Сержант милиции. Обрывистые берега - Иван Георгиевич Лазутин

Последние слова Калерию рассмешили.

Чай пили молча, каждый думая о своем, а когда вышли из–за стола, Калерия подошла к Сергею Николаевичу, встала на цыпочки и, поцеловав его в щеку, с видом обиженного ребенка спросила:

— А еще один вопрос можно — последний?

— Опять из тюремной хроники или о хулиганстве твоих сорванцов? — с напускной сердитостью спросил Сергей Николаевич.

— Нет, Сережа, клянусь, нет! — Калерия решительно завертела головой. — Я хочу кое–что спросить о больших начальниках. Я о них ничего не знаю.

Прищурившись, Сергей Николаевич вначале подумал, а потом сказал:

— О больших начальниках? О них — давай.

— Я серьезно, Сережа. Одна никак не могу решить, как мне поступить. Ты понимаешь, есть у меня один очень трудный подросток, перешел в десятый класс. Я с ним уже измучилась. А недавно до меня дошел слух, что он тайком употребляет наркотики. Я вызвала его, беседовала с ним больше часа, и все впустую. Скалит зубы, улыбается и твердит одно и то же: кто это мог сделать на него такой поклеп? А по глазам, по блеску их вижу, что он всего какой–нибудь час назад накурился этой гадости.

— Кто у него родители? — перебивая жену, спросил Сергей Николаевич.

— Вот в том–то и вся сложность. Отец у него — начальник крупного главка, член коллегии союзного министерства. Мать — доцент в Институте химического машиностроения, по уши завязла в своей докторской диссертации, ей не до сына.

— Вышла бы на отца.

— Выходила, и не раз.

— И что же?

— У него нет времени подъехать на полчаса в отделение, чтобы поговорить о сыне.

— Тогда съезди к нему на работу, дело серьезное.

— Неделю назад мы договорились, что он примет меня в своем министерстве. Я пришла к условленному часу, доложила о своем приходе секретарше. Она сказала, что у Петра Даниловича важное совещание. Я все–таки настояла, чтобы она доложила. Она это сделала и сказала, чтобы я подождала. — Калерия закурила и поправила в вазе цветы, искоса наблюдая за лицом мужа. Теперь она прочитала на нем выражение крайнего любопытства. — Рассказывать дальше?

— Обязательно.

— Я прождала его полтора часа в приемной, досыта наслушалась телефонной болтовни секретарши о тряпках, о праздничных продуктовых заказах, и все впустую. Начальник главка меня не принял.

— Почему? — На лице Сергея Николаевича отражалось нескрываемое раздражение.

— Он про меня просто забыл. Забыла в своей болтовне и секретарша. После совещания он с толпой седых и лысых дядечек вывалился из своего кабинета, и тут же все они растеклись в коридоре. Следом за своим начальником вышла в коридор его секретарша. Я, как дура, еще минут десять сидела одна–одинешенька в приемной, потом не вытерпела и заглянула в кабинет. Кабинет был пустой. От обиды и злости я чуть не расплакалась. Сказала что–то дерзкое вошедшей в приемную секретарше и уехала, несолоно хлебавши.

— Ну и дура! — зло бросил Сергей Николаевич.

— Почему дура?

— Потому что не он к тебе пришел на прием, а ты к нему.

— Пусть я дура, такой уж у меня характер. Что ты теперь посоветуешь мне делать? Эта встреча необходима.

Сергей Николаевич, скрестив на груди свои сильные руки, прошелся по комнате.

— Пошли ему повестку.

— Посылала. Не реагирует. Даже ни секретарше своей, ни помощнику не поручил позвонить мне, чтобы извиниться и объяснить невозможность приехать в условленное время в отделение милиции.

— Очень просто, — облегченно проговорил Сергей Николаевич. — Есть мощный ход!

— Какой?

— Позвони в партком министерства, представься официально и объясни свою тревогу за сына начальника главка. Вырази свое возмущение бездействием этого номенклатурного папаши в судьбе оболтуса сына.

— Ты думаешь? — удрученно спросила Калерия.

— Только так!.. Если это не поможет — выходи на самого министра. Лучше всего — напиши ему. А копию — секретарю парткома. Уверен — после твоего письма его преподобие начальник главка закрутится как таракан на горячей сковороде. Эти большие начальники кажутся львами в окружении своих подчиненных, а когда дело доходит до того, что их приглашает к себе Фемида, — они становятся робкими, как зайчата, и послушными, как благовоспитанные дети.

— Сергей, ты молодец! Мне это уже приходило в голову, но я как–то не решалась: все–таки как–никак начальник–главка, член коллегии.

— Вот и хорошо.

— Я так и сделаю.

— Чем выше ступенька, с которой на грешную землю надает человек, — тем ему больней. Это закон физики и человеческого общежития. Если у простого смертного сын воришка — это плохо, а если у знатного человека сын вор, то это уже омерзительно.

— Сережа, я так и сделаю: вначале еще раз позвоню, а уж если не придет — пошлю письмо секретарю парткома.

— И еще один совет. — Сергей Николаевич недобро улыбнулся, отчего рот его изогнулся скорбной подковой.

— Какой?

— Назначь ему прием, к примеру на одиннадцать ноль–ноль конкретного числа, и продержи его в своем коридоре ровно столько, сколько ты томилась в его приемной неделю назад.

— Что это — жалкая месть ефрейтора генералу?

— Нет, не жалкая месть!..

— А что же?

— Достойный и справедливый ответ на хамство. И он это почувствует. Родителей «трудных» тоже нужно воспитывать. Независимо от их ранга!.. Для тебя родители все равны: и дворники, и министры.

— Но у меня пока не планируется никаких совещаний.

— А ты запланируй это совещание!.. Пусть оно будет экстренным, непредвиденным в тот день, когда вы предварительно договоритесь с этим вельможным начальником о встрече.

— Но что это за совещание? Я же не начальник главка, а всего–навсего инспектор?

— Пусть не совещание, а встреча, простая встреча, на которой будут присутствовать два–три родителя твоих «трудных» и два–три школьных учителя. Неужели твой мозг так обеднел, что ты не находишь повода для этой деловой, вызванной необходимостью встречи? Ведь у тебя столько на учете тяжелых подростков.

— Ты колдун, Сережка!.. Ведь я планирую эту встречу, она мне просто необходима по Олегу Калягину. Одна я с ним уже не справлюсь. Мне нужна помощь. Он может докатиться до того, что сядет на скамью подсудимых.

— Ну и правильно… Пасьянс раскладывается четкий.

После некоторого раздумья Калерия встала, молча прошла на кухню, что–то там сделала и вернулась в гостиную.

— И все–таки это пасьянс мести.

— Повторяю тебе, глупышка,