Битва за Ленинград - Дмитрий Сергеевич Филиппов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через два дня, 11 апреля, состояние ледовых трасс стало еще хуже. Заместитель Нефедова А. И. Кальницкий этим же вечером докладывал начальнику ВАД-102 А. М. Шилову: «Слои воды на льду от 5 до 12 см, на подходах к трещине — до 25 см. На Лавровской ветке воды значительно больше — до 30 см… От действия поверхностной воды лед на 8–12 см имеет игольчатую структуру, общее уменьшение толщины льда до 15 см… Во второй половине дня имелось 4 провала автомашин… Жертв и потерь не было. Все автомашины подняты и отправлены по назначению»[429]. Учитывая состояние льда, руководство тыла Ленинградского фронта приняло решение прекратить перевозку грузов и эвакуацию населения с 24 часов 12 апреля 1942 года, а до 14 апреля снять со льда все имущество. А дальше история приобретает практически детективный оборот.
За день до этого приказа Нефедов присутствовал при разговоре, на котором решалась судьба ледовой трассы. В нем участвовали генералы Шилов, Лагунов, полковник Монахов.
«На Борисовой Гриве встреча двух генералов. О чем говорили, неизвестно. Только приказали мне, так как я их не видел, явится вслед за ними в Кобона. Лед хороший, только есть талая, поверхностная вода. Как только въехал на грунт, так и увяз. От Кобона до Низова, где помещается генерал Шилов, можно ходить только пешком и то в резиновых сапогах. На квартире у Шилова — Лагунов и Монахов. Они уже предрешили закрытие дороги. Я доложил им ледовую обстановку и предложил ездить до конца, до 15-го же мы безусловно проездим полногрузно, а затем будем постепенно снимать машины и уменьшать нагрузку на них. Лагунов считает, что надо машины снимать все сразу, так как лед будет ломаться не постепенно, а сразу. Надо кончать. Если вы считаете, что мы уже обросли жирком и лишняя тысяча нам не играет роли. Да, но осенью мы каждым десяти тоннам были рады. Мне кажется, что надо рисковать и здесь. Лишняя тысяча тонн не мешает. Нет, это уже роли никакой не играет. Иоселев (главный ветродуй), видя откуда дует ветер, сейчас же переориентировался и начал „подводить погоду“ на необходимость закрытия дороги. Вечером началась писанина приказа»[430].
Скорее всего, перед закрытием ледовой трассы Лагунову и Шилову было желательно заручиться согласием Нефедова. Но Михаил Александрович такого согласия не дал. Мотивы Лагунова понятны — его первостепенная задача сохранить в целости и сохранности транспорт. Если машины массово пойдут ко дну — спросят с него, с начальника тыла фронта. Нефедов же понимает, что каждая тысяча тонн груза — это десятки тысяч спасенных жизней. Лишний день работы ледовой трассы — это живые судьбы, это ленинградцы, это женщины, дети и старики, солдаты и матросы. Тем не менее все остаются при своем мнении. Лагунов готовит приказ. А дальше происходит следующее.
Утром 12 апреля на трассу приезжает член Военного совета фронта Соловьев, устроив Шилову и Лагунову настоящий разнос. Даже формулировка слово в слово: неужели вы так обросли жирком, что лишняя тысяча тонн для вас не играет никакой роли? Может быть, вам не дороги интересы Ленинграда? «Дорога работает, — сообщал Соловьев А. А. Жданову 12 апреля, — и будет работать, по-моему, до 20 апреля. Прекращение работы дороги может быть решено по обстановке, когда проезд с грузом невозможен. Вчера вечером и сегодня утром лично проезжал по Ладожскому озеру, никаких опасностей в работе дороги по льду не нахожу. Вчера ехал 2 часа, сегодня — 1,5 часа»[431].
Безусловно, Соловьев приехал не просто так. Учитывая, что в предыдущих дневниковых записях Нефедов периодически упоминал о имеющейся у него возможности в отдельных случаях звонить Соловьеву напрямую, минуя тыл фронта, всех генералов и начальников, можно сделать вывод, что и 11 апреля он позвонил Соловьеву и доложил о готовящемся приказе. Результаты не заставили себя ждать. В докладе Жданову Соловьев четко говорит о 20 апреля. Эта дата тоже не могла возникнуть из головы, предварительно он обязан был посоветоваться с Нефедовым, как с самым компетентным в этом вопросе человеком.
«12.04.42 г. Вам не дороги интересы Ленинграда! (С-в) Кто будет отвечать за потопленные машины? (Ш-в) Я буду отвечать, говорит Соловьев, я дам вам расписку, и тут же берет бумагу и пишет распоряжение что делать. Я хочу сделать одно добавление, говорит Лагунов, что мероприятие с военной точки зрения неграмотно. Идите вы знаете куда с таким заявлением… Я неграмотный, но интересов Ленинграда не продаю. По-вашему так полковник Н-дов неграмотен? Неграмотен я, неграмотен, так что же, одни генералы грамотны. Делайте так-то, а не закрывайте дорогу. До этого как раз Логунов бросил замечание, что Лапшин и Н-в безответственны, они за транспорт не отвечают. Ни полковник Лапшин, ни я на дороге не являемся посторонними зрителями (Н-в). Мы этот вопрос затрагивать здесь не будем. Поедемте на дорогу, т. Нефедов, везите нас. Повел их по дороге на Лаврово. Машина С-ва идет хорошо, а те устали, несколько раз вылазили и все думали, когда эта чертова дорога кончится, и когда эти беспокойные люди перестанут нам портить настроение. Мы портим настроение за то, возим Ленинграду.
Итог: 1. Отменено приказание не возить ночью. 2. Продолжать возить пока не кончится лед. 3. Заставить Прозорова не снимать пулеметов»[432].
И Дорога жизни продолжила свою работу. Тысячи тонн продуктов были доставлены в Ленинград за оставшуюся неделю.
О последней неделе работы ледовой трассы лучше всего расскажут записные книжки Нефедова и выписки из приказов. Продолжались обстрелы немецкой артиллерии, налеты «Мессершмиттов», которых Нефедов кроме как «стервятниками» не называл. Портилась дорога, все чаще машины проваливались под лед. Но трасса жила и по ней шли в Ленинград драгоценные грузы.
«14.04.42 г. Придется Иоселеву брить бороду — будем ездить дольше, чем он предсказывал. 8.50 два М-109 обстреливали 9 км дороги. Дорога на косу очень скверная, много колдобин. Тов. Соловьев говорит, здорово ты их подковырнул. Я не собирался их
