Великий перелом - Гарри Тeртлдав

— Я не верю вам, — сказал Томалсс.

Она была его единственным источником информации здесь — она легко может приносить ложные сведения, чтобы сломить его моральный дух.

— Меня не волнует, верите ли вы. Это — истина, несмотря ни на что, — ответила Лю Хань.

Ее безразличие заставило его задуматься. Возможно, он ошибся — но, может быть, это так и было задумано.

— Вы, маленькие чешуйчатые дьяволы, по-прежнему угнетаете Китай. Пройдет не так много времени, и вы поймете, что это — тоже ошибка. Вы наделали большое количество ошибок, здесь и по всему миру.

— Может быть, это и так, — отметил Томалсс. — Но я здесь ошибок не делаю. — Он поднял ногу и топнул в бетонный пол. — Если я ничего не могу делать, то и ошибок у меня нет.

Лю Хань несколько раз хохотнула по-тосевитски.

— В таком случае вы останетесь превосходным самцом на долгое время.

Лю Мэй принялась плакать. Лю Хань стала поднимать и опускать детеныша, успокаивая его куда успешнее, чем это получалось у Томалсса.

— Я хотела показать вам, насколько вы неправы. Подумайте об этом как о части вашего наказания.

— Вы умнее, чем я думал, — с горечью сказал Томалсс. Не хуже ли думать о своей собственной глупости? Пока он этого не знал. Здесь, в камере, у него достаточно времени поразмышлять обо всем.

— Скажите это другим маленьким дьяволам — если я вас когда-нибудь отпущу, — сказала Лю Хань.

Она пятилась, держа его под прицелом автомата, пока не захлопнула за собой дверь.

Он смотрел ей вслед. Отпустит она когда-нибудь его? Он понял, что сказанное имело целью подействовать на его разум. Это на самом деле так? Или нет? Сможет он убедить ее? Если сможет, то как? Если он будет беспокоиться об освобождении, это повредит его рассудок, но как ему удержаться от этих мыслей?

Она оказалась гораздо умнее, чем он думал.

Сэм Игер стоял на первой базе: он только что отбил мяч влево. Сидевшая в канавке за первой базой Барбара захлопала в ладоши.

— Приличный удар, — сказал защитник базы, коренастый капрал по фамилии Грабовски. — Значит, вы раньше играли в мячик, не так ли? Я имею в виду как профессионал.

— Много лет, — ответил Сэм. — Если бы не ящеры, я и сейчас продолжал бы. У меня обе челюсти искусственные, верхняя и нижняя, поэтому в армию меня не брали, пока все не пошло к черту.

— Да, я слышал, что и с другими парнями такое случалось, — ответил Грабовски, кивая. — Я понял так, что вы привыкли играть на парковых любительских площадках вроде этой?

Поле не показалось Игеру любительской площадкой. Это было обычное игровое поле, похожее на сотни других, хорошо ему знакомых: крытая трибуна, справа и слева сидячие места под открытым небом, рекламные плакаты на ограждении поля — теперь жухлые, осыпающиеся, побитые, потому что в Хот-Спрингсе некому и нечего рекламировать.

Грабовски не успокаивался:

— Черт возьми, мне кажется, так должно выглядеть поле для игры в поло. В городских парках тоже было жарко.

— Все зависит от того, как вы смотрите на вещи, — сказал Сэм.

Хлоп!

Парень сзади него отбил мяч. Сэм размахнулся для второго удара: в такой игре, как эта, игрок на его позиции редко сможет подыграть. Но на этот раз получилось. Он мягко переправил мяч на вторую базу.

Там стоял Ристин. Ящер собирался перебросить мяч на первую базу, поставив Игера перед выбором: увернуться или получить мячом между глаз. Сэм бросился на землю. Мяч попал в рукавицу Грабовски, когда солдат, ударивший по низкому мячу, был все еще в шаге от «мешка».

— Готов! — закричал пехотинец, изображавший судью. Игер поднялся и вытер подбородок.

— Приличная двойная игра, — сказал он Ристину, перед тем как уйти с поля, — сам не смог бы сыграть лучше.

— Я благодарю вас, благородный господин, — ответил Ристин на своем языке. — Это хорошая игра, в которую вы, тосевиты, играете.

Вернувшись к скамье, Сэм схватил полотенце и вытер потное лицо. Играть в мяч в Хот-Спрингсе летом — все равно что играть прямо в горячем источнике.

— Игер! Сержант Сэм Игер! — позвал кто-то с трибун.

Не похоже, чтобы кричал кто-то из толпы зрителей — если можно назвать толпой три или четыре десятка людей. Видимо, его ищут.

Он высунул голову из канавки.

— Да, в чем дело?

К бортику подбежал парень с серебряными полосками лейтенанта на погонах:

— Сержант, у меня приказ доставить вас прямо сейчас обратно в госпиталь.

