Соотношение сил - Полина Дашкова

Рядом мелькнули пыльные светлые туфли на каблучках, платье в мелкий цветочек. Возле телеги упала женщина. Между колесами Ося увидел молодое красивое лицо. Прямо на него смотрели широко открытые серые глаза. В них не было ужаса и боли, только изумление. Густые каштановые волосы блестели на солнце и трепетали от ветра. Она выглядела абсолютно живой. Ося подумал: даже не ранена, просто упала, и прикинул, как затащить ее под телегу, не потревожив малыша. Хватит ли места?

Стоило шевельнуться, малыш задрожал, прижался к нему и вцепился ручонками в штанину.

– Не бойся, я на секунду, надо помочь…

Ося не понял, произнес он это вслух или про себя, и на каком языке. Он дотянулся до сумки, вытащил из наружного кармана бумажный кулек. Там осталось три галеты. Он достал одну. Малыш схватил ее и принялся грызть крошечными молочными зубками. Ося усадил его поудобней и стал медленно выползать из-под телеги. У колеса взметнулись фонтанчики пыли. Стрельба продолжалась. Он замер, лежа на животе, опираясь на локти, приподняв голову, как ящерица.

Женщина все так же смотрела ему в глаза, но теперь во взгляде не было изумления, только покой и печаль. Взгляд будто говорил: «Не дергайся, уже ничего не нужно». Ося заметил на радужке длинную загнутую ресницу с прилипшим комочком туши. Женщина не моргала и не дышала, оставалось только закрыть ей глаза, но ради этого рисковать вряд ли стоило.

Он отполз назад, в укрытие. Малыш спокойно грыз галету. Ося устроился рядом, поджал ноги, положил голову на сумку.

Время остановилось. Под сомкнутыми веками он продолжал видеть спокойный взгляд серых глаз. Погибшая француженка была немного похожа на Габи чертами лица, плавной линией лба, высоким разлетом бровей, длинным изгибом шеи. Ося пытался прогнать прочь это случайное, смутное сходство. Другой цвет глаз и волос, другой человек. С Габи ничего плохого случиться не может.

Такая вдруг навалилась усталость, что даже вой сирены не помешал отключиться. Он увидел во сне Габи и убедился, что на убитую француженку она вовсе не похожа. Снилось, как они стоят на балконе мансарды швейцарского шале, смотрят на Монблан в лунном свете. «Зачем ты опять лезешь под пули? – спросила Габи. – И что ты будешь делать с этим ребенком?»

Он почувствовал влажное прикосновение к губам, принял его за поцелуй, а когда открыл глаза, обнаружил, что малыш тычет ему в рот замусоленную галету, услышал тихий деловитый лепет и понял, что сирена стихла. Налет кончился.

Ося выполз из-под телеги, вытащил малыша. Возле тела женщины в цветастом платье сидел мальчик лет пяти, тряс ее за плечо и плакал. Уцелевшие поднимались, выходили на дорогу, шатаясь, глядя прямо перед собой пустыми глазами. Из всех звуков самым отчетливым было тихое, уютное сопение. Малыш уснул, уткнувшись носом Осе в ключицу.

– Что же мне с тобой делать? – пробормотал Ося, покосился на плачущего мальчика и одернул себя: «Нет, хватит, невозможно помочь всем».

Ребенок ответил сонным прерывистым вздохом и опять засопел. Фланелевые ползунки были настолько мокрыми, что с них капало. Правая ручка продолжала сжимать замусоленную половинку галеты, левая обнимала Осю за шею.

Он отчетливо помнил, что возле телеги не было никого, кроме старухи и двух мальчишек. Младший погиб. Тело осталось лежать неподалеку.

Ося стоял посреди дороги, вглядывался в лица, пытаясь найти старшего мальчика, надеясь, что малыша узнает кто-нибудь из соседей. Судя по телеге, семейство, скорее всего, деревенское, в деревнях все друг с другом знакомы.

«Взять малыша с собой в Париж и отдать там в приют? Но я даже имени не знаю. Если вдруг кто-то из родственников уцелел, как его потом найдут? Сколько придется ехать до Парижа? Его надо переодеть, он не только мокрый, еще и покакать успел. В телеге должны быть детские вещи. И бутылочка с соской не помешает».

Ося оглядел телегу. Рыться в чужом скарбе не хотелось. Он решил подождать еще немного. Малыш так крепко спал, жаль будить.

«Старший мальчик, надежда только на него. Может, стоит поискать? Нет, лучше пока остаться возле телеги. Если он выжил, обязательно вернется сюда. Ладно, в крайнем случае в Париже вручу этот подарок профессору Жолио. Собирается спасать Францию, вот пусть для начала позаботиться о малыше. Что ж, план неплохой, лишь бы “Ситроен” завелся».

Рядом сиплый голос произнес:

– Анн-Мари!

Ося увидел старшего мальчика, вздохнул с облегчением, погладил малыша по чепчику, пробормотал:

– Ты, оказывается, мадемуазель. Вот уж не думал. Привет, Анн-Мари, приятно познакомиться. – Он обратился к старшему: – Ты ее брат? Как тебя зовут? Где ваши родители?

