Тучи над страной Солнца - Рава Лориана

Однако неожиданные обстоятельства опрокинули все эти планы, ибо в городе произошло одно незначительное событие, которое послужило толчком для других, более громких, подобно тому как один упавший с горы камешек способен дать начало огромной лавине. Жемчужина, внучка Старого Ягуара была помолвлена с одним юношей, который вскоре после помолвки крестился и стал истовым христианином. Поначалу это никак не повлияло на отношения влюблённых, но юноша рассказал о своих матримониальных планах отцу Андреасу и спросил совета, как уговорить жену-язычницу при готовке пищи учитывать посты. На это отец Андреас ответил, что ему не следует вступать в брак до тех пор, пока та не примет крещения. Девушка же, знавшая, как к этому может отнестись её дед, категорически отказывалась. Тогда монах потребовал, чтобы юноша порвал с невестой и раскаялся в том, что собирался на ней жениться, ибо для христианина связывать себя узами брака с язычницей -- большой грех. Для пущей убедительности отец Андреас зачитывал отрывки из автобиографии Святого Августина. Хотя юноша и любил свою невесту, но под давлением такого авторитета он подчинился. Ситуация осложнялась ещё и тем, что Жемчужина успела от него забеременеть, и ему теперь до конца жизни придётся отмаливать этот грех.

Несчастная девушка рассказала о своей беде деду, и тот крепко призадумался. Конечно, внебрачного ребёнка в любом случае надо будет родить и выкормить, как-нибудь они справятся, но такая судьба внучки не могла деда не огорчить. И ведь казалось бы, как всё хорошо было! Молодые люди знали друг друга с детства, были, что называется, не разлей вода, и вдруг такой сюрприз! И причём ладно бы жених изменил с другой, но расстаться с любимой ради веры! Старый Ягуар решил переговорить с юношей в надежде, что тот сможет изменить своё решение. Неужели из-за какого-то дурацкого распятого бога можно отказаться от той, которую любишь? В глазах Старого Ягуара всё это было похоже на сумасшествие.

Однако когда старик пришёл к юноше с уговорами, тот ответил довольно резко, что между ним и его невестой всё кончено. Конечно, порвать с любимой было для него тяжёлым шагом, от мысли о вечном безбрачии во искуплении греха и одиночестве в груди было так холодно, что хотелось выть подобно голодному псу, не раз ему хотелось прийти к любимой и со слезами умолять о прощении, но для этого нужно было отречься от Христа, во имя которого юноша был крещён, и потому он считал своим долгом крепиться. Но Старый Ягуар не понимал той бури, которая творилась в душе юноши, и потому его резкость показалась ему направленной на него лично. Преодолевая обиду, старик сказал как можно мягче:

-- Послушай, я же помню тебя ребёнком, помню, как ты играл с моими внуками, а моя жена угощала вас лепёшками. Что случилось с тобой? Неужели из-за чужой веры твои соплеменники стали чужими для тебя?

-- Старик, что ты хочешь сказать мне? Чтобы я оставил Христа ради женщины? Знай, что отныне я христианин и буду внимать лишь словам Христовым. Он велел мне оставить блуд, и я оставлю его. Ничто и никто в мире не поколеблет меня. Да, я виноват в том, что соблазнил девушку до свадьбы, но ещё более буду виноват, если буду и дальше блудить с язычницей.

-- Блудить? Но почему ты не можешь взять её в жёны?

-- Брак без венчания не одобряется Господом и потому это блуд.

-- Вот как?! -- старик опешил, -- значит мы все, получается, блудим? Вся страна?

-- Когда оба супруга язычники, это более простительно, но христианину жить с язычницей нельзя, этим я предам Христа.

-- Значит, теперь ты будешь делать только то, что велит этот самый Христос? А если он велит сжечь меня на костре, тоже послушаешься?

-- Христос заповедовал не убивать зря и обращать язычников кротостью, но вы, язычники, не должны вводить нас во грех, иначе мы, христиане, будем вынуждены быть с вами суровы.

-- Суровы? Значит, вы уже взяли себе право судить нас?! Послушай, мой мальчик, ты знаешь, в юности своей я воевал... воевал за то, чтобы христиане никогда не смогли судить нас, ибо по такому суду мы уже виновны заранее, виновны уже тем, что живём по нашим обычаям.

Юноша, видимо, чувствовал, что старик прав, но признать его правоту вслух для него было невозможно. В гневе он вскричал:

-- Поговорили и хватит! Я больше не буду слушать тебя! Прочь, не соблазняй меня, грязный язычник! Отойди от меня, Сатана!

-- Ну вот, ты уже и оскорблять меня начал. Скоро договоришься до того, что меня нужно сжечь на костре. Как жаль, что я уже не тот, что в молодости, но пусть моя старость сделала меня беззащитным, не думай, что такие вещи вам, христианам, будут сходить с рук!

После этого разговора старик крепко задумался. Ненависть к белым людям, в мирные годы подугасшая до простой неприязни, жила в нём всегда, но тут он столкнулся с чем-то новеньким. Конечно, во время Великой Войны были случаи предательства, но те предатели были ещё и до совершения своего чёрного дела были обычно людьми с гнильцой, ибо двигала ими корысть или трусость. Такие порой и ныне корабли захватывают, а их команду в рабство продают. Его не удивляло, что христианином мог стать такой человек как Эспада, или легкомысленная красотка Морская Пена, также больно саднило, что легкомысленный и непутёвый сын соседа тоже крестился, чтобы хамить родителям, но тут христианином стал простой паренёк, выросший у него на глазах, и не похоже чтобы из корысти. Что же это за страшная вещь такая -- христианство? Неужели оно способно на ровном месте свести человека с ума? Ясно одно -- Первый Инка совершил ошибку, позволив христианам проповедовать в Тумбесе. Но что же делать теперь? Из-за приказа Первого Инки христиан нельзя тронуть и пальцем. Хотя... христиан ведь тоже обязали не оскорблять жителей Тавантисуйю, а разве они исполняют это? А что если... если просто заставить их признаться в этом при народе? Признаться, что крещение -- это не просто так, что крещёный на самом деле должен разорвать со своими соплеменниками, включая ближайших родственников? Что его вера вынуждает его отрекаться от всех обязательств перед ними? Если это удастся, то тогда их можно будет отправить на суд к Первому Инке, и как бы он ни решил их судьбу, проповедовать в Тумбесе и где-либо ещё в пределах Тавантисуйю они не будут. Ну а оставшиеся без пастырей новообращённые со временем исцелятся от своего безумия.

