Семь легенд мира - Оксана Демченко

Правда, прежде перетерпел все полусерьезные-полунасмешливые суеверия бороев. Остатки зла из него выпаривали в бане, используя исключительно утреннюю воду новолуния и веники, собранные в какой-то особенно удачный день. Его переодели во все новое и староста со свойственной ему основательностью осмотрел розовенького айри и отметил, что тот теперь «ну чисто праздничный покойничек, весь обмытый и опрятный, за прежние грехи банщиками добротно излупленный». Миры рядом не было и Вэрри привычно застонал, такого он о себе еще не слышал. Арагни целыми днями сидела возле заготовки и гладила ее, нашептывая невнятное. Знакомилась, как она сама объяснила.

Он знал странное свойство булата, не поддающегося под молотом и не меняющего форму очень долго. Но представить себе не мог, как растянется процесс с живым металлом. Уже морозы окрепли, уже ночами гулко охали деревья, трескаясь в когтях стужи. Уже Яромил сыто и благодушно рокотал рядом, все более напоминая манерами прадеда. И взялся помогать в кузне, возвращая телу навык тяжелой работы. Потом к делу подключился и староста, который не зря показался Вэрри с первого взгляда похожим на молотобойца.

Клинок все привыкли звать коротко – Луч, так он не путался в их сознании с солнышком-Мирой, отспорившей право в любое время сидеть рядом и наблюдать за работой. Она капризно утверждала, что не похожа на нелепый и бесформенный кусок горячего металла, что звенит, не желая меняться много часов, обеспечивая бессонницу всей деревне. Уже третий по счету, и снова оглушает своим сердитым и упрямым голосом. Звучным, низким и сильным, ничуть не напоминающим ее собственный. Правда, иногда арагни шепотом признавалась Вэрри, что у них всё пока получается, только надо еще потерпеть, и довольно долго.

Айри устало и благодарно улыбался. Он почти не покидал кузницу, осунулся и похудел, спал урывками, по полчаса. Металл не терпит перерывов в работе, особенно этот. Айри удивленно обнаруживал все отчетливее, что знает, чего требует от него дело. Люди, помогающие ему, нервничали и сомневались. День ото дня им было все более странно неподатливое упорство булата. И в то же время сам Вэрри успокаивался и избавлялся от суетливых метаний. Все правильно. Разве он раньше не понимал, как бесконечно упряма маленькая Мира? Ведь надо быть очень сильной, чтобы решиться уйти из дома, убедить дабби и просто выдержать в его караване первый долгий путь. Никого не зная, не видя этого самого пути, не понимая толком даже языка тех, кто идет рядом, не позволяя помогать себе и жалеть, тем самым делая неполноценной и признавая слабой. А еще она – настоящее солнышко и потому, имея светлую и нежную кожу, все же не обгорает на самом жарком юге. Вся из невозможных и удивительных свойств соткана. Самая непохожая на иных людей, всех, кого он встречал прежде. Замечательная.

Одно плохо, пока он тут занимается Лучом, некому сшить ей шапку. Тофей обещал заняться, Всемил говорил, что постарается, Стояр уверял, что присмотрит. Но шапку-то ждут от него! И шапку, и пряжки. Она им и мех-то не отдаст! Как можно было заняться клинком, не выполнив обещания? Арагни смеялась, пугающе точно читая угрызения его совести, и обещала за такое стр-рашное преступление выдумать к весне еще два, а то и три, новых заветных желания.

Заготовка «потекла», когда в успех отказывались верить уже все, кроме кузнеца и его ученика. Вэрри помнил этот день. И свое лихорадочное возбуждение, визги Миры, требующей не спешить и делать все толком, охи Яромила. Он не спешил, но и остановиться не мог. Булат менялся и было просто невозможно прервать его движение теперь, когда живая душа и сталь находили общую форму.

Ночью первая часть работы была окончена. Он устроился дремать прямо в кузне, а Мира сидела рядом и гладила по волосам, снимая усталость и помогая накопить силы. Она знала лучше прочих: этот дракон слишком упрям, чтобы бросить важное дело ради отдыха. Сама такая…

Отоспаться по-настоящему айри удалось уже глубокой зимой, когда удачно прошла закалка, клинок сел на рукоять, сын кузнеца устроился рядом мастерить ножны, а сам Медведь выгнал айри из кузни под ехидные поддевки всех трех Орланов и осмелевшего старосты. Старый взялся за полировку клинка, в которой считал себя непревзойденным мастером. Сердито хлопнул дверью, сообщив, что такое ответственное занятие – не для ослабевших рук и красных слезливых глаз. И в нынешнем виде дракон годен лишь пугать супротивника из Куньей слободы, пусть тем и займется. Вэрри благодарно и покорно сдался. Луч, может быть, и содержал частичку души Миратэйи, но его собственной в клинке уместилось не меньше. Но, надо признать, и прочие приложили усилия. Так можно ли их расстраивать?

Он проведал Актама и пошел спать.

Утром рядом снова сидела Мира, и в руках у нее были давно добытые у Тофея заячьи шкурки. Белые с серебряным узором, редкостные. Как раз как просила.

Неделю айри с удовольствием возился, выкраивая для арагни шапочку и поясняя, какой она будет. Мира щупала заготовки, слушала пояснения, морщила нос и требовала внести изменения. Он ругался для порядка и послушно переделывал, как велено. Потом пришло время кошеля с серебром, заранее запасенным на пряжки. Миратэйя настояла на своем и здесь: все пряжки отливались и чеканились разными, хотя обычно так не делают. Но ведь это – ее куртка! Так на рукавах устроились два Норима, справа голова, а слева конь целиком, летящий иноходью. У воротника прыгали Тирр и Лой’ти, четырежды переделанные по требованию несносной заказчицы. Нашлось место и для Актама с Глядом, и для далекого Рифа. Первая проба готовой куртки и шапочки совпала с днем великого побоища жителей Брусничанки и Куньей слободы за «прошлогодний снег на тутошней полянке, соседями негодными до последней крохи по весне уворованный», как объявил Тофей. Соседи грозили кулаками с дальнего края полянки и шумно предъявляли не менее страшные счета наглым охотничкам, потоптавшим лучшие поганки в лесу.

Вэрри скромно устроился с краю, уступая главное место в середине боевого беспорядка селян еще довольно тощему, но уже и теперь опасному и крупному Яромилу. И, может быть, не собрался бы воевать вовсе, вопреки настойчивости Миры, но тут поляну длинными прыжками перелетел Тирр, визжа и щелкая совершенно восторженно. «Куна сманивают» – сердито зарычал Тофей. И тем дал начало потехе.

Айри не помнил, как очутился в ее гуще и как пробивался сквозь ряды союзников и противников. Кажется, вполне успешно: у него была важная цель. Тирр так пищать и радоваться мог только одному человеку. Хотя это и невозможно, перевал закрыт снегом плотно… Навстречу ему не менее успешно двигался гость слободы.