Моя идеальная - Настя Мирная

Здесь настолько тихо, что эта тишина кажется звенящей. Только писк кардиомонитора нарушает её. Даже из-за двери не доносится ни единого звука. Видимо, в этой больнице очень хорошая шумоизоляция.

Продолжаю осмотр помещения, подмечая тяжёлые шторы на окнах и новенькую плазму на стене. На подоконнике живые цветы в горшках, а на бежевых стенах картины.

Частная клиника. — понимаю я.

И, видимо, не из дешёвых. В таких местах лечение себе может позволить только элита нашей страны.

Копаюсь в собственных мыслях, убивая себя вопросами и догадками.

Как долго я спала? Это была кома? Что с Тёмой? Что если прошли годы? Смог ли он жить дальше? Смог полюбить кого-то или всё ещё один? А вдруг он и правда сломался?

Трясу головой, изгоняя кошмарные мысли.

Нет! Не может этого быть. Не могло пройти так много времени. Я просто не могла спать так долго.

Сжимаю пальцы правой руки в кулак и глушу подступающую панику. Убиваю её в зародыше. Мне нужна трезвая голова.

Появляется медсестра, но я отрешённо отвожу взгляд, когда начинает задавать вопросы, а потом исчезает за дверью с фразой:

— Я позову Константина Витальевича.

Меня дрожью бьёт от этого имени. Не знаю, что именно цепляет, но в одном уверена точно: встреча с этим человеком не предвещает ничего хорошего.

Откуда мне это известно? Без понятия.

Опускаю ресницы, продолжая самокопание.

Любимый говорил, что у него никого нет. Именно так. Он никогда не утверждал, что его семья умерла. Но упоминал наследство. Если он просто вычеркнул отца из своей жизни после всего, что этот ублюдок ему сделал? Но ведь и о брате ни слова сказано не было.

Блядь, ну что я за дура такая? Почему не выслушала всю историю до конца, чтобы сейчас не теряться в предположениях? Не позволила Артёму рассказать, потому что было слишком больно не только ему, но и мне. Знаю же, насколько тяжело ему давалась эта исповедь. Если бы я только дала ему высказать всё, что он так упорно прятал на протяжении долгих шести лет… Но я не могла это слушать.

Дверь открывается, и входит Егор. Бегло проскальзываю по нему взглядом и утыкаю глаза в потолок.

Даже этого достаточно, чтобы понять, насколько сильно я ошибалась, приняв его за Тёму. И дело не только в длине волос и возрасте, но и в чертах лица. Они схожи, но всё же отличаются достаточно, чтобы можно было их спутать.

У Артёма черты более жёсткие, а у его брата они мягче и даже спокойнее, что ли. Губы у Северова младшего более пухлые и чувственные, в то время как у моего любимого они чётко очерчены и превращаются в тонкую полоску, когда он злится. И скулы у Тёмы острее, как и подбородок. Лицо Егора не такое "крутое". Но самая заметная разница в глазах. А если быть точнее, то во взгляде. У брата он более открытый и спокойный, а у моего жениха он скрытный и настороженный. Будто он всегда ожидает какого-то подвоха от жизни. Только рядом со мной он смягчается и отпускает постоянную тревогу.

Боже, как же я по нему скучаю. Мне так его не хватает. Мне просто жизненно необходимы его тепло, прикосновения, объятия. Я так хочу услышать его голос, но не могу себе позволить даже позвонить ему. Знаю же, что он сразу примчится ко мне, а тогда Артёму придётся столкнуться со своим ужасным, приносящим боль и страдания прошлым. А я никогда не смогу так с ним поступить, какой бы сильной ни была моя нужда в нём.

Сжимаю веки, сдерживая непрошенные слёзы.

Жжёт. Очень сильно жжёт, но мне удаётся сдержать влагу, не позволив ей пролиться.

Северов младший, в том, что он младше, я уверена на все сто процентов, берёт стул, подтягивает его к постели и садится верхом.

Слежу за ним периферийным зрением, ни чем не выдавая не только своего интереса, но и внутреннего буйства.

— Долго ты планируешь молчать? — выбивает парень, всматриваясь в моё отрешённое лицо.

Сколько придётся. По крайней мере, до тех пор, пока не буду уверена, что не сделаю любимому хуже своими словами.

— Слушай, можешь сколько угодно прикидываться немым овощем, но хотя бы не делай вид, что не понимаешь меня. Я просто хочу найти своего брата. Я же понимаю, что ты знакома с ним. Не заметить нашего сходства просто невозможно. — ухмыляется грустно и переводит дыхание. — Не знаю, что тебе известно обо мне или о нашей семье, — ничего неизвестно, — но я… — замолкает, шумно гоняя воздух. Ловлю в фокус его глаза и читаю в них нескрываемое сожаление. — Я скучаю по Артёму. Я просто хочу поговорить с ним. Я… Блядь… Я должен перед ним извиниться. Я был пиздюком и наговорил того, чего не должен был. Знаю, что это не оправдание, но всё же… Просто дай мне шанс исправить это дерьмо. Можешь и дальше молчать. У тебя, уверен, есть причины это делать, но хотя бы подумай над моими словами. Я не верю, что у тебя вдруг кукуха поехала. У нас с братишей была нелёгкая жизнь, но ему всегда доставалось больше. — продолжает свою исповедь. Неужели у Северовых какая-то установка выворачивать передо мной душу? Ладно Тёма, но Егор… Почему он делает это? — Отец лупил нас по поводу и без. Артём всегда защищал меня, а я даже ни разу не сказал ему спасибо за это. Только благодаря брату моя жизнь была не такой ужасной, как его.

Закрываю глаза, снова сдерживая слёзы.

Господи… Через что же моему любимому пришлось пройти? Боже…

Даже мне за него больно так, что ком в груди все органы размазывает. А какого было ему? Как же он жил со всем этим?

Сжимаю кулаки под одеялом и просто стараюсь не разреветься.

Была уверена, что после той кошмарной ночи в лесу меня уже ничего не может зацепить, но это… Не просто цепляет, а пробивает насквозь. По сердцу дубинами лупит.

Сжимается сердце. Медленнее бьётся. Скулит от боли за любимого.

Восемнадцать лет он жил не просто без тепла и заботы, а загибаясь от боли, которую причинял близкий человек. Родной отец.

Боже, да как же так можно со своими детьми поступать? Они же твоя плоть и кровь.

Я не заплачу. Не заплачу…

Отворачиваю голову, выдавая себя с потрохами, и позволяю влаге пролиться. Щека и висок мокрые. Солью стянуты. И волосы ей пропитываются.

— Знаешь нашу историю, да? — тихо спрашивает Северов, перегибаясь