Этим же вечером перед народным собранием Старый Ягуар произнёс такую речь:

-- Братья мои, вот уже полгода христиане проповедуют среди нас, и некоторые из наших детей обратились в их веру. Все вы помните, что христианам было приказано не оскорблять наши святыни, и прилюдно они не делают этого, однако они делают гораздо худшее -- учат наших детей отрекаться от нас! Недавно я слышал от одного из новообращённых, что я "грязный язычник", то есть новообращённые христиане должны брезговать мной! И не только мной, а всеми остальными тоже! Братья мои, можно ли спокойно стерпеть это оскорбление? Сегодня они обзывают нас, а завтра ещё и на кострах жечь начнут. Я требую суда над монахами. Пусть они признаются, что оскорбляли нас, и пусть их судит Первый Инка!

Мнения людей на площади разделились. Были те, кто безусловно поддерживал Старого Ягуара, и даже был готов пойти ещё дальше, плюнув на указ, но были и те, кто не без оснований опасался последствий. В самом деле, арестовать их, не причинив им вреда, для людей, разгорячённых страстями, было нереально. Любая же обида, причинённая монахам, могла обернуться для все страны самым печальным образом.

Сами новообращённые христиане не участвовали в собрании, так как отец Андреас запретил им ходить на них, мотивируя это тем, что христианам много полезнее тратить время на молитвы. Как человек по-своему неглупый, он понимал, что влияние над своей паствой ему удастся сохранить только в том случае, если он выключит её из жизни языческого общества. В противном случае новообращённые, после окончания краткого периода неофитства неизбежно охладеют в вере и вернутся обратно в язычество. Но так случилось, что мимо собрания проходил бывший жених Жемчужины. Услышав жаркие споры на повышенных тонах, юноша решил, что монахам, да и остальным христианам, грозит страшная опасность, и побежал, чтобы их предупредить. Однако дома он застал только Томаса, по словам которого Андреас ушёл для душеспасительной беседы к одному христианину. К кому именно, Томас не знал, но и оставить в беде собрата не мог, поэтому они с юношей решили обежать всех христиан с целью его найти. В результате весть о том, что против христиан готовят погром (а именно так это было воспринято теми, кто услышал об этом из вторых или третьих рук) распространилась быстротой пожара, и дошла до дворца наместника, где, надо сказать, как раз и находился отец Андреас.

Ещё неизвестно, как бы обернулось дело, будь Куйн немного похладнокровнее. В конце концов, у него в руках находились властные рычаги и можно было хотя бы попытаться их применить, однако Куйн струсил и запаниковал. Многие годы над ним точно Дамоклов меч висел страх разоблачения, и он в испуге решил, что этот день настал, а значит, оставалось только бегство, к которому он уже много лет был внутренне готов. Само собой разумеется, что бежать из Тумбеса можно было только морем, а для этого нужно было захватить корабль. Технически после ликвидации людей Инти это не представляло особого труда, у него на этот случай была прочная связь с капитаном Эспадой, который мог легко с помощью лояльной ему части команды подавить недовольных, но тут был один неудобный для Куйна момент. Будучи человеком трусливым, он не хотел принимать участие в битве, да и к тому же сесть на корабль среди бела дня для него значило неизбежно привлечь всеобщее внимание. Необходимо было, чтобы корабль приплыл за ним после, и он бы сел на него тайно ночью. А Куйн понимал при этом, что капитан Эспада хоть и был настроен к нему дружелюбно, но резона ради него рисковать не имел никакого. Что ему могло помешать после победы не возвращаться за Куйном? Эту проблему можно было бы решить при помощи отца Андреаса, в котором беглецы очень нуждались в качестве человека, который мог бы представить их в Испании в качестве преследуемых христиан, что давало им множество льгот. О побеге Куйн не раз говорил с отцом Андреасом, однако тот считал, что Куйн зря паникует, опасность не велика, отступать, пока есть шансы на успех, и он должен попробовать проникнуть в Куско. Именно об этом они и беседовали с Куйном в тот вечер. Конечно, отец Андреас тоже не был самоубийцей и возможность сбежать, если дело примет скверный оборот, тоже был не прочь. Да и от Куйна даже в Испании могла быть кое-какая польза. Хотя в Испании было множество эмигрантов, но крупных чиновников среди них не встречалось, а они, обладая множеством бесценной информации об нюансах устройства государственной машины Тавантисуйю, немало мог помочь Церкви в борьбе с нею. Вот почему план побега оказался тут же готов, и даже его выполнение не нужно было откладывать. Куйн кликнул Эспаду, предававшегося в этот момент любви с Морской Пеной, и тот отправился провоцировать ссору среди команды и захват корабля, тем более что он после ужина должен был и так, и так выйти в море. Сам Андреас, поразмыслив, остался у Куйна, так как в случае поражения Эспады его бы ждал смертный приговор, а в противном случае даже при самом скверном раскладе оставалась возможность выкрутиться.