Отрок - Евгений Красницкий

— Вполне могло быть. — Подтвердил Мишка.

— А Нинея-то ему зачем?

— Если готовится восстание язычников, то во главе должен быть кто-то из очень древнего рода, а если волхв, то еще лучше. Сам «кто-то», видимо, из худородных. Умный, умелый, сильный, но без длинного списка предков. Нинея — то, что ему надо. Лучше бы, конечно, мужчина, но, похоже, не нашлось подходящего. А может быть, все еще круче: хотят возродить совсем древние порядки, когда во главе родов женщины стояли. От поклонников Перуна, ведь, тоже баба ехала. Во всяком случае, если грянет, то в Турово-Пинском княжестве начнут именно с нас. И время подходящее: Великий Князь при смерти, среди Рюриковичей, вот-вот, усобицы начнутся.

— Ну, это мы еще посмотрим: кто с кого начнет. — Дед грозно пошевелил бровями. — Нам местной погани мозги вправлять не впервой. Но Нинея-то при таких делах с нами вообще разговаривать не станет!

— Наоборот, деда.

— Как это?

— Не такие уж мы и худородные. — Мишка решил идти ва-банк. — Во мне, например, четверть крови от Рюриковичей.

— И это прознал, поганец? — дед в растерянности развел руками и глянул на Лавра, словно ища поддержки. Тот в ответ тоже развел руки и пожал плечами, демонстрируя полную непричастность к осведомленности племянника.

— Языки людям даны, чтобы болтать, а уши — чтобы слушать. — Пояснил, ничего не объясняя, Мишка. — Однако и без Рюриковичей, я — восьмое колено рода десятника Лисовина. Не простого ратника, а того, кто других в бой водил. И не важно, что только десяток. Главное — повелевал и за людей отвечал. И роду нашему два века.

— Ты — восьмое колено, а Нинея двадцатое, — парировал дед — а может и больше!

— Наверняка больше. — Не стал спорить Мишка. — Славяне живут здесь десятки веков, кто знает: когда начало складываться боярство? Может и тысячу лет назад. За одно поколение принято считать 25 лет. Значит, Нинея, запросто может быть и из тридцатого, и из сорокового колена.

— Тем более! — Победно утвердил дед.

— Вовсе нет. — Продолжил дискуссию Мишка. — Нинея, будучи боярыней такого древнего рода, да еще волхвой, прекрасно знает, что род может стать древним, если не выродится и не ослабеет в третьем-четвертом колене. Ну, или если не пресечется почему-либо. Вот Данилин род дал четырех сотников, но четвертый сам от сотничества отрекся. Ты же не отрекся, хотя тоже увечен!

— Увечья, внучек, разные бывают!

— Да, но дурного сотника зарезал прадед Агей, а не Данилин дед, и сотню из ничего поднял тоже Агей. И ты сейчас, тоже, сотню поднимаешь, а Данила только и смог, что свой десяток угробить. Энергетика утрачена напрочь, а у нас сохранилась.

— Что утрачено? Ладно, понял. Ну а род Пимена? Тоже утратил эту…

— Энергетику. Может, утратил, а может и не имел никогда. Я отцу Михаилу помогал поминальные записи разбирать. Так вот: Ни Пимен, ни его родня, никогда не заказывали службы на помин души своего родоначальника. Или не помнят, или от женской ветви пошли. Род, который своих пращуров не помнит, и не род вообще.

— Ну а Бурей? — Дед, похоже увлекся спором. — Что-то он на ослабленного не похож.

— Здесь другое. Скорее всего, генетические отклонения.

— Чего-чего?

— Проклятье Богов — "порченая кровь". Потому, наверно, и потомства у него нету.

— Кхе! — Аргументы у деда кончились, а нить спора он, кажется, потерял, поэтому переключил внимание на сына. — Лавруха, да когда ж пиво-то принесут?

— Да должны уже. Сейчас будет, батюшка.

Лавр поколебался и как-то по детски-просительно глянул на Мишку.

— Я вот что спросить хочу. Миша… Это… У меня что ж, тоже проклятье?

— Нет, дядя Лавр, это волхв из Куньего городища заклятье наложил.

— Эх, ядрена Матрена! — Дед стукнул себя кулаком по колену. — Он же сегодня ночью убег! И по следам вышло, что к Нинее. Как развязался-то, я же сам веревки проверял?

— Не развязался он, батюшка, — Лавр досадливо поморщился — веревки перерезаны были, я смотрел. Помог ему кто-то.

— Это кто ж у нас такой шустрый завелся?

"Ну, сэр, получите и распишитесь…Кто-то по лестнице топает, наверно пиво несут, может, отвлекут?".

— Это я, деда.

— Что-о-о?!! Да ты как…

От возмущения у деда даже не нашлось слов.

"Ну да, только что: "Умница! Поди сюда, внучек" — а теперь…".

— Да как ты посмел?!! Щенок!!! Самым умным себя…

— Деда, пиво принесли!