— Хорошо, сэр, — ответил Сэм. Лейтенант не рассердился, услышав неуставной ответ, и Сэму это понравилось. — Позвольте мне только избавиться от шипов и надеть уличную обувь. — Он поспешно переобулся, одновременно крикнув товарищам по команде: — Вам придется подыскать мне замену.

Он снял свою бейсбольную кепку и надел военный головной убор. Брюки испачкались, но почистить их сейчас возможности не было.

— Мне тоже пойти? — спросила Барбара, когда он направился к лейтенанту. Она пересадила Джонатана с колен на плечо и стала подниматься.

Но Игер покачал головой.

— Тебе лучше остаться, дорогая, — сказал он. — Похоже, мне приготовили какое-то задание. — Он увидел, как офицер взялся руками за пояс, и это показалось ему плохим знаком. — Я лучше пойду.

Они быстрым шагом, почти бегом направились к главному госпиталю армии и флота. Поле Бена Джонсона находилось в парке Уиттингтон, на западном конце Уиттингтон-авеню. Они прошли мимо старой католической школы, по Бэтхаус-Роу и вышли к госпиталю.

— А что же случилось-то? — спросил Игер, когда они вошли внутрь.

Лейтенант не ответил, но повел его к помещениям для высших чинов. Сэм забеспокоился. Не попал ли он в какую-то неприятность, и если так, то насколько она велика? Чем дальше вдоль дверей офисов они шли, тем большим казался ему масштаб неприятности.

На двери с узорчатым стеклом была приклеена карточка с надписью, сделанной на пишущей машинке: «Кабинет командира базы». Игер сдерживал волнение. И не мог справиться с ним.

— Хокинс. сэр, — сказал лейтенант, отдавая честь капитану за столом, заваленным бумагами. — Сержант Игер доставлен согласно приказу.

— Благодарю вас, Хокинс. — Капитан поднялся из-за стола. — Я доложу генерал-майору Доновану. — Он исчез в кабинете. Выйдя через мгновение, он оставил дверь открытой. — Входите, сержант.

— Есть, сэр.

Как жаль, что лейтенант не дал ему возможности привести себя в порядок, прежде чем предстать перед двухзвездным генералом. Пусть за глаза его и называют «диким Биллом», вряд ли он одобрит пот, грязь и запах, показывавшие, что Игер только что бегал в жаре и сырости.

Но ничего уже не поделать. Сэм вошел в дверь, и адъютант закрыл ее за ним. Отдав честь, он доложил:

— Сержант Сэмюель Игер, сэр, явился по вашему приказанию.

— Вольно, сержант, — сказал Донован, ответив на приветствие.

Ему было лет шестьдесят, голубые глаза и печать Ирландии на лице. На груди его красовалось не меньше двух банок «фруктового салата»[24], в том числе и голубая ленточка с белыми звездами. Глаза Игера раскрылись. Просто так почетную медаль конгресса не дают. Едва он оправился от удивления, как Донован удивил его еще больше, бегло заговорив на языке ящеров:

— Я приветствую вас, тосевитский самец, который так хорошо понимает самцов Расы.

— Я приветствую вас, благородный господин, — автоматически ответил Игер на этом же языке. Он перешел на английский. — Я не знал, что вам известен их линго.

— Мне полагается знать все. Это моя работа, — ответил Донован без малейшего намека на шутку. — Но конечно, все не получается, — сказал он, скривившись. — И тем не менее это моя работа. Вот почему я послал за вами.

— Сэр? — вежливо удивился Игер.

«Но ведь я ничего не знаю».

Донован порылся в бумагах на столе. Отыскав нужную, он посмотрел на нее через нижнюю часть бифокальных очков.

— Вы были переведены сюда из Денвера вместе с вашей женой и двумя ящерами, Ульхассом и Ристином. Правильно? — Ответа Игера он ждать не стал. — Это было до того, как вы стали учить Ристина играть в бейсбол, так?

— Да, сэр, — сказал Игер. Кажется, Дикий Билл в самом деле знал все.

— Хорошо, — сказал генерал. — Вы были прикомандированы к денверскому проекту уже давно, не так ли? Еще когда вы находились в Чикаго. Правильно? — На этот раз он дождался кивка Игера. — Это значит, что вы знаете об атомных бомбах больше, чем кто-либо другой в Арканзасе. Правильно?

— Я ничего о них не знаю, сэр, — ответил Игер. — Я ведь не физик. Хм, сэр, допустимо ли мне говорить с вами на эту тему? Все держалось в строжайшем секрете.

— Допустимо. Больше того, я вам приказываю, — ответил Донован. — Но меня радует, что вы озабочены вопросами секретности, сержант, поскольку я собираюсь сказать вам кое-что, о чем категорически запрещается говорить за пределами этой комнаты, пока я не разрешу. Вы поняли?