Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку) - Ганс Фаллада
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Переложите женщину на другую кровать, а эту хорошенько обыщите! Прошу вас, господин обергруппенфюрер!
Он хочет, чтобы начальник вышел из комнаты, не нужен ему еще один праллевский допрос. Весьма вероятно, в ближайшие дни эта женщина очень ему понадобится, и тогда у нее должны быть хоть какие-то силы и ясный рассудок. Вдобавок она, видимо, из тех редких людей, которым физическая угроза только прибавляет упрямства. Битьем из нее определенно ничего не вытянешь.
Обергруппенфюрер неохотно уходит. Очень ему хотелось показать старой шлюхе, чтó он о ней думает. Выместить на ней всю злость из-за этой окаянной истории с Домовым. Но в комнате двое сыскарей… к тому же нынче вечером старая грымза уже будет в бункере на Принц-Альбрехтштрассе, а там он сможет делать что угодно.
— Вы ведь арестуете старуху, Эшерих? — спросил он в гостиной.
— Конечно, — ответил комиссар, рассеянно глядя на своих людей, которые с педантичной обстоятельностью разворачивали и снова складывали постельное белье, протыкали длинными спицами диванные подушки, простукивали стены. Потом добавил: — Но я должен проследить, чтобы она была в состоянии выдержать допрос. При нынешней высокой температуре до нее все доходит только наполовину. Она должна сперва уразуметь, что ее жизнь под угрозой. Вот тогда она испугается…
— Уж я ее пугану! — рявкнул обергруппенфюрер.
— Не таким манером… во всяком случае, сперва надо, чтобы спала температура, — сказал Эшерих и тотчас перебил себя: — Что это там такое?
Один из его людей просматривал немногочисленные книги, рядком стоявшие на небольшой полочке. Он как раз встряхнул одну, и на пол выпало что-то белое.
Комиссар оказался шустрее всех. Поднял бумажку.
— Открытка! — воскликнул он. — Начатая и недописанная открытка! — И он прочитал: — «Фюрер, приказывай — мы исполним! Да-да, исполним, мы превратились в стадо баранов, которых фюрер может погнать на любую бойню! Мы перестали думать…»
Он опустил открытку, огляделся по сторонам.
Все смотрели на него.
— Вот она, улика! — чуть ли не с гордостью произнес комиссар Эшерих. — Преступник найден. Безупречно изобличен, это вам не признание, полученное под нажимом, нет, чистая криминалистическая улика. Не зря мы так долго ждали!
Он еще раз огляделся по сторонам. Блеклые глаза сверкали. Настал час его триумфа, час, которого он так долго ждал. На секунду ему вспомнился длинный, очень длинный пройденный путь. От первой открытки, воспринятой с безразличной улыбкой, до вот этой, которую держал в руке сейчас. Вспомнился растущий поток открыток, все большее число красных флажков, вспомнился хлюпик Энно Клуге.
Снова он стоял рядом с ним в камере участка, снова сидел с ним у темных вод Шлахтензее. Потом грянул выстрел, и он было решил, что навсегда ослеп. Видел он и себя, двое эсэсовцев спускали его с лестницы, окровавленного, уничтоженного, а мелкий карманник елозил на коленках, призывая Пресвятую Деву Марию. Промелькнул в его мыслях и советник уголовной полиции Цотт — бедняга, его «трамвайная» теория тоже оказалась ошибочной.
Да, то был звездный час комиссара Эшериха. Да, не напрасно он был так терпелив и так много вынес. Ведь он поймал своего Домового — поначалу он называл его так в шутку, но тот оказался самым настоящим злокозненным Домовым, ведь едва не уничтожил всю карьеру и жизнь Эшериха. Но теперь он схвачен, охота закончена, игра сыграна.
Словно очнувшись от сна, комиссар Эшерих распорядился:
— Женщину увезти на санитарной машине. Под конвоем двух сотрудников. Вы за нее отвечаете, Кеммель, никаких допросов, вообще никаких разговоров. И немедля врача. Через три дня температуры быть не должно, так ему и скажите, Кеммель!
— Слушаюсь, господин комиссар!
— Остальным привести квартиру в порядок, в безупречный порядок. В какой книге лежала открытка? В «Руководстве для радиолюбителей»? Отлично! Вреде, положите открытку туда, как было. Чтобы через час все было в полном порядке, я приеду сюда с арестованным. К тому времени вас здесь быть не должно. Никаких часовых! Понятно?
— Так точно, господин комиссар!
— Что ж, идемте, господин обергруппенфюрер!
— Вы не хотите предъявить женщине найденную открытку, Эшерих?
— Зачем? В горячке она реагирует неадекватно, и сейчас главное для меня — ее муж. Вреде, вы не видели тут ключей от входной двери?
— Они в хозяйкиной сумочке.
— Дайте-ка их сюда… Спасибо. Идемте, господин обергруппенфюрер!
Ниже этажом советник апелляционного суда Фромм, стоя у окна, провожал взглядом отъезжающих. И качал головой. Затем он увидел, как носилки с Анной Квангель подняли в санитарную машину, но по облику сопровождающих понял, что повезут ее не в обычную больницу.
— Один за другим, — тихо сказал отставной советник Фромм. — Один за другим. Дом пустеет. Розентали, Персике, Баркхаузен, Квангель — кроме меня, почти никого не осталось. Одна половина населения сажает другую в тюрьму, долго так продолжаться не может. Ну что ж, я-то останусь здесь, меня не посадят…
Он с улыбкой кивает:
— Чем хуже, тем лучше. Тем скорее все это кончится!
Глава 50
Разговор с Отто Квангелем
Комиссару Эшериху было нелегко убедить господина обергруппенфюрера Пралля не присутствовать на первом допросе Отто Квангеля. Но в конце концов начальник все-таки сдался.
Когда Эшерих поднимался со сменным мастером в квартиру, уже стемнело. На лестнице горел свет, и, войдя в комнату, Квангель тоже зажег свет. Повернулся к спальне.
— Моя жена болеет, — пробормотал он.
— Вашей жены здесь уже нет, — сказал комиссар. — Ее увезли. Садитесь сюда, рядом со мной…
— У жены высокая температура… грипп… — пробормотал Квангель.
Услышав, что жены здесь нет, он явно разволновался. Прежнего ледяного безразличия как не бывало.
— При вашей жене находится врач, — успокоил комиссар. — Думаю, через два-три дня мы температуру собьем. И увезли ее на санитарной машине, я распорядился.
Впервые Квангель внимательнее посмотрел на этого человека. Долго буравил комиссара неподвижным птичьим взглядом. Потом кивнул.
— Санитарная машина, — сказал он. — Врач — это хорошо. Спасибо вам. Вы правильно сделали. Вы не дурной человек.
Комиссар не упустил случая сказать:
— Мы не такие дурные, господин Квангель, какими нас часто выставляют. Мы делаем все, чтобы облегчить положение арестованных. Ведь мы только хотим установить, виновны они или нет. Это наша работа, точно так же, как ваша работа — делать гробы.
— Да, — резко бросил Квангель. — Да, изготовитель гробов и поставщик гробов, так оно и есть!
— Вы намекаете, —
