Тлеющий неон в крови - Фуюцуки Нобу

– Хочешь быть героем?

– Мой папа, кстати, предлагал мне им стать. Он так хотел, чтобы я пользовался своей силой во благо, защищал слабых, хотя я сам себя героем никогда не считал.

– Ну и правильно. Не нужно быть тем, кем навязывают тебе другие, даже если это твои родители. Поверь, в Митре ты свободен и в полной мере способен раскрыть потенциал своих сил, пользуясь ими тогда, когда тебе только захочется. Но, а будь ты за черными стенами, то ты бы не смог иметь право выбора, имея такие способности. Найдутся люди, которым будет выгодно, чтобы ты был тем, кем захотят именно они. Они будут держать тебя на цепи и выпускать при удобном им случае.

Она сейчас в подробностях описывает мою жизнь?

Так я ведь в таких обстоятельствах и нахожусь, разве нет?

– И вдобавок, – продолжила она, – люди захотят ставить на тебе опыты, и ты просто будешь для них подопытным зайцем.

– По поводу этого я не думал, – вдумчиво почесал я подбородок.

– У тебя лицо испачкано, – заметила вдруг она.

Лина немного наклонилась в мою сторону, чтобы дотянуться своей рукой до моего лица, и вытерла со щеки капельку соуса.

– Спасибо, – засмущался я.

– Поэтому, мой юный дружочек, ты либо будешь сидеть тихо, без возможности проявить свой талант, либо тебя посадят в клетку за то, что ты такой особенный.

– Я никого не просил делать меня таким особенным.

– Ох, Бессмертные, какой же ты зануда, – вздохнула она.

– Говоря о подопытных зайцах и опытах, я вспомнил, что в последнее время меня мучают кошмары.

– Что ты в них видишь?

– Они постоянно повторяются, но каждый раз ощущаются по‑разному. Будто я нахожусь в какой‑то лаборатории, в которой на мне проводят различные опыты, разбирая и собирая меня по частям раз за разом.

– Может, это твои внутренние переживания? Ты боишься оказаться в такой ситуации?

– Возможно, но странность в том, что это не я, а кто‑то другой терпит эти страдания. Однако я чувствую всю боль, словно она моя.

– Очень сложно, не для моего восприятия, – ответила подруга, почесывая свой лоб.

– Я тоже не понимаю.

Подруга позвала официанта и попросила десертное меню. Пристально разглядывая содержимое, она остановила свой выбор на капустном чизкейке. Официант сверкнул своими глазными имплантами, принял заказ и удалился.

– Обожаю эту вкуснятину, – широко заулыбалась она. – Поэтому‑то мне здесь и нравится, только в этом небольшом ресторанчике во всем Центральном районе подают капустный чизкейк.

– Никогда такого не пробовал.

– Сейчас попробуешь, – радостно возгордилась она.

Через несколько минут нам принесли десерт, на вид он смотрелся очень аппетитно. Выглядел как порубленный пополам кочан капусты, политый красным свекольным топингом и разукрашенный зеленым горошком по краям.

Лина отломила кусочек, внутри него был нежный бисквит из капустного сока со сливками. Она взяла ложечку и протянула мне, чтобы я попробовал, смотря при этом своими горящими от умиления глазами.

Попробовав кусочек, я приятно удивился, вкус был изумительный, мне захотелось еще. Лина разделила десерт пополам и отодвинула его на тарелке немного в мою сторону, чтобы я тоже смог вместе с ней насладиться.

– Ну как тебе? – мило спросила она.

– Очень вкусно, – восхищенно ответил я.

– Когда я училась в школе, то по пути заходила в этот ресторанчик, чтобы в этой приятной и очень тихой обстановке делать уроки. Один официант мне предложил десерт и сказал, что он единственный в городе, и только их заведение может гордиться такой сладостью.

– И ты, конечно же, согласилась, – подхватил я за ней.

– А что мне оставалось делать? Он был очень настойчив. Мне пришлось согласиться.

– Разве тебя так легко убедить попробовать что‑то новенькое? – подначивая, спросил я.

– На самом деле нет, – помотала головой она. – Меня очень сложно уговорить. Я просто не очень люблю общаться с людьми, всегда была от всех отстраненная. У меня‑то друзей в школе не было до встречи с Илей.

– Почему?

– В детдоме я выживала, как могла, меня унижали, оскорбляли, задирали. Потом мне все надоело, и я решила дать отпор. В итоге я избивала каждого, кто хоть даже косо на меня посмотрит. В школе я не хотела идти с кем‑либо на контакт, а когда кто‑то пытался меня задеть за счет этого, то я давала мощный отпор, после которого моих обидчиков увозили на скорой помощи.

– Жестоко, – угрюмо ответил я.

– Хорошо хоть папа понимающе к этому относился. Его из‑за моего поведения постоянно вызывали в школу и грозились меня отчислить. Где мог, он отмазывал меня, а где‑то приходилось все‑таки школу менять.

– С папой тебе повезло.

– Вот и я так же думаю. А ты каким был в школе? – сложила она руки перед собой, будто ученица за партой.

– Я, конечно, не был таким жестоким, как ты, и не был отъявленным хулиганом, как Иля, но меня безумно раздражала несправедливость одних учеников к другим, издевавшихся над слабыми, выставлявших напоказ свою силу и чрезмерное эго. В таких случаях я пытался наказывать их, пусть даже мои противники были в несколько раз сильнее меня.

– Борец за справедливость? – ехидно спросила Лина.

– Что‑то типа того. В основном я защищал своего лучшего друга, который не мог постоять за себя физически. Он пытался решить всегда конфликт мирным путем, но у него не всегда это получалось. Приходилось ему в этом помогать.

– Интересно. Не думала, что ты окажешься таким хорошим парнем. Ты считаешь себя лучше других?

– Нисколько, – отрезал я. – Есть люди намного лучше меня.

– И кто же, например?

– Иля.

– Да ладно? Иля?

– А чему ты удивляешься? Когда меня держали на цепи, он единственный, кто проявил ко мне сочувствие и понимание, поэтому я с ним и подружился.

– А остальных в нашей банде ты друзьями не считаешь?

– Лина, это что, вопрос с подвохом?

– Возможно, – пристально вгляделась она в мои глаза.

– Почему же? Вы хорошие ребята, просто ваше расположение мне приходилось заслуживать упорным трудом.

– И у тебя это получилось. Ты знаешь, я думала, что с таким, как ты, я никогда дружить не буду. Сейчас же я обратного мнения.

– Мне приятно, – улыбнулся я. – Я, кстати,