знал уже то, чего еще не знал Шафиров. В самом начале переговоров прискакал с Дуная гонец и привез страшную для османов весть: русские драгуны идут к Браилову!

— Так вот куда делась неисчислимая русская конница! — сердито бросил везир своему помощнику кегая-бею.— А ты еще говорил, что у русских совсем мало кавалерии. А она вот где, в нашем тылу! Теперь они возьмут Браилов со всеми богатыми магазейнами, затем Галац, и кто им помешает сжечь у Исакчи наш мост через Дунай и тем перерезать все пути в Стамбул?

Кегая-бей пробовал расспросить гонца, сколько же русских драгун у Браилова, но глупый анатолиец только закатывал глаза и трясся:

— Страшная сила, страшная сила! — и для убедительности прищелкивал языком: сам, мол, видел!

— Хорошо, что русским еще неведомо, что их конница прорвалась к нам в тыл,— удовлетворенно прикрыл глаза великий везир, слушая льстивые речи Шафирова.— И хорошо, что они прислали для переговоров такого незадачливого и недогадливого посланца.

Если для заключения Константинопольского мирного договора с турками в 1700 г. потребовалось четыре года переговоров, то Прутский мир в 1711 году был подписан уже через сутки.

Когда Понятовский, после немалого бакшиша кегаю, ознакомился со статьями сего мирного трактамента, он даже зубами заскрипел от злости, столь авантажный мир получили русские. О шведском великом интересе везир, само собой, не подумал, и ни об Эстляндии, ни о Лифляндии в договоре даже не говорилось.

— Все, что выговорил везир для нашего короля, так это разрешение царя на пропуск его величества в Швецию через Польшу. Но этим ненадежным путем король, конечно же, не воспользуется! — с горечью сообщил Понятовский генералу Шнарру.

Тогда же горе-советники решили немедленно вызвать короля в лагерь, чтобы в последнюю минуту поломать этот неслыханный .мир. И на рассвете 11 июля неугомонный поляк сломя голову помчался в Бендеры.

Ох как проклинал король Карл XII свою спесь, когда в самом начале похода он не принял предложения везира прибыть к войскам!

— У армии может быть только один командующий! — надменно отрезал он тогда Понятовскому, и, поскольку везир от своего командования не отказывался, было ясно, что король останется в Бендерах.

А теперь этот же Понятовский привез горькую весть: везир выпускает русских из ловушки и заключает с ними мир! Все труды, все расчеты на турок рухнули за несколько часов. Будь он там, он бы не допустил, да и везир бы не посмел, зная о личной переписке короля с султаном, подписать сей позорный трактамент. Но может, и теперь еще не поздно? И король, несмотря на 490 ночь (Понятовский привез известие глубоким вечером), вихрем сорвался с места и в сопровождении кучки телохра-мителей-драбантов и все того же неутомимого Станислава Понятовского помчался в лагерь к везиру.

Скакали всю ночь, благо она была лунной, а на рассвете переправились через Прут у Фальчи по наведенной турецкой переправе. Никакого тет-де-пона на переправе но-прежнему не было, что и отметил опытный взгляд ко-роля-воина.