Доказательства существования жизни после смерти - Алексей В. Фомин (сост.)

Математик Коней, признавший существование души, говорит: «Я – христианин, я верю, что Иисус Христос – Бог, сошедший на землю; верую, как Паскаль, Коперник, Лейбниц и другие».

Мы указали на некоторых из тех, кто открыто заявлял о своих убеждениях и стремился сообразовать свою жизнь с исповедуемой верой, а сколько еще других? Какое неисчислимое множество тех, кто прошел путь земной жизни без Бога и только на смертном одре обратился к вере?

Английский философ Пристлей, отрицавший Бога, к концу жизни приступил к исследованию Евангелия и глубоко уверовал в его бессмертные истины. Перед смертью Пристлей благодарит Бога за жизнь, которая увенчалась познанием Христа, и уповает на христианскую кончину.

Генрих Гейне, всю жизнь томившийся в неверии, жестоко издевавшийся над всем святым, мог бы, пожалуй, представиться тем человеком, которого вопрос о душе и вечности никогда не беспокоил, ибо он как бы шутя проходил мимо подобных вопросов. Но в своем завещании Гейне говорит, что уже четыре года, как он отбросил всякую философию и умирает с верой в Бога, прося у Него прощения за легкомысленно прожитую молодость.

Из приведенных примеров мы видим, как ошибочна мысль, что человеческая душа всегда оказывается неразрешимой загадкой. Не менее ложно и утверждение материалистов, что в душе человека нет ничего загадочного. Как те, так и другие «отмахиваются от живых вопросов, как от пчел. И из боязни, как бы не укусила пчела, они забывают о меде». Но люди, честно искавшие разрешения насущных вопросов, нашли этот мед. Их не смутила боязнь показаться отсталыми, недостаточно книжными, недостаточно похожими на тех, кто прославлен недальновидной толпой.

История философии – это нескончаемый спор между «спиритуалистами» и «материалистами»: людьми, признающими духовное начало в человеке, и людьми, скептически относящимися к этому началу. Материалисты не признают души, главным образом, из-за «чудо-боязни». Они заявляют: «Если признать душу в человеке, значит, надо признать весь так называемый духовный мир, принять все чудеса и весь мир чудесного и тем самым идти как бы против науки, которая отвергает чудеса».

И действительно, как принять эту «область чудесного», как вместить ее – безграничную – в наш маленький человеческий ум? Но даже Ренан, один из столпов воинствующего материализма, при всем желании отмахнуться от назойливого «мира чудес» все же должен был сознаться в непостижимости чудес, нас окружающих. Он говорит: «Солнце есть чудо, потому что наука далеко не объясняет его; зарождение человека – чудо, потому что физиология молчит еще об этом; наша совесть – чудо, потому что она составляет совершенную тайну; всякое животное есть чудо, ибо мы бессильны разрешить тайну его земного бытия».

«А всякий орган человека, взятый отдельно, сам по себе, не есть ли чудо? – спрашивает профессор Погодин. – Какая слепая сила могла «сочинить» человека, образовать его тело из миллионов клеточек, дать ему глаза со зрительным нервом, создать ухо, горло, язык со вкусом, нос с обонянием, осязание, мозг, дыхание, питание, кровообращение, сердце, печень, легкие, нервную и лимфатическую систему? А память, воображение, творчество, совесть, область идей, веры, иллюзий – разве все это не чудо? Да, это чудеса, признанные наукой! Но разве эти тайны, этот «мир чудес», постигнуты наукой? Почему же признавать одно чудо и отвергать другое, если, в сущности, оба они покоятся на той же загадке? Какая тайна глубже и непостижимее тайны нашего человеческого бытия? Решимся ли мы отвергать наше бытие по той только причине, что мы не понимаем его смысла? Удивительно, как некоторые решаются верить и утверждать, что чудо перестало быть чудом только потому, что ему дали какое-то «научное» определение и разъяснение».

Премудрость, заложенная во всем строе Вселенной, в явлении человека на Землю, в устройстве его органов, в жизни каждого животного и растения, в мельчайшей капле моря и песчинке пустыни так велика, что ум отказывается объять хотя бы один намек той тайны. Ни один самый мудрый философ не может объяснить, почему голубь со своим примитивным мозгом и крошечным сердцем, покружившись одну минуту в воздухе, безошибочно находит путь к дому за тысячи миль; почему аист на крыше горящей хаты жертвует собою, спасая свое потомство… Не являемся ли мы свидетелями чудесного акта, обвеянного дыханием вечности? И то веление инстинкта не подчинено ли чьей-то огромной и могучей воле, обращенной к душе каждого существа?

И вот именно то, что «непонятно», что является самым главным, важным, существенным – все это пребывает в «области чудес», все это ускользает от наблюдений и не поддается никакому анализу.

Никто, конечно, не знает, что такое жизнь, но люди науки склонны рассматривать жизнь как нечто решенное и объяснимое ими. Но вопрос о зарождении и сущности жизни остается и по сей день вопросом неразрешенным. Его никоим образом нельзя истолковать только физико-химическими процессами, не признав во всем этом не постижимой нами сверхъестественной творческой силы.

Учение о так называемом произвольном зарождении и постепенном совершенствовании видов растений и животных произвело в свое время в науке потрясение основ, но вскоре лучшие представители науки убедились, что эта самая «эволюция» – один из бесчисленных видов «научного заблуждения». Учение это, как известно, базировалось на «инфузории» и «клеточке», на принципе уже данного в природе зародыша. Зародыш в учении Дарвина – нечто вроде «трех китов», на которых стоит Земля, как уверяли наши предки. И поэтому вопрос «откуда появился зародыш?» – столь же логичен, как и вопрос: «на чем же стоят киты?».

Вселенная – это неиссякаемый, торжественный праздник жизни. Жизнью одухотворена каждая пылинка и каждая капля. Жизнью насыщен самый воздух, который нас окружает и которым мы дышим. Но знаем ли мы, что такое жизнь? Как образовалась, создалась материя? Какой дух оживил ее и превратил отдельные ее клеточки в зародышевые?

Одно не подлежит никакому сомнению: что сама «природа» бессильна породить жизнь, и когда жизнь прекращается, наступает неизбежное разрушение. По тайным законам вещества тело, лишенное души, лишается жизни, гниет, распадается.

Иегер связывает происхождение жизни с электричеством. Но как электричество, эта мертвая и слепая сила природы, могло бы осмысленно распределить атомы и молекулы в протоплазме? Электрическая сила должна была бы обладать тогда собственным разумом, чтобы превратить отдельные клеточки в зародышевые. Но над подобными вопросами материалисты стараются не задумываться. Они выводят разумное – из неразумного, мыслящее – из немыслящего, жизнь – из мертвой материи.

Вот что говорит по этому поводу профессор С.А. Франк: «Материализм как философское учение утверждает, что единственная «субстанция», или основа, бытия есть материя, что все подлинно сущее –