Иноземец - Кэролайн Черри

Довериться инстинкту? Худшее, самое худшее, что может сделать пайдхи в сложной ситуации. Инстинкт у меня человеческий. И чувства человеческие. И все разумные предположения - тоже явно человеческие...

Илисиди объявила, что пора выступать. Дороги ещё добрых пятьдесят миль, считали атеви, и она полагала, что они могут добраться до места к полуночи.

- Эти горожане никак не могут ожидать от нас такой скорости, объяснила она. - Они не представляют, что метчейти могут идти через холмистую местность так быстро, они мыслят другими категориями. Чертовски много они успели позабыть. Чертовски много всего об этой земле они вообще никогда не знали.

Она уперлась тростью в землю и встала.

Брену хотелось верить Илисиди. Хотелось доверять её словам. Эмоционально... человеческой душой... ему хотелось считать, что она действительно любит эту землю и хочет сберечь её.

Разумом же он хотел бы получить ответ на вопрос, зачем отсылать метчейти обратно в Мальгури - где, наверное, мятежники едят завтрак со старинного фарфора.

Он не встал вместе с остальными. Подождал, пока медик соберет свои вещи и уйдет.

- Банитчи-чжи, - заговорил он наконец, не поднимаясь с колен, очень тихо. - Она отсылает метчейти. А они нам ещё могут понадобиться. Разумно ли это, нади-чжи?

Желтые глаза Банитчи остались бесстрастны (просто зло берет!). Он моргнул один раз. Губы даже не шевельнулись.

- Банитчи... Зачем?

- Что - зачем?

- Зачем Табини так поступил? Почему просто не спросил меня, как я ко всему этому отношусь?

- Идите, нади, готовьтесь в дорогу.

- Почему вы разозлились, когда я прибежал помочь вам? Сенеди бросил бы вас без всякой помощи, без...

- Я сказал, собирайтесь. Мы выезжаем.

- Неужели я ошибаюсь полностью, во всем? Скажите прямо, Банитчи. Почему она отсылает метчейти, когда мы ещё не знаем, что опасность миновала?

- Помогите встать, - буркнул Банитчи и протянул руку к Чжейго.

Брен подхватил его под другую руку, Банитчи поднялся и попробовал опереться на сломанную ногу. Лодыжка не держала. Банитчи охнул, с трудом перевел дыхание и, с помощью Брена и Чжейго, доковылял до своей метчейты и ухватился за посадочный ремень.

- Банитчи-чжи!

Наверное, это последняя минута, когда можно поговорить с Чжейго и Банитчи наедине, потом много часов такого случая не представится, и Брен сгорал от отчаяния.

- Банитчи, ведь эти люди лгут нам! Почему?

Банитчи бросил на него короткий взгляд. Брена взяла оторопь - он вдруг почувствовал, что означает столкнуться с Банитчи лицом к лицу... в его профессиональном качестве.

Но Банитчи тут же повернулся, ухватился за самый верхний ремень седельной подушки и одним прыжком, который заставил забыть о его размерах и массе, взобрался почти на самый верх, даже не приказав метчейте опустить плечо. Чжейго подтолкнула его снизу, Банитчи перевалился через седло и поймал поводья, оставив сломанную ногу на весу.

Банитчи не нуждается в моей помощи. Атеви не имеют друзей, атеви бросают друг друга на смерть. Пайдхи полагалось бы продумать такое отношение к жизни и смерти и найти логические объяснения, которые позволили бы остальным землянам это отношение понять и принять.

Но в эту минуту пайдхи, покрытый синяками на всех местах, которых коснулись руки атеви, не понимал, не мог понять, отказывался понять, почему Банитчи должен был умереть там, на дороге, без причины и без толку - и почему Банитчи тоже врал ему.

Люди вокруг поднимались в седла, готовились к отъезду. Если я не окажусь на спине у Нохады, Нохада меня бросит, можно не сомневаться, и этим всем придется возвращаться (надеюсь!) и разбираться, что тут стряслось, и любви ко мне у них от этого не прибавится.

Потом он услышал, как кто-то ведет метчейту следом за ним. Оглянулся.

Это была Чжейго. Очень сердитая Чжейго.

- Нади, - сказала она. - Вам не хватает единственно правильного представления о мире. Табини-чжи сказал вам, куда ехать и что делать. Это вы и должны делать.

Брен откинул пластик дождевика, сдвинул рукав пальто, показал синяки у себя на запястьях.

- Вот это - их гостеприимство, продемонстрированное мне прошлой ночью, вот это - вопросы вдовы, на которые я отвечал, Чжейго-чжи, отвечал достаточно хорошо, они мне поверили. Что бы ни происходило, моей вины в том нет, черт побери! И я не знаю, что такого успел сделать после ухода из покоев вдовы, что вы на меня смотрите зверем.

Чжейго залепила ему пощечину с такой силой, что он отлетел и ударился о ребра Нохады.

- Делайте, что вам сказано! - процедила она. - Я слышу ещё вопросы, нади?

- Нет, - ответил он, чувствуя во рту вкус крови. На глаза навернулись слезы, все вокруг расплывалось. Чжейго, тоже нечеткая и расплывчатая, отвернулась от него, подошла к своей метчейте, вскочила в седло - все время спиной к нему.

Брен ударил Нохаду сильнее, чем собирался. Нохада опустила плечо и оставалась неподвижна, пока он не поставил ногу в стремя и не сел верхом. Он не глядя, сердито потыкал второй ногой, нащупывая стремя, кое-как убрал с лица дождевик - тут Нохада дернулась и пошла. Низко свисающая плеть дикого винограда хлестнула по голове и по машинально вскинутой руке.

Чжейго ударила его не изо всех сил - щека до сих пор горит, но это пустяк. Главное - злость, его злость и её, которая нашла самое больное место и глубоко вкопалась.

Он не понимал, что такого сказал или сделал. Не понимал, чем заслужил её вспышку или сознательное озлобление, разве что ей не понравились вопросы, которые он задавал Банитчи. Наверняка ты наступил на какую-то мозоль, пытался объяснить ему более здравый внутренний голос. Возможно, удастся найти ключи, если наглухо запереть все личные чувства, точно вспомнить все, что ты спрашивал и что тебе отвечали. Это и есть твоя работа. Даже если атеви не хотят, чтобы ты её выполнял. Даже если ты едешь не туда, куда они обещали.

На какое-то время горный склон исчез. Он снова был на балконе Илисиди, под секущим ветром, в темноте, и Илисиди швыряла ему в лицо факты и правду, которую он сейчас не мог считать правдой, так же как не мог извлечь из памяти куски недавнего спора.

Он был на горе, один, и видел вокруг только снег...

На мокром от дождя горном склоне, где Чжейго бросила Банитчи и костерила Брена за то, что он побежал на помощь её напарнику, - и на дороге, в дыму, и отлетающие рикошетом пули визжали справа и слева.

Его поглотил подвал, мгновение тьмы, беспомощного ужаса - он не понимал, почему эти картины лезут одна на другую, вспыхивают, заслоняя мокрую чащу кустов и силуэты Илисиди и Сенеди впереди.

Потрясения прошлой ночи крепко засели в душе - вполне естественная реакция, уговаривал он сам себя, так же, как и подробности стычки, которые все время возвращаются сами собой и прокручиваются перед глазами, перекрывая реальную картину, - только ты занимаешься этим не в покое и безопасности. Да и нет никакой безопасности нигде вокруг. И, может быть, никогда больше она не вернется, разве что бомбы перестали падать, и нужно сосредоточиться и справиться с тем, что звенит колоколами тревоги здесь и сейчас.