Тонкая работа - Сара Уотерс

— Да черт побери! Помогите же мне! О-о!..— И закашлялся.

Потом в уголке рта у него показался красный ручеек, а секунду спустя кровь забила струей. Он поднес ко рту слабеющую руку, увидел на пальцах свежие пятна крови, и вид у него стал дикий. Щурясь от света лампы, он судорожно задергался, словно пытался встать со стула. Потянулся к Чарльзу.

— Чарли? — позвал он, а на губах его лопались розовые пузыри.

Он вцепился в его куртку и потянул к себе. Но Чарльз как стоял, так и остался стоять. Все это время он держался в тени, в глазах его застыл ужас. Теперь же, увидев пузыри на губах и усах Джентльмена и красную скользкую руку, хватающую его за синий суконный воротник, он затрясся как заяц. Потом повернулся и побежал. Он бежал тем же путем, каким я привела его сюда, — по узкому коридору, в мастерскую мистера Иббза. И прежде чем мы успели позвать его или остановить, мы услышали хлопанье двери, а потом — пронзительный крик, чуть не девчоночий:

— Убили! На помощь! На помощь! Убили!

Тут мы все, за исключением миссис Саксби и Мод, застыли. Джон кинулся было в мастерскую.

— Поздно! — сказал мистер Иббз. — Теперь уже поздно.

Он поднял руку. Джон стоял и прислушивался. Из открытой двери лавки дунуло жаром, и вместе с порывом ночного воздуха до нас донесся звук, который я сперва приняла за эхо воплей Чарльза, но звук этот все усиливался, и я наконец поняла, что это ответный крик, может быть, из окна соседнего дома. Через секунду ему уже вторил другой такой же. Потом и третий добавился — и этот был для нас хуже всех: отдаленный звук трещотки. И он приближался.

— Фараоны! — сказал Джон. И бросился к Неженке: — Неженка, уходим!

Она постояла, подумала, потом побежала — через заднюю дверь, сорвав засовы.

— Скорей же! — крикнул он, когда она оглянулась. Но он не побежал вместе с ней, а вернулся к Джентльмену.

— Надо его унести, — сказал он миссис Саксби. Посмотрел на меня, на Мод. — Мы сможем его унести, если поторопимся.

Миссис Саксби покачала головой. Голова Джентльмена бессильно свесилась на грудь. Кровь на его губах пузырилась, пузыри лопались, потом появлялись новые.

— Сам-то беги, — сказала она Джону. — И Сью забери.

Но он не убежал, и я знала тогда — и сейчас знаю, — что все равно не пошла бы с ним. Что-то удерживало меня там. Я посмотрела на мистера Иббза. Он кинулся к стене за жаровней, и я увидела, как он вынул из нее кирпич. Только потом я узнала, что там он хранил деньги — втайне от всех, в старой коробке из-под сигарет. Он сунул коробку в жилетный карман. Потом стал быстро оглядывать предметы: фарфор, ножи и вилки, безделушки на полках, — проверял, нет ли чего, за что его могут упрятать за решетку. Джентльмена и миссис Саксби он уже не замечал; проходя мимо меня, отпихнул в сторону, чтобы достать фарфоровую чашку, а достав, тут же швырнул об пол. Когда Чарли Хвост поднялся на задние лапы и затявкал, пнул его ногой.

Тем временем крики и треск приближались. Джентльмен приподнял голову. Борода его намокла от крови, кровь была на щеках, скопилась в уголках глаз.

— Слышите? — спросил он слабым голосом.

— Да, дорогой мой. — Миссис Саксби все еще стояла перед ним на коленях.

— Что это за звук?

Она положила свои окровавленные ладони поверх его рук.

— Это глас Судьбы, — сказала она. Посмотрела на меня, затем на Мод.

— Вы еще можете убежать.

Я ничего не ответила. Мод покачала головой.

— Не от такого, — сказала она. — Не сейчас.

— Ты знаешь, что за это будет?

Она кивнула.

Миссис Саксби снова посмотрела на меня, потом снова на Мод, закрыла глаза. Устало вздохнула.

— Я тебя уже теряла однажды, девочка моя, — сказала она. — И вот теперь снова...

— Вы меня никогда не потеряете! — закричала я, и она широко раскрыла глаза, посмотрела на меня, словно не понимая. Потом повернулась к Джону.

— Они идут! — сказал он.

Мистер Иббз услышал его и побежал, но на заднем дворе его схватил полицейский и привел назад, а к этому времени двое других полицейских вошли в кухню через мастерскую. Увидели Джентльмена, полный горшок крови и то, что мы и не подумали искать или прятать, — увидели нож, отброшенный в темноту, со следами крови на лезвии. И покачали головой. Все полицейские у нас в Боро так делают, когда видят подобные вещи.

— Дело дрянь, кажется, — сказали они. — Это очень плохо. Дайте-ка посмотрим, насколько плохо.

Они взяли Джентльмена за волосы и приподняли его голову, пощупали пульс на шее, а потом сказали:

— Грязное убийство. Итак, кто это сделал?

Мод шевельнулась или шагнула вперед...

Но Джон оказался проворней.

