Барабаны осени. О, дерзкий новый мир! - Диана Гэблдон

— Эй, ну да, она моя, — кивнул Джейми и опустил кинжал, но не положил его на землю, и продолжал хмуриться, глядя на индейца. — Лучше бы тебе вести себя прилично, понял?

Ничуть не интересуясь этой маленькой стычкой, один из молодых индейцев что-то сказал и нетерпеливо показал на медвежью тушу, лежавшую на прежнем месте. Старший, не обративший внимания на раздражение Джейми, повторил свой жест, повернулся к медведю и вытащил из-за пояса свой кривой нож.

— Эй… это тоже мое, то есть мое дело, — сердито сказал Джейми.

Индеец удивленно посмотрел на Джейми, вскочившего на ноги. А Джейми острием кинжала указал сперва на медведя, а потом — очень твердо и уверенно, — на себя.

Не дожидаясь ответа, Джейми подошел к туше и опустился рядом с ней на колени. Он перекрестился, что-то сказал по-гэльски и занес кинжал над тушей. Я не знала этих слов, но я уже видела, как Джейми проделывал подобное, когда ему довелось убить оленя во время нашего путешествия из Джорджии.

Это была особая «оленья молитва», которую он выучил в детстве, когда еще только учился охотиться в своих родных шотландских горах. Это очень старая молитва, объяснил он мне, настолько старая, что некоторые из ее слов давно уже исчезли из повседневного языка, и потому звучали незнакомыми и непонятными. Но ее нужно было обязательно читать над каждым убитым зверем или животным, если этот зверь был крупнее зайца, — читать до того, как перережешь ему горло или начнешь сдирать шкуру.

Потом он без малейших колебаний сделал глубокий разрез на груди медведя, не опасаясь, что хлынет кровь, — ведь сердце зверя давным-давно остановилось, — и вспорол шкуру между лапами, так что светлый пузырь внутренностей выполз сквозь узкую щель в черной лохматой шкуре, поблескивая в свете костра.

Для того, чтобы вот так разрезать и отвернуть тяжелую шкуру, не повредив при этом ткани, удерживающие в себе, как в мешке, кишечник и прочее, нужна была немалая сила, и нужен был немалый опыт.

Я, которой приходилось иметь дело с куда более мягкими и податливыми тканями человеческого тела, вполне оценила хирургическое искусство Джейми. Похоже, и индейцы тоже его оценили, потому что наблюдали за Джейми весьма внимательно, и выражение их лиц говорило об одобрении действий чужака.

Впрочем, не только искусство свежевания привлекло их внимание, — для них ведь это было делом обычным. Нет, их явно заинтересовала оленья молитва — я видела, как чуть заметно расширились глаза старшего индейца, когда Джейми опустился на колени возле медведя, и как он обменялся взглядом с сыновьями. Они, конечно, не могли понять слов, но по выражению их лиц нетрудно было догадаться, что им абсолютно ясен смысл действий Джейми, — и они были не только удивлены, но и чрезвычайно довольны.

Тоненькая струйка пота сползла по шее Джейми за ухом, — и в неярких отсветах костра она показалась мне красной. Свежевать крупного зверя — тяжелая работа, и потому Джейми сел на корточки и протянул кинжал рукояткой вперед одному из молодых индейцев.

— Валяй, продолжай, — сказал он, приглашающим жестом обводя полуободранную тушу медведя. — Надеюсь, ты не думаешь, что я намерен и съесть его в одиночку, а?

Индеец без колебаний принял кинжал и, встав на колени, продолжил работу. Двое других посмотрели на Джейми, и когда он кивнул, присоединились к первому.

Он позволил мне снова усадить его на бревно и осторожно, тайком от индейцев, очистить и перевязать его плечо, — а они тем временем быстро освежевали медведя и разрезали тушу на куски.

— Что это такое он проделал с виски? — тихонько спросила я. — Ты понял?

Джейми кивнул, рассеянно следя за кровавым действом у костра.

— Это заклинание. Ты ведь брызгаешь освященной водой на четыре стороны света, чтобы оградить себя от злых сил. Ну, полагаю, виски — весьма подходящая замена святой воды, при данных обстоятельствах.

Я снова посмотрела на индейцев, руки которых были по локоть в медвежьей крови; они спокойно переговаривались между собой. Один из них сооружал возле огня нечто вроде небольшой платформы, укладывая жердины на камни, выстроенные квадратом. Другой нарезал мясо кусками и нанизывал на очищенную от коры зеленую ветку, чтобы зажарить.

— От зла? Ты хочешь сказать, они боятся нас?

Джейми улыбнулся.

— Не думаю, чтобы ты была такой уж страшной, Сасснек. Нет, это от злых духов.

Я была так напугана появлением индейцев, что мне и в голову не могло прийти, что они в равной мере могут быть испуганы нашим присутствием в лесу. Но теперь, глядя на Джейми, я вдруг подумала, что если они и вправду занервничали, их вполне можно понять.

Поскольку я давным-давно привыкла к Джейми, я редко задумывалась о том, как он может выглядеть в глазах других людей. Но ведь даже сейчас, раненный и измученный, он казался грозным; грозными выглядели его прямая спина, широкие плечи, слегка раскосые глаза, ловившие отблески пламени и казавшиеся такими же прозрачно-голубыми, как сердце огня.

Сейчас он сидел спокойно, расслабленно, крупные руки свесились между ногами. Но это было спокойствие огромной кошки, чьи глаза всегда насторожены, несмотря на внешнюю безмятежность. Кроме роста и стремительности, в Джейми было еще и что-то неуловимо дикарское; в этом лесу он, пожалуй, чувствовал себя даже лучше, чем убитый им медведь.

Англичане всегда считали шотландских горцев варварами; но я прежде никогда не рассматривала возможность того, что и людям других наций может показаться то же самое. Однако тут-то мы встретились с самыми настоящими свирепыми дикарями, и они подошли к Джейми с осторожностью, держа оружие наготове. А Джейми, заранее напуганный рассказами о кровожадности краснокожих, увидел их обряд — так похожий на его собственные, — и сразу признал в них друзей-охотников; а значит, в его глазах они были вполне цивилизованными людьми.

И вот он принялся совершенно спокойно говорить с ними, объясняя при помощи свободных, широких жестов, как именно медведь напал на нас и как ему удалось убить зверя. Индейцы ходили за ним по поляне, внимательно осматривая места, где произошли узловые моменты схватки. Когда же Джейми поднял с земли растоптанные останки рыбины и изобразил, как я включилась в борьбу, они оглянулись на меня и искренне рассмеялись.

Я только таращила глаза на эту четверку.

— Эй, — окликнула я их наконец, — кушать подано!

Мы вместе принялись за жареную медвежатину, кукурузные лепешки и виски, то и дело поглядывая на медвежью голову, торжественно водруженную на платформу; мертвые глаза уже потускнели и распухли.

Чувствуя себя слегка одуревшей от всего, я прислонилась к стволу давным-давно упавшего дерева, вполуха слушая разговор мужчин. Не то чтобы я действительно понимала, о чем они говорят, нет. Но кое-что и мне было доступно. Один из молодых индейцев, помогая себе жестами и мимикой, рассказывал о Великих Охотниках Прошлого, по очереди изображая собой то самого охотника, то его жертву, и играя обе роли настолько хорошо, что я без труда угадывала, когда речь идет об олене, а когда о ягуаре.