Дети капитана Гранта - Жюль Верн

Однако из обстоятельств, так всесторонне выясненных майором, вытекало одно важное следствие, о котором пока никто, кроме Мэри Грант, не подумал. В то время как другие обсуждали прошлое, она думала о будущем.

Джону Манглсу первому бросились в глаза ёе бледное лицо, ее отчаяние. Он сразу понял, что должна была она переживать.

— Мисс Мэри! Мисс Мэри! Вы плачете! — воскликнул он.

— Ты плачешь, мое дитя? — с участием обратилась к Мэри Элен.

— Отец мой, отец!.. — прошептала бедняжка.

Она не в силах была продолжать. Но всех вдруг осенила одна и та же мысль — всем стало понятно горе Мэри, почему она заплакала, почему вспомнила об отце.

Раскрытие предательства Айртона убивало всякую надежду найти Гарри Гранта. Каторжник, для того чтобы завлечь Гленарвана в глубь материка, придумал крушение у Австралийского побережья. Об этом определенно было упомянуто в разговоре бандитов, подслушанном Мак-Наббсом. Никогда «Британия» не разбивалась о подводные камни бухты Туфольд! Никогда Гарри Грант не ступал ногой на Австралийский материк! Еще раз, во второй раз, ошибочное истолкование документа толкнуло искавших «Британию» по ложному пути.

Подавленные горем юных Грантов, их спутники хранили молчание. Роберт плакал, прижавшись к сестре. Паганель с раздражением бормотал:

— А, злосчастный документ! Ну и тяжелому же испытанию подвергаешь ты мозги дюжины честных людей!

И, гневаясь на самого себя, почтенный географ отчаянно колотил себя кулаком по лбу.

Тем временем Гленарван пошел к Мюльреди и Вильсону, стоявшим на страже. По всей долине между опушкой леса и рекой царила полнейшая тишина. На небе неподвижно теснились густые тучи. В дремотно застывшем воздухе далеко разнесся бы малейший звук, между тем ничего не было слышно. По-видимому, Бен Джойс и его шайка удалились на порядочное расстояние, иначе не веселились бы так на нижних ветках деревьев стаи птиц, не объедали бы так мирно молодые побеги несколько кенгуру, не высовывала бы доверчиво из кустов свои головы пара эурусов — все это было признаком того, что нигде в окрестной мирной глуши нет людей.

— Вы ничего не видели и не слышали за последний час? — спросил Гленарван матросов.

— Ничего, сэр, — ответил Вильсон. — Каторжники, должно быть, теперь за несколько миль отсюда.

— Как видно, их было слишком мало, чтобы они рискнули напасть на нас, — добавил Мюльреди. — Вероятно, этот Бен Джойс отправился вербовать себе помощников среди других таких же беглых каторжников, бродящих у подножия Альп.

— Видимо, так, Мюльреди, — согласился Гленарван. — Эти негодяи — трусы. Они знают, что мы вооружены — и хорошо вооружены. Быть может, они ждут ночи, чтобы напасть на нас. Когда станет темнеть, нам нужно будет усилить бдительность. Ах, если бы мы могли покинуть эту болотистую равнину и продолжать наш путь к побережью! Но разлившиеся воды реки преграждают нам дорогу. Золотом оплатил бы я плот, который переправил бы нас на тот берег.

— А почему же вы не прикажете нам построить такой плот, сэр? — спросил Вильсон. — Ведь деревьев здесь сколько угодно.

— Нет, Вильсон, — ответил Гленарван, — эта Сноу не река, а непреодолимый поток.

Тут к Гленарвану подошли Джон Манглс, майор и Паганель, Они как раз только что обследовали Сноу. В результате последних дождей ее воды поднялись еще на один фут. Они неслись со стремительностью, напоминавшей пороги американских рек. Конечно, немыслимо было пуститься по этой ревущей, клокочущей поверхности, изрытой водоворотами. Джон Манглс заявил, что переправа неосуществима.

— Все же нельзя сидеть здесь сложа руки, — прибавил он. — То, что хотели предпринять до предательства Айртона, по-моему, теперь еще более необходимо, чем раньше.

— Что вы хотите сказать, Джон? — спросил Гленарван.

— Я хочу сказать, что нам срочно необходима помощь, и раз нельзя отправиться в бухту Туфольд, надо отправляться в Мельбурн.

— Но это рискованная попытка, Джон, — сказал Гленарван. — Не говоря уже обо всех опасностях этого путешествия в двести миль по неизвестному краю, надо принять во внимание еще и то, что все дороги и тропы, вероятно, отрезаны сообщниками Бена Джойса.

— Я это знаю, сэр, но знаю также и то, что подобное положение не может продолжаться. Айртону, по его словам, требовалась неделя, чтобы доставить сюда матросов с «Дункана»; я же берусь вернуться с ними на берега Сноу через шесть дней. Так как же, сэр? Каковы будут ваши приказания?

Гленарвана опередил Паганель.

— Я должен высказать одно соображение, — сказал он. — Ехать в Мельбурн надо, но я против того, чтобы этим опасностям подвергался Джон Манглс. Он капитан «Дункана» и поэтому не должен рисковать своей жизнью. Вместо него поеду я.

— Хорошо сказано! — похвалил майор. — Но почему именно вам надо ехать?

— А мы разве не можем? — в один голос воскликнули Мюльреди и Вильсон.

— А меня, вы думаете, испугает путешествие в каких-нибудь двести миль, да еще верхом? — сказал Мак-Наббс.

— Друзья мои, — заговорил Гленарван, — раз один из нас должен ехать в Мельбурн, то давайте бросим жребий… Паганель, пишите наши имена.

— Во всяком случае, не ваше, сэр, — заявил Джон Мангле.

— Почему? — спросил Гленарван.

— Как можете вы покинуть миссис Элен, да притом еще тогда, когда не зажила ваша рана!

— Гленарван, вам нельзя покидать экспедицию! — воскликнул Паганель.

— Я тоже против этого, — сказал Мак-Наббс. — Ваше место здесь, Эдуард, вы не должны уезжать.

— Поездка предстоит опасная, и я не хочу взваливать мою долю опасности на других… — возразил Гленарван. — Пишите, Паганель. Пусть мое имя будет смешано с именами моих товарищей.

Спутникам Гленарвана пришлось подчиниться его решению. Имя Гленарвана присоединили к другим именам. Стали тянуть жребий, и он пал на Мюльреди. У отважного матроса вырвалось радостное «ура».

— Сэр, я готов пуститься в дорогу, — отрапортовал он.

Гленарван пожал руку Мюльреди и направился к колымаге, а майор и Джон Манглс остались на страже.

Элен немедленно узнала о принятом решении послать гонца в Мельбурн, а также и о том, на кого пал жребий. У нее нашлись для честного матроса слова, тронувшие его до глубины сердца. Все знали Мюльреди как человека храброго, толкового, неутомимого, и, конечно, жребий ни на кого не мог пасть более удачно.

Отъезд Мюльреди был назначен на восемь часов вечера, тотчас же после коротких австралийских сумерек. Вильсон взял на себя снарядить лошадь. Ему пришло в голову заменить на ее левой ноге изобличительную подкову с трилистником другой, снятой с одной из павших ночью лошадей. Благодаря этому, думалось ему, каторжники не будут в состоянии распознать следы Мюльреди, а гнаться за ним, не имея лошадей, они не смогут.