— Она это сделала, — сказал он уверенно. Одна щека его была все еще темнее другой — след от ее удара. Он поднял руку и указал пальцем: — Она. Я сам видел.

Он указывал на миссис Саксби.

Я видела его, слышала, но не могла двинуться с места. Только губы мои произнесли: «Что?»

И Мод, кажется, тоже крикнула: «Что?!», а может: «Погодите!»

Но миссис Саксби поднялась с колен. Ее тафтяное платье промокло насквозь, а бриллиантовая брошь на груди превратилась в рубиновую. Руки ее были красными от кончиков пальцев до запястья. Она похожа была на убийцу, каких изображают на грошовых картинках.

— Я это сделала, — сказала она. — Видит бог, сейчас я очень об этом жалею. Но я это сделала. А эти девочки — невинные девочки, и ничего об этом не знают, и никому не причинили зла.

Глава семнадцатая

Меня в то время звали Сьюзен Триндер. Но время то прошло.

Полицейские всех нас забрали, кроме Неженки. Они нас забрали и посадили в тюрьму, пока переворачивали вверх дном кухню на Лэнт-стрит — искали тайники с деньгами и награбленным. Нас развели по камерам, каждого по отдельности, и, что ни день, приходили и задавали одни и те же вопросы:

— Кем вам доводился убитый?

Я сказала, что это был знакомый миссис Саксби.

— Давно ли живете на Лэнт-стрит?

Я отвечала, что с рождения.

— Что видели в ночь, когда было совершено преступление?

Тут я отвечала не сразу. Порой мне казалось, что я видела, как Мод хватает нож, а порой даже казалось, что видела, как замахивается. Я точно помню, как она водила рукой по темному краю стола и как сверкнуло лезвие. Точно знаю, что она отступила от Джентльмена, когда тот начал падать. Но миссис Саксби тоже была там, она тоже действовала быстро, и порой мне казалось, что это ее руку я видела рядом со вспышкой... В конце концов я говорила чистую правду: что я ничего не запомнила. Но это все равно было не важно. У них было свидетельство Джона Врума и собственное признание миссис Саксби. Я им была не нужна. На четвертый день после того, как нас забрали, меня отпустили.

Других продержали дольше.

Мистер Иббз предстал перед судьей первым. Суд продолжался всего полчаса. В конце концов его засудили, но не из-за краденых вещей, какими набита была кухня, — он, конечно же, счистил все клейма, — а из-за нескольких банкнот из сигаретной коробки. Они были меченые. Оказывается, полицейские больше месяца следили за мастерской мистера Иббза и наконец взяли Фила, — который, как вы, может быть, помните, клялся, что второго срока в тюрьме не выдержит, — он-то и подсунул банкноты. Мистер Иббз был обвинен в укрывательстве краденого: его отправили в Пентонвилл.[22]Конечно, многие из тамошних были его знакомцы, и это могло бы скрасить его дни, если бы не одно обстоятельство: воры и взломщики, которые на воле счастливы были получить от него лишний шиллинг, теперь вдруг ополчились против него, и, думаю, ему там пришлось несладко. Я навестила его через неделю после того, как его посадили. Увидев меня, он закрыл руками лицо — и вообще так изменился, выглядел таким несчастным и так странно на меня смотрел, что я не выдержала. И больше к нему не ходила.

Сестру его, беднягу, полицейские обнаружили в ее собственной постели, когда обыскивали дом на Лэнт-стрит. Мы все про нее забыли. Ее отправили в приходскую больницу. Она не выдержала переезда и вскоре умерла.

К Джону Вруму придраться было невозможно — разве что к его шубейке, — и его осудили за воровство собак. Он отделался шестидневным арестом и поркой. Говорят, он так всем не понравился в тюрьме, что надзиратели разыгрывали в карты, кому его пороть, и что к двенадцати положенным ударам добавляли два-три от себя, а он плакал, как маленький. Неженка встретила его у тюремных ворот, а он стукнул ее и подбил глаз. Хотя это благодаря ему она вовремя выбралась с Лэнт-стрит.

Я больше никогда не разговаривала с ним. Он снял для себя и Неженки комнату в другом доме и старался не попадаться мне на глаза. Один раз я его видела — в зале суда, когда слушали дело миссис Саксби.

Суд начался очень скоро. До этого я проводила ночи уже на Лэнт-стрит, лежала без сна на старой своей кровати, иногда заходила Неженка, ложилась рядом со мной, чтобы я не была одна. Из моих старых знакомых только она и приходила: потому что, конечно же, все остальные думали — из-за слухов, которые ходили раньше, — что я обманщица. Говорили, что я сняла комнату в доме напротив мастерской мистера Иббза и неделю жила там тайно, что-то вынюхивала. Зачем мне это было надо? Тогда кто-то сказал, что видел, как в ночь убийства я бежала по улице и глаза у меня были безумные. Вспоминали про мою мать, говорили про дурную кровь, которая передается... Никто больше не называл меня храброй, говорили: дерзкая. Еще: что не удивились бы, если бы именно я всадила нож, в конце-то концов, а миссис Саксби, которая любила меня как дочь, хотя я оказалась недостойной, взяла на себя мою вину.