Петр II - А. Сахаров (редактор)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Алексей Григорьевич взглянул на сына тусклыми глазами и уныло покачал головой.
– Не знаю… право, не знаю, – прошептал он.
– Нужно будет за Катей съездить.
– Зачем?
– Пусть простится…
Горькая улыбка пробежала по губам старика. Он махнул рукой.
– Не надо… Да она и не поедет.
На минуту воцарилось молчание. Алексей Григорьевич, тяжело вздыхая, думал свою крепкую думу, а Иван полными слёз глазами глядел на запертую дверь царской спальни, где медленно угасала жизнь товарища его детских игр, его юношеских забав, которого он любил всем сердцем, любил не потому, что этот товарищ был императором, не из-за честолюбивых расчётов, а потому что его сердце было переполнено к нему истинною бескорыстною любовью. И чем больше глядел он, тем тяжелее становилось у него на душе, тем горячее казались слёзы, одна за другой сбегавшие с ресниц, – слёзы истинного горя и неподдельной печали…
Ивана не потому ужасала безвременная смерть юного царя, что она разрушала честолюбивые замыслы его семьи. Нет, эта замыслы были у него на втором плане. Ему просто тяжело было сознавать, что юноша-император, ещё не успевший даже насладиться жизнью, через несколько часов станет холодным трупом, который скроет навеки могильная насыпь.
Его горе было настолько велико, что он пожертвовал бы решительно всем, и своим богатством, и своим высоким положением, если бы только можно спасти его жизнь.
Но спасти было нельзя. Он ничем не мог помочь ему, он мог только плакать.
В соседней зале раздались чьи-то торопливые шаги, гулко отдававшиеся в мертвенной тишине, стоявшей кругом. Иван вздрогнул и перевёл свой взгляд на дверь той залы, откуда слышались эти шаги.
Туда же взглянул и Алексей Григорьевич, и когда на пороге показалась хилая, дряблая фигура его двоюродного брата Михаила Владимировича, он недовольно пожал плечами и снова опустил голову.
А тот, взволнованный и возбуждённый, прямо подбежал к нему.
– Алёша. Я к тебе по важному делу! – воскликнул он.
– Тише! – грубо оборвал его Алексей Григорьевич, – Государь умирает…
Это сообщение для Михаила Владимировича было так неожиданно, что он даже отшатнулся и расширил от удивления свои маленькие, слезившиеся глазки.
– Да ну! – прошептал он.
– Вот тебе и ну! – раздражённо отозвался Алексей. – Спета наша песенка.
Михаил Владимирович совсем растерялся.
– Как же это так, – опять прошептал он. – А я-то хотел…
Алексей быстро поднял голову и насмешливо, в упор взглянул на брата.
– Чего ты хотел? – быстро произнёс он. – Новых милостей? – и прибавил, качая головой: – Ныне поздно.
– Да не то, не то, – почти простонал его собеседник. – У меня горе, большое горе…
– Что ещё такое? – уныло спросил фаворит царя, которому теперь всякое горе было уже нипочём после этого страшного удара.
– Случилась неслыханная вещь… – глухо ответил Михаил Владимирович, – Алёшу убил Барятинский…
Алексей даже привскочил с места.
– Это покойник-то! Да ты с ума сошёл!
– Какой покойник! – отчаянно махнул рукою Михаил Владимирович. – Он живёхонек… До поры скрывался.
Горькая улыбка исказила гримасой лицо Алексея.
– А теперь и объявился. Выждал, пока гром над Долгорукими грянет, и сам нагрянул. Видно, такова воля Божья, – раздумчиво закончил он.
– Что же мне делать? – простонал Михаил.
– Не знаю… ничего не знаю…
– Арестовать-то его можно?.. да суд нарядить?
– Коли убийство совершил – вестимо можно… – как-то нехотя ответил Алексей Григорьевич, занятый собственными безотрадными грёзами…
Вдруг он вздрогнул. Дикая, но смелая мысль мелькнула, как молния, в его голове. Он быстро встал с кресла и резво схватил за руку ошеломлённого, ничего не понимавшего брата и потащил его в противоположный конец комнаты…
Глава XII
ПРЕДЕРЗОСТНЫЙ ЗАМЫСЕЛ
Отведя брата с самым таинственным видом в один из дальних углов залы, Алексей Григорьевич тяжело опустился на стоявший тут диван и, показав рукой на ближайшее кресло, сказал:
– Садись. Нам поговорить надо.
Михаил Владимирович молча уселся, совершенно не понимая, что творится с царским фаворитом, о чём он хочет говорить с ним в такие минуты, когда ни ему, ни Алексею Григорьевичу совсем не до разговоров, недоумевая особенно потому, что до сих пор Алексей как-то всегда пренебрегал его советами и никогда не позволял себе вступать с ним ни в какие интимные разговоры.
