Солнечная лотерея (сборник) - Филип Дик

– Артуру Сильвестру. Помните старого солдата? Он ни на секунду не терял сознание, но, по–моему, уж лучше бы потерял! По–видимому, перелом позвоночника. Сейчас он в хирургии.

Гамильтон скосил взгляд на собственную руку: она покоилась в большой гипсовой повязке.

– Я пострадала меньше всех, – запинаясь, проговорила Марша. – Но из меня чуть дух не вышибло. Я попала прямо в середину луча. Все, что видела, – лишь искры из глаз. Правда, экспериментаторы сообразили сразу выключить генератор. Все длилось меньше секунды… – Она жалобно добавила: – Но казалось, будто миллион лет!

Гладко выбритый молодой врач отвернул одеяло и стал измерять Джеку пульс. Рядом деловито готовила процедуру рослая медсестра. Приборы стояли у нее под рукой. Все выглядело чинно и деловито.

Выглядело… однако что–то было не так. Джек это почуял нутром. В глубине подсознания возникло неуютное ощущение, будто изменилось нечто важное… Или – исчезло.

– Марша, – неожиданно спросил он. – Ты чувствуешь?..

Неуверенной поступью Марша подошла поближе.

– Что, милый?

– Не могу объяснить. Но у меня вдруг появилась мысль… Не знаю, как это назвать. Не понимаю…

Марша явно забеспокоилась. Поколебавшись немного, она обернулась к доктору:

– Я же вам говорила: что–то не так. Помните, в самом начале, как только пришла в себя?

– Всякий, кто перенес шок, испытывает ощущение нереальности происходящего, – спокойно заметил ей доктор. – Это в высшей степени типично. Примерно через сутки все пройдет. Кроме того, не забывайте, что каждому из вас сделали успокоительную инъекцию. Да и выпавшее испытание было слишком велико. Луч, в который вы угодили, чрезвычайно мощный.

Джек и Марша промолчали. Они лишь смотрели друг на друга, по выражению лица стараясь угадать мысли другого.

– Думаю, нам еще повезло, – осторожно выжидательным тоном проговорил Гамильтон.

Радостный экстаз, с которым он только что молился, уступил место сомнению. Что, в конце концов, произошло? Новое, загадочное чувство не поддавалось усилию рассудка, оно явно сторонилось обычной житейской логики. Джек осмотрел палату, но не заметил ничего странного или подозрительного.

– Вам очень повезло, – подтвердила медсестра с такой гордостью, будто в этом была ее личная заслуга.

– Сколько я здесь пробуду?

Доктор задумался.

– Полагаю, вы можете отправиться домой сегодня вечером. Но оставайтесь в постели еще не меньше суток. Вам обоим нужно хорошенько отдохнуть. Скажем, недельку. Еще я предложил бы нанять опытную сиделку.

Джек призадумался.

– Нам это не по карману.

– Вы получите страховку, – чуть натянуто напомнил врач. – Этим ведают федеральные власти. На вашем месте я бы думал только о том, как поскорее встать на ноги.

– А может, мне так больше нравится! – отрезал Гамильтон.

Он не стал ничего объяснять, а погрузился в размышления.

Несчастный случай ничуть не изменил дурацкого жизненного расклада. Если только за это время не умер полковник Эдвардс, что казалось маловероятным.

Когда врача и медсестру уговорили оставить их наедине, Джек заметил жене:

– Теперь, по крайней мере, будет что соседям сказать. Не надо выдумывать причину, почему я без работы.

Марша с убитым видом кивнула:

– Я и забыла…

– Подыщу себе работу без военных секретов. Никаких больше дел с оборонкой. – Он мрачно пошутил: – Сейчас я как Эйнштейн в пятьдесят четвертом. Помнишь его слова? «Может, стану водопроводчиком или буду телевизоры чинить. Мне это больше по душе».

– А помнишь, чем ты всегда хотел заняться? – Сидя на краю кровати, Марша нервно теребила свои неровно подстриженные волосы. – Ты хотел конструировать новые системы звукозаписи!.. И новые принципы – как это? – частотной модуляции УКВ. Ты мечтал быть звездой в мире аудиотехники.

– Да, да! – кивнул Джек, стараясь выглядеть полным воодушевления и решительности. – Тринауральная система Гамильтона… Помнишь, как мы ночью сочиняли название? Три звуковые дорожки, три звукоснимателя, столько же усилителей и динамиков. Все разнесено по трем помещениям. В каждом сидит звукорежиссер. И каждый слушает отдельную композицию…

От собственных слов Джек на самом деле завелся. Марша несколько наигранно поддержала его:

– Один контур играет двойной концерт Брамса. Да, конечно, я помню!

