Творчество и свобода: Статьи, эссе, записные книжки - Альбер Камю

Монро[528]: «О плодовитости создателя идей (речь идет о Гегеле) свидетельствует множественность возможных переводов (толкований)».

Разумеется, нет. Это верно по отношению к художнику и совершенно неверно по отношению к мыслителю.

Роман. Приговоренный к смерти. Но ему передают цианистый калий… И вот, один в своей камере, он разражается смехом. Его переполняет огромная радость. Глухая стена, стоявшая перед ним, исчезла. В его распоряжении целая ночь. У него есть свобода выбора… Сказать себе: «Ну», а после: «Нет, еще минуту» — и наслаждаться этой минутой… Какой реванш! Какой ответ!

За неимением любви можно попытаться обзавестись честью. Безрадостная честь.

Ф.: Безумец тот, кто что-то строит на любви, безумец тот, кто что-то ломает ради любви.

Бог завидовал нашей боли — вот почему он низошел на землю, чтобы умереть на кресте. Этот странный взгляд, еще не его взгляд.

Конец октября 49-го г. Ухудшение.

Больной должен содержать себя в чистоте, чтобы о нем забыли, чтобы ему простили. Да и то, даже чистота его несносна. Она подозрительна — как те огромные орденские ленточки, что торчат в петлицах жуликов.

Я так долго был уверен в своем выздоровлении, что это новое обострение должно было бы подействовать на меня удручающе. Оно в самом деле удручает меня. Но, поскольку позади — непрерывная цепь удручающих событий, мне почти смешно. В конце концов, теперь я свободен. Безумие — тоже освобождение.

«Такой чувствительный, что он мог бы коснуться боли своими руками» (Эми Лоуэлл — о Китсе[529]).

А вот из Китса: «Нет большего греха, чем считать себя большим писателем. Впрочем, это преступление влечет за собою суровое наказание».

«Ступай в монастырь, Офелия!» Да, ибо единственный способ овладеть ею — устроить так, чтобы ею не смог овладеть никто. Кроме Бога, с чьим соперничеством легко смириться: ведь он не посягает на тело.

Если душа существует, неверно было бы думать, что она дается нам уже сотворенной. Она творится на земле, в течение всей жизни. Сама жизнь — не что иное, как эти долгие и мучительные роды. Когда сотворение души, которым человек обязан себе и страданию, завершается, приходит смерть.

«Я счастлив, что в земной жизни существует такая вещь, как могила» (Китс).

Честертон. Справедливость — тайна, но не иллюзия.

О Браунинге: средний человек — такой, какой меня занимает.

Клейст дважды сжигал свои рукописи… Пьеро делла Франческа к концу жизни ослеп… Ибсен в старости утратил память и заново учил алфавит… Не падать духом! Не падать духом!

Красота, помогающая жить, помогает также и умирать.

В течение тысячелетий мир был похож на те полотна художников эпохи Возрождения, где одни люди на холодных каменных плитах страдают от пыток, а другие с великолепным безразличием смотрят вдаль. Число людей «бесчувственных» было головокружительно огромным по сравнению с числом людей сочувствующих. История кишела людьми, не сочувствовавшими несчастьям других людей. Подчас приходилось плохо и «бесчувственным». Но и это случалось в обстановке всеобщего безразличия и не меняло дела. Сегодня все делают вид, что полны сочувствия. В залах дворца правосудия свидетели внезапно обращают взор в сторону бичуемого.

Пер Гюнт[530] рассказывает своим согражданам, что дьявол обещал толпе хрюкнуть, точь-в-точь как свинья. Он появляется и исполняет обещанное. Но зрители недовольны. Одни находят голос слишком тонким, другие — слишком искусственным. Все осуждают подражателя за преувеличение. А между тем хрюкал настоящий поросенок, которого дьявол спрятал под плащом и щипал.

Конец Don Giovanni[531]: голоса ада, дотоле молчавшие, внезапно заполняют сцену мира. Они невидимо присутствовали тут, превосходя числом живых.

Процесс Райка[532]: идея объективного преступника, в котором сталкиваются две стороны человеческого характера, — идея распространенная, но преувеличенная.

Марксизм — философия, где в избытке сутяжничество, но нет юриспруденции.

Обдумать: в течение всего процесса Райк сидел, наклонив голову вправо, чего никогда не делал прежде.

То же. Приговоренные к смерти, но не казненные и проживающие в Сибири или в каком-то ином месте другую жизнь (герои романа).

Против смертной казни. Фихте. «Система естественного права».

Роман (окончание). Он вспоминал то время, когда глотал биографии великих людей, стремясь поскорее добраться до описания их смерти. В ту пору ему страстно хотелось знать, что могут гений, величие, чувствительность противопоставить смерти. Теперь же он знал, что эта его страсть была напрасной и что жизнь великих людей ничему не может научить его. Гений не умеет умирать. А старая нищенка — умеет.

Величие состоит в том, чтобы попытаться стать великим. И ничего более. (Вот почему М. — великая женщина.)

Там, где хотят иметь рабов, надо как можно больше сочинять музыки. Так по крайней мере полагал, по словам Толстого, один немецкий князь[533].

Слушайтесь, говорил Фридрих Прусский. Но, умирая, сознался: «Я устал управлять рабами».

Роман. «Я искал средство не погибнуть из-за ее свободы. Если бы я нашел его, то возвратил бы ей эту свободу».

Горький о Толстом: «Он — человек, взыскующий Бога не для себя, а для людей, дабы он его, человека, оставил в покое пустыни, избранной им».

«Не сирота я на земле, пока этот человек есть на ней!»

Когда Яна Гуса жгли на костре, славная старушка принесла свою охапку хвороста, чтобы подбросить в огонь.

Минуты, когда отдаешься страданию, как физической боли: лежишь недвижимый, безвольный, лишенный будущего, во власти бесконечной муки.

Превозмочь? Но страдание — это именно то, выше чего стать невозможно.

Роман. «Когда она была рядом и мы мучили друг друга, мои страдания и слезы имели смысл. Она могла их видеть. Но после того, как она уехала, эти страдания сделались тщетными, лишенными будущего. А истинное страдание и есть страдание тщетное. Страдать у нее на глазах было сладостно. Но страдать в одиночестве и безвестности — вот чаша, которую нам постоянно преподносит жизнь, чаша, которую мы упорно отстраняем, но которую нам придется однажды испить, и день этот будет страшнее, чем день нашей смерти».

После ночей, проведенных в страдании, чувствуешь себя как с похмелья.

Роман. «Последнее слово. Дело не в том, чтобы начать сладостный и одновременно горький разговор с исчезнувшим прекрасным образом. Дело в том, чтобы старательно, безжалостно изгнать из своей души этот образ, изуродовать это лицо, иначе воспоминания по-прежнему будут тревожить мое отчаявшееся сердце… Убить эту любовь, о любовь моя».

То же. «Уже десять лет он не мог войти в театральный зал…»

Эссе о море[534].

У отчаявшегося человека нет родины. Но я — я знал, что на свете есть море, и это помогло мне пережить роковое время.

Так люди, любящие друг друга, могут страдать в разлуке. Но, что бы они ни говорили, они не испытывают отчаяния: они знают, что на свете есть любовь.

Люди упорно путают брак и любовь, с одной стороны, счастье и любовь — с другой. Между тем это совершенно разные вещи. Именно поэтому, хотя любовь — вещь очень редкая, среди браков бывают и счастливые.

Невольно ангажированный.

Физическая ревность есть в большой мере осуждение самого себя. Зная, о чем способен помыслить ты сам, ты решаешь, что и она помышляет о том же.