Алексей Григорьевич Долгорукий скользнул пытливым подозрительным взглядом по лицу брата, сидевшего в неподвижной позе с застывшим в глазах недоумением, и затем заговорил таким низким шёпотом, что Михаил должен был, чтоб расслышать, вплотную придвинуться к нему.
– Слушай, Михайло, – начал он, – поклянись мне, что не выдашь меня… не изменишь мне…
Михаил Владимирович вздрогнул от неожиданности этих загадочных слов и испуганно заморгал своими слезящимися глазками…
– Что ты, Алёша, Господь с тобою! – забормотал он.
– Нет, ты поклянись, – настаивал Алексей Григорьевич, – важное, потайное дело я тебе поведать хочу…
– Да клянусь, чем хочешь, поклянусь. Неужто я супротив тебя пойду, – прошептал взволнованно Михаил Владимирович, – чай, мы за тобой как за стеной каменной.
Алексей Долгорукий вздохнул.
– Плоха ваша каменная стена стала, – грустно сказал он. – Умрёт батюшка государь, – и всем нам, может, костьми лечь придётся; на плаху свою голову снести… Врагов-то у нас, почитай, вся Русь-матушка. А есть ещё зацепка, можно ещё удержаться, – да не знаю, как к тому делу приступиться…
Он замолчал и зорко взглянул на побледневшее от его страшных слов и безотрадного тона лицо брата.
– А что? – встрепенулся Михаил Владимирович, – что такое?
– Опасливое дело.
– Да что?! Ты скажи…
– И то, скажу. Слушай. Все мы смертны, все под Богом ходим. Конечно, коли смерть пришла, не попросишь – отпусти-де на час. Так и тут. Вся штука в том, что рано сия болесть у государя приключилась… Ведь через неделю венчанье было порешено. Ну а повенчайся он с Катей, в те поры другой бы разговор пошёл. Так я говорю?
– Так, так, – поспешил подтвердить Михаил, не понимая ещё, однако, к чему старший брат клонит свою замысловатую речь.
А Алексей между тем продолжал, всё более и более понижая голос:
– Стало, всё дело во времени. А коли так рассуждать, всем вам – и тебе, и Василью, и верховникам, и господам Сенату ведомо, что такова была воля государя-батюшки… Что кабы не болесть эта лихая, повенчался бы он с Катей неукоснительно. Потому сильно её любил и таково у него желание было. Верно аль нет?
– Верно, верно.
– Ну так, по мне, кажись, нам против царской воли идти не след, а надоть его волю в точности исполнить…
Михаил Владимирович наконец понял, и радостная усмешка пробежала по его сухим бескровным губам.
– А, вот это хорошо! – шёпотом воскликнул он. – Это ладно придумано!
Лицо Алексея Григорьевича сразу оживилось.
– Так, значит, так можно сделать?
– Не только можно, прямо – следует.
– Вот и я так думаю, – промолвил Алексей Григорьевич. – Потому всё едино бы было, если бы государь был жив. Да и нам спасаться след, – прибавил он ещё тише, – что там ни толкуй, а нас съедят, коли мы сами зубы не покажем. Теперь все встанут: и Голицыны, и Ягужинский, и Остерман… Надо их всех сократить, а без этого и думать неча…
– Верно, верно, одно спасенье, – поддакнул Михаил Владимирович.
– Только вот что, – раздумчиво произнёс старший Долгорукий, – а вдруг венчать не станут?
– Глупости! – хихикнул младший. – Как так не станут… Я сейчас попа притащу от Николы. Ты ему прикажи, нешто он посмеет ослушаться…
– И то верно, – согласился Алексей Григорьевич. – Так ты не мешкай, Михайло, – прибавил он, поднимаясь с дивана, – мешкать ноне нечего… Как раз всё провороним…
Но Михайло медлил встать.
– Чего ж ты сидишь? – спросил Алексей.
– А не всё ещё сговорено, – хитро улыбаясь, ответил тот. – Слушай, братец, я твою тайну не выдам и помогать буду, только и ты мне помоги.
– В чём это?
– А чтоб убивца-то Алёшина прибрать, как след.
Алексей досадливо махнул рукой.
– В такое-то время и ты о каких-то пустяках толкуешь!
Глаза Михаила Владимировича злобно сверкнули.
– Для тебя пустяки, – резко проговорил он, – а для меня нет… Чай, он мне не чужой, а плоть и кровь моя… Хороши пустяки.
– Да не о том я, – мягко заметил Алексей, испугавшись озлобления брата, которое вызвал своими необдуманными словами и которое всё могло испортить. – Совсем я не о том. Аль ты не знаешь, что за мной всё равно твоя послуга не пропадёт. Только дело обделай…
– Да я-то сделаю, а ты мне всё ж обещай накрепко, что Барятинского мне головой выдашь…
– Да, конечно, выдам, конечно, – поспешил уверить брата Алексей. – Не мешкай ты только, Христа ради… Поезжай поскорей да дело-то сделай… Поезжай. Надо поторапливаться.
