Никола зимний - Сергей Данилович Кузнечихин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ладно, хватит, – оборвал председатель. – Что будем решать?
– Дело Иван говорит, позиция исторически правильная. Раньше делегаты съездов полным составом на работу уходили, мятежи подавляли, а у нас наоборот. – Впадая в неожиданный для себя пафос, отчеканил Гущин.
Шелудько оттолкнулся от окна и подбежал к столу.
– Если они уйдут, кворума не будет и собрание можно считать недействительным. А насчет истории пусть он нам на мозги не капает. Мы ее тоже читали. Она не только в институтах бывает.
Разбираемый Вася вздрогнул от его громкого голоса и еще сильнее покраснел.
Гущин постучал по циферблату. Лемыцкий кивнул на Шелудько.
– Тогда я пойду у директора рабочих просить.
На лестнице он встретился с Ходыревым.
– Ну что, можно мыться идти?
– Спрашивай у своего начальника.
В коридоре хлопнула дверь, и Афонин с Иваном догнали его.
– Нас отпустили, а Ваську – нет. Лучше бы наоборот.
– А ты перед следующей чисткой свою погоняй, вот и сачканешь, – посоветовал бригадир.
– Как сапоги? – спросил Гущин.
– Пока живы, может, не развалятся, а?
– Смотри, как бы ноги не отвалились, – попробовал подковырнуть Ходырев.
– Нет, Гена, я свои ноги уважаю и для того, чтобы сачка давить, калечить их не буду.
– Потому что ты дурак.
– Точно дурак, а Федюха еще дурнее, шестерых настряпал, ему и подавно руки-ноги портить нельзя.
9
После собрания Лемыцкий крутанулся возле бака и пропал. Так незаметно, что Гущин не успел заставить его организовать на время чистки дежурство со слесарем, сварщиком и шофером. И после заливки они остались вдвоем с Афониным.
Первый свищ объявился раньше, чем Гущин ожидал. Потекло из того шва, что подваривали в субботу. Они вырезали из резиновой перчатки узкий жгут и внатяжку замотали шов. «Хомут» оказался удачным. Струя кислоты пропала. Федор прищелкнул языком.
Но Гущин, чтобы не сглазить, пообещал, что через десять минут придется затягивать новый.
Реакция в котле шла рывками. Концентрация кислоты то вдруг начинала резко падать, и Гущин веселел, то стояла на месте, и он, не доверяя анализу, бежал за новой пробой и проверял еще раз. Пока он возился с колбами, Афонин присаживался на полу и тихо смотрел, как меняется окраска раствора.
– К зеленой водичке приливаешь светлую, и они краснеют – химия, сложная наука. А котел-то как, моется?
– Неважно, накипь очень крепкая. Кремния много, а это, считай, стекло, а солянка его не берет. В бутылях она же стоит и не проедает их.
– А что же делать?
– Вот я и надеюсь на фтористый натрий. Ты в город-то зачем ездил?
– Дочка у меня родила. Домой привез.
– Значит, теперь семеро стало?
– Зачем, двое в армии, старшая с мужем живет. А этой двадцать первый идет, училище медицинское кончила. Некрасивая она, в меня пошла. Я ее не ругаю и матке не велел. Некрасивых-то быстрей уговорить, чем она еще парня удержит. Мне-то все равно, седьмого кормить или девятого – ее жалко. Была бы красивая, выдрал бы и под замок посадил. – Он, видно, рассердился и запыхтел папиросой. – Однако у тебя на спине умно написано: «Помогай или проваливай». Говори, что делать.
– Успеешь еще, ночь длинная, а если не терпится, сходи за пробой.
Афонин принес. Анализ показал, что реакция ускорилась.
– Слушай, Федор Иванович, а что, Колесников действительно здорово пил?
– Да не больше других. У нас в Михайловке как: навалили на человека, сделай одно, сделай другое, сделай пятое, сделай десятое; он одно, другое, пятое сделал, а десятое не успел – и сразу плохим оказался. А некоторый всю жизнь дурака валял, а потом вдруг на субботнике больше всех металлолому соберет – и его на руках носить начинают, в пример другим ставят. Или еще инженер был – прибежит на котельную, бутылки пустые по углам ищет, кочегаров обнюхивает – да разве для того его пять лет учили? С такой работой любая баба управится, даже лучше, пожалуй. А Матвеич думал, перед тем как рабочему приказ дать.
Запах кислоты понемногу выдувало. Дышать возле бака стало легче. Гущин обошел котел. Прибавил пару на подогрев раствора. И вдруг услышал, а точнее, не услышал, как работает насос. Они побежали к баку. Рабочее колесо еле слышно крутилось в обратную сторону – раствор уходил из котла, и уровень в баке на ладонь не доставал до верхней кромки. Аронин бросился закрывать задвижки. Прямо в двигатель била струя кислоты. Гадать было нечего, она попала в обмотку, и двигатель сгорел. Осталось еще раз помянуть Колесникова добрым словом, за то что поставил резервный. Пока затягивали «хомут» на свище, принесшем столько хлопот, пока включили второй насос – прошло около часа. Но стоило подняться давлению, и на линии обнаружился еще один свищ – еще полчаса.
А потом самое страшное.
Сначала Гущин залез ногой в пузырящуюся лужицу. Он еще приглядывался, нет ли где-нибудь рядом пробудившегося дренажа, а догадка уже пугала его. Открыл смотровой люк и услышал, как струя кислоты ударяется в трубы и, не то шипя, не то шелестя, стекает по кладке.
Афонин стоял рядом и молча ждал приказаний. Луч фонаря пропадал в испарениях и брызгах, не доставая до места, из которого била струя. Но хлестало крепко.
– Продырявил я ваш котелок. Беги останавливай насос.
Это был первый случай в его практике.
На сколько позволил бак, Гущин спустил в него кислоту, он надеялся, что уровень в котле опустится ниже свища и его можно будет заварить, а если не спустится, то часть раствора можно сбросить в дренаж. Но нужен был сварщик.
Он позвонил Лемыцкому. Трубку подняла жена.
– На ТЭЦ – авария, разбудите, и пусть срочно приезжает.
– Не могу, он час назад пришел пьяный и будить без толку.
Он позвонил Ухову.
– Вы мне ответите! – закричал энергетик, узнав об аварии. – Ходить требовать все мастера, а жаловаться – директору… Вы ответите за то, что оставили поселок без тепла. Дайте ему то, дайте другое. Дали, и вот нам – подарочек перед самым сезоном. А у рудника государственный план. Вы знаете, что стране нужно золото! Паршивое колечко больше ста рублей стоит!
– Не паникуйте, ничего страшного, просто мне нужен сварщик.
– Сами прожгли, сами и заваривайте.
Гущин бросил трубку.
– Шумит? – тихо спросил Федор Иванович.
– Лозунги цитирует. Подожди, я скоро вернусь.
Он постоял возле бака. Поднялся на котел. Вышел на улицу и присел на пустую бочку из-под фтористого натрия. На небе светили августовские звезды, и ни одна не падала. Ни
