Секрет долголетия - Григорий Исаакович Полянкер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А я стоял и думал: целый год прошел… И какой год! Попробуй сбрось его со счетов. Ведь он оставил в душе у каждого из нас такой отпечаток, который останется на всю жизнь…
И поверьте мне на слово, что после этого года за каждого нашего битого солдата можно было дать уже сотню небитых…
Глава тридцатая
КОГДА НАСТАЛА ТИШИНА
Удивительно, как быстро залечиваются на войне раны!
В мирное время, дома, иной раз с царапиной, гриппом возишься невесть сколько времени. Врачи и сестры колдуют над тобой, пичкают тебя разными лекарствами, делают уколы. А здесь, на фронте, ранило тебя, фельдшер и санитар тут как тут, сделают тебе перевязку, забинтуют рану, похлопают по плечу — и пошел в строй! Годен!
Долго ломал себе голову наш разбойник над тем, отчего это так бывает, и своим умом дошел до истины: это от злости, от ненависти к врагу, от горечи и жажды мести. Вот что исцеляет лучше любых лекарств.
В самом деле, разве можно было спокойно лежать в госпитале, когда ярость кипела в душе? Вспомнишь, сколько чудесных людей пало в бою, сколько на твоих глазах сожжено городов, сел, сколько злодеяний совершили гитлеровские палачи, и трудно тебе дышать, чувствуешь, что надо встать и сделать все, чтобы скорее вернуть доброе имя своей части, с которой пройден такой большой и тяжелый путь.
По ночам Шмае часто снился Данило Лукач. Да и днем он видел перед собой Дон и глаза друга. В ушах звучали его последние слова. Сколько раз они в минуты затишья на фронте сидели и курили, размышляя вслух о судьбах мира, как мечтали о возвращении на Ингулец, строили планы на будущее. Никто из них не думал о смерти, хоть опасность всегда подстерегала их. А теперь Данилы нет. Шмая остался без друга, за которого обязан беспощадно мстить. Сердце у него горело: туда, где вечным сном спит Данило Лукач, придут фашистские звери, надругаются над простой солдатской могилой, а после войны, может, и места того не найдешь, чтобы поставить камень с надписью, что здесь похоронен чудесный человек, пасечник и солдат, который был всю жизнь занят своими пчелами и тем, чтобы очистить от врага родную землю.
И все же Шмае не удалось избежать госпиталя. Впрочем, полевой госпиталь, куда он попал, больше всего напоминал цыганский табор. Раненые находились все время в пути, лежа на повозках. И, следуя за своими подразделениями, они чувствовали себя участниками великой, тяжелой битвы.
Шмая вернулся в свою часть, когда там шла лихорадочная работа. Формировались батальоны и роты из тех бойцов, что пришли сюда из-за Дона и из пополнения. Новички, прибывшие из запасного полка, с удивлением смотрели на своего командира — майора в зеленой фуражке пограничника. Они тихонько допытывались у Рогова, что это означает. А тот, лукаво подмигивая одним глазом, сообщал им по большому секрету:
— Понимаете ли, братцы, скоро мы дойдем до нашей старой границы, вот и формируются пограничные части… Поняли?
— Поняли… — неуверенно отвечали новички, пожимая плечами: мол, о какой границе может идти речь, когда мы без конца отступаем. Но все же не вступали в спор с Васей.
В садах разбитой бомбами станицы собирались старые друзья-однополчане. Здесь частенько появлялась с большой сумкой через плечо медсестра Шифра. Маленькая, загорелая, ловкая, она всюду поспевала, бойко отвечала на остроты и шутки, не стеснялась дать пощечину слишком назойливому ухажеру. Когда она приходила сюда, Вася Рогов был на седьмом небе. Этот смельчак постоянно испытывал в присутствии девушки непонятную робость, краснел, терялся, немел, хоть чувствовал, что и она к нему неравнодушна.
Всех очень обрадовало, что в эти дни вернулся в строй генерал Синилов. Его трудно было узнать. Он еще больше поседел, мужественное, энергичное лицо его избороздили глубокие морщины. Должно быть, оттого, что его долго не видели, все заметили резкие перемены в его внешности, но тут же почувствовали, что генерал стал менее строгим, чем раньше, более сердечным и с какой-то особой заботой относился к своим подчиненным.
Правда, этому старому солдату, который прошел всю гражданскую войну и поддерживал в своей дивизии строжайшую дисциплину, как-то не к лицу была палка. Но без нее ему трудно было ходить. Ведь он ушел из госпиталя, не долечившись, и долечивался тут, в казачьей станице, где пополнял свою изрядно потрепанную во время последних боев дивизию.
Теперь, когда у Шмаи особых забот не было — батарейцы сидели без дела, ожидая прибытия новых орудий, боеприпасов, — он внимательно присматривался к генералу Синилову. Этот человек ему все больше нравился, и нравился прежде всего своей общительностью. Генерал не стеснялся зайти на кухню, взять котелок супа и сесть в гуще солдат, шутить с ними, смеяться. Он знал по имени и фамилии многих солдат, запросто подходил к ним, спрашивал, что пишут из дому, как живут родные, огорчался, узнав, что у солдата семья осталась в оккупации, успокаивал, как умел. А главное — он учил людей. Немного передохнув, сформированные части уходили в степь и, как в мирное время, ставили там чучела, мишени, стреляли, строили окопы, траншеи, учились наступать и обороняться. Генерал готовил людей к большим и жестоким боям. И за простоту, сердечность и человечность бойцы — и бывалые и новички — ценили и уважали этого поседевшего в боях человека в полевой генеральской форме.
Генерал Синилов чаще, чем в другие свои подразделения, приходил в батальон майора Спивака. Может быть, потому, что его связывала крепкая солдатская дружба с этим молодым и энергичным офицером-пограничником… Пожалуй, никто другой не мог так оценить подвиг майора на том берегу Дона, когда он с горсткой смертельно уставших воинов, зарывшись в землю, стоял насмерть, дав этим возможность переправиться на другой берег остаткам дивизии, которая с первых дней войны не выходила из боев…
Не зная отдыха и покоя, подразделения генерала Синилова готовились к маршу. Надо было спешить к Волге, где уже шли жестокие бои.
Много лет назад, когда Шмая был еще ребенком, отец повел его в ремесленное училище, чтобы «сделать из него человека». Не всему же роду Спиваков стоять на крыше… И казалось, цель уже близка — одной ногой Шмая уже был в училище. Да на последнем экзамене провалился. Срезался по географии, не знал, что есть на свете река Волга… Очень горько было ему