По бурому от пыли лицу текли слезы, оставляя светлые дорожки. На голых коленках алели свежие ссадины.

– Анн-Мари, – повторил старший, медленно опустился на корточки, закрыл лицо ладонями и затрясся.

– Слушай, хватит рыдать! – прикрикнул на него Ося. – Твою сестру надо срочно переодеть. В телеге найдутся какие-нибудь ее вещи?

Малышка завертелась, захныкала. Мальчик уставился на нее снизу вверх мокрыми вытаращенными глазами.

– Анн-Мари, ты жива!

– О господи, ты что, только сейчас это понял?

– Я бросил ее, – забормотал старший, – я дрянь, трус, предатель, ее могли убить, я бросил ее!

– Успокойся, ты ничего не соображал, у тебя был шок, ты не виноват, – медленно, четко произнес Ося и спросил еще раз: – Как тебя зовут?

Старший наконец пришел в себя, поднялся на ноги, вытер слезы. Звали его Поль. Он оказался не братом, а дядей Анн-Мари.

Из корзины торчали три большие бутылки с водой, в чемодане нашлись чистые ползунки и пеленки. Пока они, сидя на обочине, приводили малышку в порядок, мыли, вытирали, переодевали, Поль рассказал, что живет в Руане, отец на фронте, мать работает медсестрой в больнице. Погибший мальчик – его младший брат Анре. Когда напали немцы, они с Анре гостили на ферме у замужней старшей сестры, ее звали Клер. Анн-Мари ее дочь. Немецкие самолеты бросали зажигалки. Они с Анре в это время купались в реке. Вернувшись, увидели пылающий дом. Клер и ее муж погибли. Прабабушка и маленькая Анн-Мари находились на лужайке за домом. Анн-Мари ползала по разложенному одеялу, прабабушка сидела рядом на раскладном стуле.

– Мы решили идти в Руан, к маме, – продолжал Поль, – на вокзале сутолока, в поезд не влезешь. Вот и отправились пешком.

– Если дом сгорел, откуда же у вас столько барахла? – спросил Ося.

– Кроватку, одежду для Анн-Мари, еду и воду дали соседи. Телегу мы взяли в сарае. Кое-что прихватили из летнего флигеля. Мы с Анре хотели идти налегке, но прабабушка сказала: когда война, надо иметь при себе все необходимое. У нее большой опыт.

Вдвоем им удалось вытащить автомобиль из кювета. «Ситроен» долго не желал заводиться, но смилостивился. Ося загрузил в багажник корзинку с продуктами и чемодан с детской одеждой. Прежде чем отправиться в путь, перекусили деревенским хлебом и сыром. Нашлась бутылка с соской, но молоко скисло. Пришлось Анн-Мари опять пить воду из горлышка.

Дети скоро уснули на заднем сиденье. Ося то и дело сверялся с картой, старался не выезжать на трассы, по которым шли беженцы и двигались армейские колонны. Хотелось вымыться, переодеться, вытянуться в нормальной кровати и поспать. Он извалялся в пыли. После короткого тревожного сна на заднем сиденье мышцы ныли. «Если мать Поля предложит мне помыться и переночевать, отказываться не стану».

Когда добрались до окрестностей Руана, Ося разбудил Поля. Объясняя дорогу, мальчик опять принялся всхлипывать:

– Вот тут направо… Анре, Клер… Прабабушка сразу умерла… Не говорите, пожалуйста, маме, что я сбежал и бросил Анн-Мари…

– Конечно, – кивнул Ося.

– Скажите ей сами про Клер, Анре и прабабушку, – попросил он после долгой паузы. – Пожалуйста, прошу вас, я не смогу.

Ося пообещал.

Наконец подъехали к дому. Уже стемнело, фонари и окна не горели. На лестнице ни зги не было видно. Ося нес Анн-Мари и чемодан, Поль тащил корзинку и освещал путь зажигалкой. Постучали. Дверь на третьем этаже открылась через минуту. В прихожей горела керосиновая лампа. На пороге стояла женщина. Ося опустил чемодан, передал ей на руки сонную Анн-Мари, взял у Поля свою зажигалку, щурясь, ни на кого не глядя, произнес:

– Мадам, Анре, бабушка, Клер и ее муж погибли.

Он не сумел добавить что-то вроде «сожалею, крепитесь». Тишина показалась страшней и оглушительней воя сирены. Даже Анн-Мари замерла, перестала хныкать и вертеться. Ося лишь на мгновение заглянул в застывшие глаза женщины и понял, что не может оставаться тут ни минуты. Больше нет сил видеть страдания, нужна передышка.

Он протянул руку, погладил Анн-Мари, склонился к Полю:

– Старший, ты справишься, – развернулся, щелкнул зажигалкой, стал быстро спускаться по лестнице.

Поль растерянно пробормотал ему вслед:

– Месье, куда вы? Не уходите!

Ося чуть замедлил шаг, не оборачиваясь, помахал огоньком зажигалки. Дверь квартиры оставалась открытой. Когда он дошел до площадки второго этажа, услышал лепет Анн-Мари и женский голос: