Диктатор - Сергей Снегов

— Мне страшно от мысли, что возобновится истребление людей, — признался Гамов однажды. — Я ненавижу войну. Я стал руководителем военного правительства лишь ради того, чтобы побыстрее покончить с войной.

Я не мог его утешить. Про себя я отмечал, что Гамов в депрессии, ещё никогда он не был столь пассивен и вял, как в эти месяцы поздней осени. Он давно уже взвалил на меня текущие дела, теперь поручал и стратегию. Я решал за него — в его стиле, разумеется. Лишь потом я понял, что у него не депрессия духа, а подкрадывающаяся болезнь тела — только причиной её было разочарование от политических неудач.

А перед новым годом произошла неожиданность, в которую он втайне продолжал верить.

Я уже говорил, что политические движения неравномерны, они то замирают, свиваются в закоснелые узлы, то, словно вырываясь из тенёт, бросаются вскачь. Скажу точней: политический процесс подобен болезни. Сперва общество чем-то заражается, потом латентная стадия, когда болезнь незримо зреет, и, наконец, она вырывается наружу тяжкой хворью. Именно так мне представляется тот процесс, что долго назревал в недрах Кортезии, а потом взорвался новым пробуждением духовных сил. Объявилась опять Норма Фриз с её активистками — возник Комитет «Женщины Кортезии за немедленный мир», а к нему присоединилась жена Торкина со своим движением: «Президента Аментолу — на мыло!». До сих пор не понимаю, почему взбалмошная женщина для выражения ненависти к президенту выбрала этот клич футбольных фанатиков, требовавших расправы с неугодными им судьями, но на воображение женщин он действовал не меньше, чем на футбольных хулиганов.

И сразу грянуло событие, вначале тоже показавшееся хулиганской акцией, но, как мы теперь знаем, повлиявшее на судьбы всего мира. В Клуре в ответ на женское движение в Кортезии возникло своё. «Мир и помощь!» — так обозначили свои требования женщины Клура, заполонившие улицы. Это было стихийное буйство, какая-то дикая волна, вдруг выплеснувшаяся на улицы, — вождей там не было, главарём становилась всякая женщина, взбиравшаяся на импровизированные трибуны — крыши уличных ларьков, платформы водоходов, а одна даже взгромоздилась на электроорудие и оттуда проклинала все орудия мира. Правительство запретило в столице Клура Ферморе все митинги, но в ответ женщины хлынули на главную площадь города. В этот день правительство обнародовало очередной декрет, что продовольственные пайки сокращаются ещё на треть, и тем предрешило свой конец. Разъярённые женщины ворвались во дворец, министры разбежались кто куда. Женщины двинулись на стереостанцию, их становилось всё больше, они всё яростней орали. Мужчины не присоединялись к ним, только из домов, с тротуаров сочувственно наблюдали за ошалелым натиском своих подруг.

Но ни один солдат не встал наперерез потоку женщин, ни один офицер не отдал приказа к сопротивлению. Потом стало известно, что директор станции кричал начальнику охраны: «Остановите этих безумных! У вас же оружие в руках!» А начальник охраны презрительно бросил: «Я воюю только с вооружёнными мужчинами, а не с безоружными женщинами!» И приказал своим солдатам отойти от ворот, чтобы женщины по оплошке сами не набросились на них.

Толпа ворвалась в операционный зал. Перед камерами одна из женщин вышла вперёд и прокричала:

— Латаны! Вы помогли нам спасти детей. Помогите нам и теперь! Помогите нам!

Женщины одна за другой взывали перед камерами о помощи. И обращались только к нам, только к Латании, ни одна не потребовала благодеяний от кортезов, ни одна не помянула Аментолу. И я с замиранием сердца смотрел на их исхудавшие лица, на знаки жестокой нужды, сделавшей серыми их щёки, костлявыми их плечи — ещё недавно женщины клуров слыли красавицами! А из толпы вытолкнули худого мальчишку лет восьми, и мальчик плакал, протягивал тонкие ручонки и молил:

— Дедушка Гамов, помоги! Дедушка, помоги!