В дверях действительно застыли раскрыв рты Анька-младшая и давешняя девчонка из новой родни.

— Да я тебя в этом же пиве и утоплю!!! Как кутенка!!!

Дед ухватил Мишку за шиворот, словно и вправду собирался утопить в жбане с пивом. Мишка неловко шевельнулся, раненую ногу дернула боль.

— Ой, нога, нога!

— Тьфу, ты ж еще и дырявый! — дед отпустил Мишку и обернулся к девчонкам. А вы чего вылупились? Вон отсюда!

Девчонки попятились к двери.

— Пиво оставьте, дуры! На пол ставьте, видите: некуда больше!

Жбан с пивом и поднос с едой брякнулись об пол и по лестнице застучали торопливые шаги.

— Выпороть тебя снова, что ли? — Наорав на девок, дед, похоже, немного успокоился. — Чего с ногой-то?

— Повязку сдернул, присохшую.

— Снимай штаны, книжник. Лавруха, глянь: что там у него?

— Деда, я же для пользы, в обмен. — Начал объяснять Мишка.

— Снимай штаны, говорю. Какой обмен, на что?

— На средство от заклятия, чтобы тетку Татьяну вылечить. И чтобы тебе руки развязать.

— Мне? — не понял дед. — Руки?

— Ну, да! Ты ж его на костер ставить не собирался, и отпускать невместно, а так: убег и убег. Тебе ничего и делать не надо.

— Благодетель, ядрена Матрена…

— Да погоди ты, батя! — Лавр даже позабыл свою обычную робость перед отцом. — Миша, средство-то верное?

— Вернее некуда. — Уверенно заявил Мишка. — Только из кузни надо всех выгнать, и что б рядом никто не шлялся, а горн оставить горящим. Приведешь тетю Таню туда, и я все, что надо при тебе сделаю.

— Ты что, колдовать собрался? — Встревожился Лавр.

— Наоборот, изгонять колдовство. Святой воды надо будет немного. Есть у тебя, дядя Лавр?

— Есть. Пошли, прямо сейчас.

"Ой, я же куклу еще не сделал! Срочно изобретаем причину для отсрочки".

— Нет, надо с утра, чтобы потом весь день в кузне работали, и горн, как следует, выгорел. А золу выгрести и подальше от дома унести, а лучше в полынью спустить, чтобы вода унесла.

— Михайла! Точно знаешь, что делать надо? — дед, кажется, отнесся к обсуждаемому вопросу очень серьезно.

— Знаю, деда. Конечно, лучше бы, чтобы отец Михаил, но он же болен. Я справлюсь.

— Взгреть бы тебя за самовольство… — Дед вздохнул и прощающее махнул ладонью. — Ладно. Ну что там у него с ногой, Лавруха?

— Ничего страшного, батюшка. Повязку сдернул, но крови почти нет. Значит, завтра с утра?

— Да. Тете Тане не говори пока, а то ночь спать не будет. С утра объясни, чтобы не пугалась. Ничего страшного не будет. — Объяснил Мишка и просительным голосом добавил: — Деда, налей пивка.

— Мал еще, сбитень пей.

"Блин! Да когда ж я вырасту? Детство золотое, туды его в качель!".

— Лавруха, чего задумался? На-ка, вот, выпей. Михайла, на чем мы остановились-то?

— На Нинее, деда.

— Ага!.. Кхе! И что?

— Она прекрасно понимает, не может не понимать, что раз мы сохраняем свою энергетику аж в восьмом колене, то наш род вполне может стать, со временем, таким же древним как ее. А это значит, что мы люди долга и чести.

— Долга и чести… — Повторил за Мишкой дед. — Хорошо сказал! Ну и что?

— А то, что, либо она будет с нами, либо мы ее убьем. Не по злобе, а потому, что должны так поступить. За нами, без малого, тысяча человек, и мы не можем такую опасность под боком оставлять.

— Так и скажешь? — Удивился дед.

— Понадобится, так и скажу. — Твердо пообещал Мишка. — Но думаю она сама все поймет и предложение наше примет. А предложу я ей вовсе и не кланяться нам, потому что это ей, действительно, невместно. Скажу я так: "Воевода Корней…". — Мишка отхлебнул остывшего сбитня, с завистью глянул на кувшин с пивом и решил мелко нагадить: — Деда, а может, для нее лучше сказать: "Воевода Корзень"?

— Лавруха, гляди-ка, наш пострел везде поспел! — дед возмущенно хлопнул себя ладонями по коленям. — Все слышал, обо всем знает. Ох, драть тебя, Михайла, не передрать! Ладно, скажешь: «Корзень», но больше никому! Наипаче, отцу Михаилу. Понял?

— Понял, не протреплюсь. Значит, скажу так: "Воевода Корзень, принимая на себя заботу о Погорынских землях, ПРИЗНАЕТ за тобой и твоими наследниками право на боярство, а для поддержания боярского достоинства передает тебе во владение пятнадцать холопских семей. А для защиты и порядка, размещает в твоей веси воинскую школу и базу Младшей стражи".