Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты - Макар Бабиков

Командирами отделений ко мне во взвод определили Степана Овчаренко, Виктора Максимова, Григория Тихонова и Сергея Бывалова. Помощником моим решили назначить Семена Агафонова. Народ все это опытный, обстрелянный, исходивший сотни километров по побережью Мотовского залива и по Варангеру. По отделениям матросов расписали так, чтобы возле каждых двух-трех восточников был кто-то из северян: надо учить, наставлять и тренировать ребят. Потом, когда разгорелась война, такая разбивка опытных и новичков принесла нам немало успеха, избавила от многих потерь и лишней крови. Но об этом позже.

Хлопотные дни начались и у нашего комиссара Гузненкова. Надо было присмотреться к десяткам новых бойцов, не только заглянуть в их анкеты, но и поговорить с ними, выспросить каждого о его жизни, прикинуть, кто и на что может пригодиться. Хотя народ в разведку всегда подбирается боевой, с характером, выверенный, как у нас (даже здесь, пополнившись молодежью, отряд наполовину состоит из коммунистов, а на севере в партии было большинство десантников), — замполиту в эти дни дел досталось по горло. Не то что доктору. Среди крепких, пышущих здоровьем молодых ребят наши доктора чаще всего совсем ничего не делали по своей профессии. На базе вместе со всеми ходили на тренировки, на стрельбы, занимались борьбой, лыжами. Помнится, еще на севере наш фельдшер Холин все сокрушался, что матросы не нуждаются в его помощи, что даже банки поставить некому, ни одного десантника и простуда не берет.

Правда, в бою докторам нередко приходилось туго: они и дрались наравне со всеми, и спасали раненых, случалось, и гибли.

В цепи первых атаковавших вражеские орудия на мысу Крестовом, когда надо было захватить пушки, стрелявшие прямой наводкой по десантникам, оказался и доктор Луппов. В схватке с егерями он и погиб. Предшественник его фельдшер Холин, человек изумительной силы, закалки и выносливости, навсегда остался в глубине студеного Варангера: при атаке немецкого каравана неприятельский снаряд взорвался в баке с горючим, катер взлетел на воздух, из его экипажа и из десантников не удалось спасти никого.

У политработника всегда полно дел. И пожалуй, на базе, во время передышки, до боя, забот у него больше.

Принято считать, что качества политработника, партийная страстность его натуры, умение поднять людей на трудное и опасное дело проверяются поведением солдат и матросов в бою. Это бесспорно. Но это конечный результат. Способность влиять на людей, проникнуть в их душу, поднять настроение, вести их за собой, убедить их в справедливости того дела, за которое им придется драться и, может быть, умереть, заранее определить, куда и с кем пойти — в атаку ли, в поиск ли или в отражение неприятельского напора, — эта особенность комиссарской натуры наиболее отчетливо проявляется в его трудах до боя, в его умении слиться с бойцами еще до сражения. В боевой схватке времени для агитации не остается. Там политработник бьется с врагами в одном ряду с какой-то группой бойцов. Там ему подражают подчиненные, там он видит людей в деле.

В будничную повседневную работу и пришлось с головой уйти нашему Ивану Ивановичу Гузненкову. Нашего замполита, его и его предшественников, по многолетней традиции, еще с первого момента войны, десантники любовно зовут комиссаром. Полюбилось разведчикам это короткое, звучное, ненавистное врагам имя, олицетворяющее с давнего времени в нашем понимании образ стойкого, до каждой своей клеточки идейно убежденного посланца партии. Как-то случилось так, что не прижилось в повседневном общении, в обиходе длинное должностное имя «заместитель командира отряда по политической части». Он всегда для нас продолжал оставаться комиссаром по своей сути, по своему партийному призванию. Ведь на практике изменились лишь его права, но сохранилась суть обязанностей. Слово «комиссар» обычно связывалось у нас с революционной романтикой, с Гражданской войной. Даже теперь, когда после войны прошло более двадцати лет, мы при встречах по привычке сердечно называем наших замполитов комиссарами.

Сперва провели партийное, а потом и комсомольское собрания. Секретарем партийного бюро избрали тихоокеанца старшего сержанта Козлова, а заместителем его — северянина мичмана Чекмачева. Комсомольцы выбрали своим вожаком Павла Колосова.

В этих делах по слиянию с тихоокеанским отрядом, расписанию бойцов по взводам и отделениям, избранию партийных и комсомольских руководителей, представлению новому командованию прошла первая неделя нашего пребывания во Владивостоке.

Девятнадцатого июня отряд в обновленном составе переехал на остров Русский. Остров этот надежно закрывает вход в обширную бухту Золотой Рог. В давние годы, еще до русско-японской войны, там были построены воинские казармы. С толстыми стенами, сводчатыми потолками, небольшими окнами они оставляли мрачноватое впечатление, напоминали мне матросские кубрики, перестроенные из монашеских келий на Соловецком острове. Казармы на Русском долго пустовали, были запущены. Метровые стены отсырели, влага местами сочилась из них. Кое-где по углам, у подоконников нависали поросли грибка. Мы счищали их, но они вырастали вновь. Вдобавок время наступило дождливое, мокрое. Оттого жилье наше было неуютным. В кубрик идти не хотелось. Промозглая сырость пронизывала все кругом. Ложиться приходилось в отсыревшую, влажную постель. Имущество пропиталось влагой, вещи плесневели. Мы с нетерпением ждали солнечного дня, чтобы просушить постели, обмундирование и обогреться самим.

Отремонтировали камбуз, обставили столовую, заполнили продуктами кладовую — баталерку, соорудили на ближайшем ручье запруду, а от нее прохладный душ — и зажили жизнью маленького самостоятельного гарнизона. Отряд сразу стал обрастать хозяйством: получили грузовой и легковой автомобили, шлюпки, оружие и боеприпасы. Всем выдали походное солдатское обмундирование.

Отрядный кок Алеша Антонов, которого мы с давних пор ласкательно зовем Антошей, сразу превратил нашу столовую в хлебосольное заведение. Не успели мы еще обжиться, как к нам повадились гости, чаще званые, а иногда и незваные, потом, после боев, в кубриках, в столовой, в кают-компании с утра и до позднего вечера было шумно от приезжих актеров, журналистов, фотокорреспондентов, да и просто друзей-товарищей. Правда, на первых порах меню было довольно однообразное. Четыре года войны везде сказались. Каждый день, да еще раза по два, к столу то на первое, то на второе подавалась рыба. Больше всего кета, основательно, почти по-селедочному посоленная, немало полежавшая. Даже после супа из этой кеты тянуло пить нестерпимо. И мы нередко с вожделением вспоминали свежую треску, которую иногда удавалось вылавливать и жарить на севере.