Я уже говорил, что навеки запечатлелся во мне облик несчастной девочки, погибшей во время нападения воздушных пиратов Кортезии на наш мирный городок — опрокинутое на спину тельце, ужас в личике, руки, протянутые к небу, молящие грозное небо о пощаде… Много дней преследовало меня лицо ребёнка, просившего у неба спасения и не получившего его. И я знаю, что в той жестокой каре, что судили мы убийцам-пилотам, немаловажную, может быть, даже главную роль сыграл образ этой молящей о пощаде девчонки, вечно возобновлявшийся в памяти, вечно пронзавший болью сердце…

И ещё не кончил этот плачущий мальчик простирать ко мне с экрана свои ручонки и взывать со слезами о помощи, как я уже знал, что никогда не забуду его и никогда не перестанет звучать во мне его милый, его жалкий голосок. И ещё я знал, что на Гамова, смотревшего, как и я, в эти минуты передачу из Клура, призыв мальчика подействует ещё сильнее, ибо обращён непосредственно к нему. И выбор Гамова уже сделан — он пойдёт по единственно возможному для него пути.

Женщины ещё не завершили свои призывы, когда на стереостанцию ворвались солдаты. И это были не охранные войска, а жандармерия. Солдаты выбрасывали женщин из зала. И я увидел, как дюжий солдат схватил мальчишку, умолявшего о помощи, донёс его до двери и вышвырнул вон — оператор заснял эту сценку от начала до конца. Мальчик вырывался, кричал: «Пустите меня!», а жандарм гоготал, ему было весело оттого, что он сильней. А затем появились водомёты и на толпившихся женщин обрушилась вода — валила с ног, заставляла бежать не глядя куда…

Всего десять минут понадобилось, чтобы погасить женский бунт…

В завершение на стереоэкране появился командующий столичным корпусом Арман Плисс. Он объявил, что гражданское правительство страны проявило полную неспособность справиться с ситуацией. Министры разбежались. Он не собирается разыскивать этих трусов и возвращать им власть. Армия берёт всю власть в стране. Он назначает себя временным правителем и предупреждает, что не подумает ограничиваться слюнтяйскими запретами. Воспрещаются всякие собрания, протесты, митинги, болтовня и выкрики, мешающие порядку. И он имеет честь сообщить народу очень важную весть. Он только что беседовал по телефону с Амином Аментолой. Великодушный президент великой Кортезии возобновляет продовольственную помощь Клуру и Корине. Скоро в наши порты придут нагруженные доверху суда. В связи с таким поворотом событий всякие тайные либо публичные обращения за помощью к коварной Латании будут расцениваться как государственное преступление. Клур никогда не предавал и не предаст своих союзников. Война с Латанией продолжается до победы.

Он говорил, я рассматривал его. Он был импозантен, этот корпусной генерал Арман Плисс: высокая фигура, узкие плечи, непомерная голова — если бы стоячий воротник не подпирал её, она качалась бы на длинной и тощей шее, как чугунный шар на резиновой палке. А на краснощёком лице нос такой величины, что его хватило бы на троих. И в довершение картины мощные усы, концы их подбирались к мочкам ушей. В общем, фигура и физиономия для карикатуры. С него и рисовались карикатуры в либеральных газетах, там его дружно не терпели.

И я знал об Армане Плиссе, что в армии он из самых непримиримых, воинский долг ставит выше политики. Он возражал и против пропуска наших водолётов в Кортезию для казни пилотов-пиратов. И даже объявил, что, будь его власть, он сбил бы наши водолёты ещё на подходах к границе, ибо если при этом погибнет с сотню заложников, то зато не совершится позор свободного пролёта машин над территорией их страны.

Вот таков был этот узкоплечий, большеголовый, усатый корпусной генерал Арман Плисс. И то, что он пришёл к власти в Клуре, меняло всю ситуацию. Образ молящего о еде ребёнка стушёвывался перед ликом фанатика войны. Я думал уже не о мальчике, а о том, какое изменение в нашей политике вызовет появление этой усатой бестии.

Гамов думал о том же и созвал Ядро. Против обыкновения, он сел за председательский стол, а я сбоку от него.

— Вы все слушали речь нового правителя Клура, — начал Гамов. — Аментола согласился на экспорт продовольствия в Клур и Корину. Правда это или враньё, чтобы успокоить народ? Вы, Прищепа?

— Аментола и вправду отказался от прежнего решения заморозить экспорт, — сказал Прищепа. В порты уже прибывают товары на вывоз. Плисс не очень интеллектуален, зато прямолинеен и честен. Он ненавидит ложь и лжецов. Такого человека Аментола не стал бы обманывать, опытный политик прекрасно сознаёт, с кем имеет дело.

— Штупа, какая вероятность, что обещанное продовольствие достигнет Клура?

— Никакой! — ответил Штупа. — Аментола властен над своими складами, но не над зимней погодой в океане. Весной и летом мы с двух сторон насиловали океан, сейчас он временно получил покой. Покой океана зимой — это бури, дикая круговерть на воде и в воздухе. Там сейчас всё ходит ходуном. Ни одно судно в такую погоду не выйдет на водные просторы.