Волшебный кинжал - Маргарет Уэйс

Таш-кет почитал Клета и подчинялся его приказам, но… Во-первых, он не делал различия между приказами Клета и любыми другими приказами, которые получал. А во-вторых — он, как всегда, выполнял лишь те из них, с которыми был согласен сам. Остальные он оставлял без внимания. После нескольких недель жизни в лесной глуши, когда с неба то и дело сыпался холодный белый пух, устилавший землю влажным покровом, Таш-кет начал скучать. К тому же он изрядно проголодался. Оба этих обстоятельства заставили его нарушить приказ Клета и выйти из засады.

К удивлению таанов, в лесах возле Мардуара почти не было дичи для охоты. Иногда им удавалось добыть оленя, кролика или козу, но мясо этих животных у таанов считалось слабой пищей. Таш-кет нуждался в сильной пище, способной разогнать по жилам загустевшую кровь и наполнить желудок и сердце огнем. Остальным таанам требовалось то же самое.

Охота на двоих людей вовсе не казалась Таш-кету нарушением приказа. Желудок требовал сильной пищи. Нападение они тщательно продумали, выбрав ночь, когда дорога совершенно пуста. Одного удалось свалить почти сразу. Второй оказался покрепче, что лишь разожгло аппетит таанов. Одолев и его, тааны поволокли добычу в глубь леса, заметая следы.

Таш-кет был доволен ночной охотой. Он не надеялся встретить в земле ксыксов такую сильную пищу. Этого ксыкса он съест сам, начав с самой лакомой части — сердца. Второго — отдаст соплеменникам, а с полутаана хватит и костлявой сморщенной старухи. Таш-кету не терпелось помучить ксыксов, чтобы еще раз проверить их силу. Кралт стал возражать против пыток. Своими криками, говорил он, жертвы могут привести к лагерю других ксыксов, и тогда приказ Клета будет нарушен. Таш-кет лишь отмахнулся от слов раба.

Человеческий ребенок мало волновал Таш-кета. Тааны кормили ее тем, что оставалось после них, и эти крохи едва позволяли девочке не умереть с голода. За время пути Кралт научился общаться с нею. Девочка ему понравилась, и иногда он пробирался в человеческие поселения и воровал для нее еду. Кралт постоянно твердил таанам, что ее нельзя убивать. Девочка обладала властью над «камнем, мечущим молнии». Она могла спокойно прикасаться к нему, а тааны — нет. Таш-кет не спорил. Пока ни камень, ни девчонка не мешали ему, он не мешал Кралту возиться с нею.

Усевшись возле костра, Таш-кет принялся точить нож. Его желудок громко урчал, предвкушая изобилие сильной пищи.

Улаф очнулся. Он сидел на снегу, прислонившись спиной к дереву. Грудь и руки что-то стягивало. Нагнув голову, он увидел, что тааны его привязали. К другому дереву они привязали Джессана, но у тревиниса вдобавок были крепко стянуты запястья. У Улафа они оставались свободными, и он, двигая руками, сумел дотянуться до земли.

Джессан не приходил в сознание. Он сидел, уронив голову на грудь. Все лицо у него было перепачкано кровью.

Бабушка лежала между Улафом и Джессаном. Тааны просто швырнули ее на снег, связав по рукам и ногам. Едва ли они опасались, что старуха сбежит. Во всяком случае, они почти не глядели в ее сторону. Бабушка находилась в сознании. В ее темных блестящих глазах отражалось пламя костра. Казалось, она забыла и про Джессана, и про Улафа. Взгляд старухи был прикован к противоположному концу таанского лагеря.

— Тааны, — заплетающимся языком выговорил Улаф. — Нас захватили тааны.

Он вспомнил слова Клендиста, сообщившего Шакуру о таанах. Тогда Улаф не придал этому значения, о чем теперь горько сожалел.

У него сильно болела голова. Как назло сейчас, когда ему нужно думать четко и связно. Подцепив ногтями несколько комочков земли, он произнес исцеляющее заклинание. Улафу очень хотелось проделать то же самое с Джессаном, который, судя по всему, был серьезно ранен. Но чтобы заклинание подействовало, ему требовалось коснуться Джессана.

Тааны изредка бросали на своих пленников голодные взгляды. Сами они были поглощены разговором и громко смеялись. Один из них усердно точил нож.

— Бабушка! — шепотом позвал Улаф.

Пеквейка его не слышала.

— Бабушка! — снова прошептал он, на этот раз погромче.

Следя глазами за таанами, Улаф слегка толкнул ее ногой.

Бабушка изогнулась, повернувшись к нему лицом.

— Джессан совсем плох, — тихо сказал ей Улаф. — Ему требуется помощь.

Бабушка покачала головой.

— Его раны — раны воина, — сказала она. — Он рассердится, если я вмешаюсь.

— Пусть лучше рассердится, чем умрет, — сердито ответил Улаф. — Мне очень нужно, чтобы он очнулся и был в сознании. Бабушка, ты должна это сделать. Мне до него не дотянуться.

— Однажды он позволил Башэ вылечить ему руку, — вспомнила Бабушка. Немного подумав, она сказала: — Ладно, я согласна.

Извиваясь свои щуплым телом, пеквейка стала придвигаться к Джессану. Ее юбка с колокольчиками и камешками негромко позвякивала. Один из таанов услышал эти звуки и что-то сказал соплеменникам. Те заухмылялись и громко загикали. Страдания пленницы доставляли им явное наслаждение. Наконец Бабушке удалось дотронуться рукой до ноги Джессана.

— Плохо получится, — сказала она. — Мне не дотянуться до моих камней.

— Обязательно получится, — сказал Улаф, успокаивая и ее, и себя.

Бабушка закрыла глаза и забормотала на твитл — языке пеквеев, похожем на птичье щебетание.

Улаф внимательно следил за Джессаном. Дыхание тревиниса выравнивалось и становилось легче. Бледное лицо немного порозовело. Джессан перестал стонать. Его веки дрогнули. Он открыл глаза и стал ошалело водить ими по сторонам.

— Твои шрамы я не тронула, — заверила его Бабушка и вернулась к прерванному созерцанию.

— Что ты там увидела? — спросил Улаф, поворачиваясь в ту же сторону.

Вскоре он и сам увидел и чуть не вскрикнул от удивления.

На некотором расстоянии от костра сидел… ребенок. Сначала Улаф посчитал его таанским ребенком, но, приглядевшись, понял, что ошибся. Из-за обилия тряпок, навороченных на маленьком существе, Улафу было трудно определить его принадлежность к какой-либо расе Лерема. Впрочем, Улафа сейчас занимало не это. На детской шее висел сверкающий драгоценный камень.

Он поглощал свет костра, вспыхивая всеми цветами радуги и разбрасывая радужные искры. Зрелище было настолько восхитительным, что Улаф недоумевал: как же он не заметил этого сияния сразу? Камень был на редкость крупным, величиной почти с кулак Улафа, и имел форму трехгранной призмы с безупречно ровной поверхностью. Похоже, эту призму когда-то откололи от еще более крупного камня.

Изумленный Улаф шумно втянул воздух, что сразу насторожило таанов, и они вскочили на ноги. К счастью, он вовремя спохватился и начал кашлять. Тааны уселись снова.