Карл Великий - Дитер Хэгерманн

В вопросе об иконопочитании Адриан I не отступил ни на один шаг назад, а вот в отрицании франкского богословия проявил максимальную умеренность. К тому же в конце своего послания он делает предложение, напоминающее крутой политический поворот, цель которого заключалась в том, чтобы ни в коем случае не нанести ущерб союзу с королем франков. Папа подчеркивает, что он еще не ответил королю, равным образом им нещ не получено ответа на настоятельное пожелание вновь подчинить своему влиянию отторгнутые у Священного престола в период иконоборчества епархии Истрия и Южная Италия, но прежде всего реституировать утраченные Римской церковью родовые владения (патримонии). Поэтому он может поблагодарить короля за обновление иконопочитания, не в последнюю очередь в интересах верующих, но вместе с тем отлучить его как еретика за упорство в заблуждении, то есть за лишение церкви ее прав и владений. В глазах Римской курии это предложение, несомненно, было крупным достижением папской дипломатии, которое, с одной стороны, не затронуло церковно-политических и богослон ских аспектов отношений с Византией, а с другой стороны, пригрозило тогдашнему правителю анафемой за юрисдикционные и территориальные притязания Рима. Как бы между прочим было указано на тесный политический союз между папой и королем франков, основой которого могло быть, правда, единомыслие и вероучительной сфере.

Этот документ в реальном положении дел папские эмиссары вскоре вручили королю вместе с «богатыми дарами» в Регенсбур-ге. После этого ревизия и пополнение «книг Карла» продолжились, но энтузиазм в связи с позицией Римской церкви явно иссяк, хотя, вернувшись с островов, Алкуин привез с собой другие сочинения англосаксонских епископов, а также собственные размышления по вопросу об отношении к сакральным изображениям. Последняя книга кодекса отличается меньшей строгостью формы. В любом случае это произведение не получило широкого распространения во избежание открытого конфликта с преемником апостола Петра.

Спор об иконопочитании, безусловно, имел ярко выраженные властно-политические аспекты, которые в ту эпоху нельзя было безболезненно вырывать из их религиозно-догматического контекста. Карл представал во всем блеске своего Божией милостью королевского достоинства. Сфера его правления распространялась на античные провинции — Галлия, Германия и Италия. Франкское государство охватывало весь географический регион формирующегося Запада; границы королевства упирались в Эльбу и Венский лес. Без политической благосклонности и военной поддержки Карла духовная власть Запада в лице римского папства едва ли устояла бы под ударами лангобардов и византийских притязаний на восстановление былого величия. Такой «широкомасштабный» король не мог считать собор всеобщим, а соборные решения обязательными для необъятной сферы его правления, тем более что на этот собор не были приглашены его епископы и богословы, а председательствовали на нем, по крайней мере па заключительном заседании в Константинополе, Ирина и ее сын Константин, в то время как король франков не был представлен даже эмиссарами.

Карл остро переживал это, настолько были оскорблена его эрдость и унижено чувство собственного достоинства. Между тем разрыв с папой, одобрившим основные положения Никей-ского собора, не вписывался в политическую доктрину, на которой зижделось королевское правление Карла. Поэтому негативная оценка собора в основном касалась вскрытия методических бизъянов, вроде бы увиденных франкскими богословами при толковании отцов церкви в соборных текстах. Они возмущались слабым знанием древнееврейского собравшимися на собор отцами церкви и непримиримо атаковали при этом заносчивость императрицы и императора, настаивавших, чтобы их именовали не иначе как «правители Божьи», а указы называли «божественными указаниями». Как особенно порочное преподносилось вмешательство женщины в Res sacrae[56]собора.

Что касается богословской стороны спора, королевский двор решительно отверг религиозную ценность иконопочитания. Иконы были призваны служить лишь напоминанием о спасительных деяниях и украшением церковных стен. Поэтому вовсе не обязательно настаивать на почитании икон или их уничтожении. Все дело в правильном вероубеждении, а не во внешних его атрибутах, к которым имели отношение иконы и их изготовление. Еще в епископском памфлете 825 года дает о себе знать гнев франкских богословов. Он ощущается в споре с ненавистными греками, но явно приглушенно, видимо, с оглядкой на римского понтифика.

Западный скепсис в отношении восточного культа иконопочитания целенаправленно проявился в мозаичном панно в апсиде домовой капеллы епископа Теодульфа Орлеанского в Сен-Жермен-де-Пре. Так вот, на этом панно в обрамлении исламско-флоральных мотивов изображены в центре лишь кивот завета Господня, херувим и ангел, которые в абстрактном виде представляют Новый Завет Божий в капелле Теодульфа.

Поэтому не вызывает удивления, что Франкфуртский собор, организованный как правоверное собрание из всех провинций Запада, своим острием был направлен против греческого псевдообора, а после получения папской оценки должен был изменить ориентацию и волей-неволей снова обратиться к в общем-то уже отвергнутой ереси Феликса и его покровителя Элипанда из Толедо. Решения по этому вопросу, не вызвавшие никакого удивления, соответственно были помещены в начале капитулярия. И скромном послесловии как в политическом, так и догматическом отношении более острая борьба за иконопочитание получила малоубедительное отражение и, кстати сказать, едва заметное освещение в официозной историографии. Вероучительныс принципы второго Никейского собора были сведены до одного краткого предложения, содержание которого даже присутствующие папские легаты (в их участии проявляется более чем яркая параллель с Никеей) восприняли с определенным противоречивым чувством. Здесь идет речь об обязательном почитании икон вплоть до угрозы отрешения от церкви, что возвращает нас к краткому высказыванию одного кипрского епископа, весьма созвучному разговорам на Никейском соборе, — культа и поклонения заслуживает только Святая Троица.

И все же этот публично не состоявшийся спор с Византией стал вехой на пути принятия Карлом императорского титула, чему к тому же в значительной мере способствовала мнимая «вакансия» на Востоке, под которой понимается пребывание на престоле императрицы Ирины после 797 года. О возрастании престижа Карла свидетельствует также специально для короля франков переписанный от руки и дошедший до нас, по преданию, экземпляр «книг Карла». Он, как и хроники, содержит ссылку на власть Карла над Галлией, Германией и Италией.