– Еще один – «Свадьбу» Стравинского. А третий – пьесу Доуленда для лютни. У звукооператоров снимаются все три энцефалограммы и пропускаются одновременно через сердце тринауральной системы – ортополифон Гамильтона. Мозговые импульсы трех слушателей смещены друг относительно друга строго математически. Формула базируется на постоянной Планка…

Джек явно разошелся: в руке под гипсом запульсировала жгучая боль. Охрипшим голосом он торопливо закончил:

– Полученная комбинация записывается. Затем воспроизводится с измененной скоростью…

Марша наклонилась и порывисто обняла его.

– Милый, когда я пришла в себя, то испугалась: вдруг ты погиб? Поправляйся скорее, дорогой! Ты выглядел совсем… неживым: ни кровинки, ни движения. Я думала, сердце мое разорвется.

– Я застрахован, – нелепо брякнул Джек. – Ты бы стала богатой.

– Не хочу быть богатой! – Все еще обнимая мужа и покачиваясь взад–вперед, Марша прошептала: – Подумать только, что я натворила! Из–за того что совала от скуки нос во всякую гадость и водилась с шарлатанами–политиканами, ты потерял работу. Я сейчас бы задала себе хорошенькую трепку. Надо было сообразить, что нельзя подписывать эту стокгольмскую бумагу, раз уж ты делаешь ракеты. Но, понимаешь, стоит кому–нибудь подсунуть мне петицию – и я уже увлекаюсь чужой идеей… Бедные, бедные они все! Обманутые люди!

– Не бери в голову, – вздохнул он. – Если б сейчас была война, ты считалась бы вполне нормальной, а Макфифа, наоборот, выгнали бы с работы как опасного фашиста.

– Он и есть фашист! – горячо воскликнула Марша. – Он действительно опасный фашист!

Гамильтон отстранил глупышку жену и посмотрел на нее в упор:

– Макфиф просто бешеный патриот и реакционер. Но от этого он нисколько не фашист. Или ты считаешь всякого…

– Ладно, не будем об этом! – прервала его Марша. – Тебе вредно волноваться.

Снова прильнув к нему, она пылко поцеловала Джека в губы.

– Подожди, вот будем дома!..

Она хотела встать, но он не пустил, сдавив ей плечо:

– Постой!.. Что же все–таки произошло?

Марша замерла на мгновение, потом покачала головой:

– Сама не пойму. Никак не разобраться!.. С той минуты, как я пришла в себя, оно как будто у меня за спиной. Странное чувство… Обернись я чуть быстрее обычного – и успею это увидеть. Хоть и не знаю, что именно. Оно прячется. И наверняка страшное!

Ее охватил озноб.

– Мне тоже страшновато.

– Может, все уладится, прояснится!.. – Она улыбнулась жалкой улыбкой. – Может, ничего и нет вовсе… просто был шок, была инъекция.

Но Джек не верил доктору. И Марша не верила тоже.

Домой их вызвался отвезти один из врачей. С четой Гамильтонов отправилась еще одна из пострадавших – молодая женщина делового вида. На ней тоже болтался больничный халат. Втроем они тихо уселись на заднее сиденье «паккарда», покатившего вдоль темных улиц Белмонта.

– Они говорят, что у меня сломано несколько ребер, – бесстрастно заявила женщина. Помолчав, она добавила: – Меня зовут Джоан Рейсс. Я вас обоих видела раньше, вы у меня бывали в магазине.

Джек назвал себя и свою жену.

– О каком магазине вы говорите?

– Салон искусств на Эль–Камино. В августе вы купили альбом репродукций Шагала.

– Верно! – подтвердила Марша. – Это был день рождения Джека… Мы повесили репродукции внизу, в музыкальной комнате.

– Это полуподвал, – пояснил Гамильтон.

– Ах да!.. – вдруг спохватилась Марша, отыскивая сумочку. – Ты обратил внимание на доктора?

– На доктора?.. – Гамильтон удивленно поднял брови. – Нет, не особо.

– Вот именно! Он же был как… мыльный пузырь! Вылитый доктор из комиксов.

Джоан Рейсс встрепенулась:

– О чем это вы?

– Ни о чем, – коротко бросил Гамильтон. – Это личное.

– И медсестра. Заметил? Такая же! Типичная… Собирательный образ медсестры.

Джек нахмурился и уставился в темноту за окном.

– Вот вам результат массового оболванивания. Люди моделируют себя в соответствии с рекламными картинками. Не так ли, мисс Рейсс?

– Я собиралась кое о чем вас спросить, – запинаясь, проговорила мисс Рейсс. – Меня удивила одна вещь.

– И что же это? – подозрительно прищурился Гамильтон; мисс Рейсс уж никак не могла догадаться, о чем они говорили с Маршей.

– Тот полицейский на платформе… перед аварией. Почему он там был? Зачем?