Майя: Форс-минор - Бодхи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 43
Выйти из поселения оказалось легче, чем войти. На самом видном месте торчит хорошо заметная кнопка — нажала, дверь открылась. И как я сразу ее не заметила, когда металась тут в поисках выхода, на проволоку бросаться думала… что все-таки страх с человеком делает… а ведь, пожалуй, страх — тоже негативная эмоция, не нравится мне это чувство. С другой стороны… вот иду я сейчас по тропе, и если сделаю шаг в сторону — разобьюсь, значит страх является охранителем, он помогает выжить? Или нет? А разве просто своей головой я не понимаю, что разобьюсь? Конечно понимаю. Совершенно ясно, что огромная часть страхов вообще бессмысленна и бесполезна, это просто балласт, тянущий за собой всеобщий спазм, тотальную погруженность в негативные эмоции, и по меньшей мере вот эти очевидно бестолковые страхи я уж точно хотела бы прекратить.
Целая стая обезьян неожиданно вывалилась из леса — десять, двадцать… сорок… сколько же их?! Джунгли ожили, качаются сотни веток, шуршат кусты, отовсюду движение, и на дорогу десяток за десятком вываливаются все новые обезьяны самых разных размеров — от крохотных до гигантов размером с человека, что-то похожее я видела в мультике про Маугли — никогда не думала, что мультик так похож на реальность! Просто река — настоящая обезьянья река. Огибают меня, обтекают с обоих сторон… и страшно, между прочим! Стою как штырь посреди живого потока, а вдруг бросятся на меня?
Минуты две текла живая река из джунглей по одну стороны дороги в джунгли по другую сторону и закончилась так же внезапно, как началась. Джунгли еще шевелятся, дышат, как море, но уже затихая, уходя вспять. Лишь самочка с двумя детенышами задержалась на обочине, сидит, смотрит на меня — то ли жалостливо, то ли грустно — сидит и смотрит, смешно почесывается, микроскопические детеныши уцепились за ее шерсть и висят как… как обезьяны, конечно:) Голодная, что ли… а дать совсем нечего, ну ничего с собой нет — пошарила по карманам — ничего. Жалко мне ее, подошла поближе, присела, смотрю, встретилась с ней глазами, такие жалобные… ой… ОЙ!!! Ни хрена себе!! Жалобная обезьянка в миг превратилась в фурию! Как только я встретилась взглядом с ее глазами, они сразу же налились кровью, обезьяна ощерилась, открыла зубастую пасть, пошла на меня! Из-за куста выпрыгнул большой самец и в мгновение ока оказался у моих ног, оперся на широко расставленные передние лапы, расправил плечи, сейчас прыгнет! Зубы! О!.. Дьявольски широко открытая пасть усеяна ТАКИМИ зубами — натуральная акула! Наконец дошло, что надо перестать смотреть им в глаза — это почему-то их бесит. Но, кажется, уже поздно… От страха я сначала оказалась парализованной, а потом, когда поняла, что нападение неминуемо, сделала то, что сама от себя не ожидала — резко наклонилась к самцу, чуть ли не морда к морде, открыла широко рот, громко зашипела на него, замахала руками, сделала злобное лицо, исступленно и хищно застучала зубами… видел бы меня кто-нибудь сейчас:) Ну сейчас убьет меня, сволочь… ух ты!.. сработало! Самец поостыл, слегка отшатнулся, развернулся боком, попятился… и на этом мы мирно разошлись. На будущее урок — не смотреть обезьянам в глаза. Оказывается, страх все-таки иногда помогает найти неожиданное решение — в голову бы не пришло вот так оскалиться и зашипеть, какие-то древние инстинкты что ли пробудились? Так значит страх все-таки иногда позволяет найти верное решение? Итак — то, что очевидно мешает, я попробую убрать, а в остальном надо разбираться. Не исключено, что когда очевидный мусор негативных эмоций и пустопорожних страхов исчезнет, и ясности будет побольше.
А вообще странно как-то получается… Каору сказала, что она — умеренная ультра, а Мишель — коммандос, но выглядят они как раз совершенно наоборот: Каору — собранная, активная, даже жесткая, хотя по попке она шлепнула мальчика очень даже с чувством… развратная сучка, уж точно… А Мишель — жаркая, неторопливая, в ухи дышит, ласковые слова говорит… грудки мне общупала… передернуло от волны прокатившегося возбуждения… а Кам… нет, пока не понимаю — в чем разница между ними.
Уже минут десять хожу по ступенькам вроде бы как офиса Его Святейшества, все двери открыты, но нет ни души. Одинокий старый тибетец безучастно смотрит за моими передвижениями, крутя правой рукой какую-то тибетскую штуку с цепочкой на конце, его губы еле шевелятся в такт движениям, — по-видимому, это его практика. Интересно, неужели он надеется просветлеть, крутя какую-то железяку? …Но ведь я не знаю, что еще он делает помимо этих нелепых, на мой взгляд, движений. Попыталась спросить, но он, конечно же, вообще не говорит по-английски, и, улыбнувшись, опять погрузился в свое монотонное занятие.
Отчаявшись хоть что-то выяснить, я села на кривой стул, который кто-то выставил в небольшой двор, залитый солнцем. Здесь совсем другая жизнь, сейчас невозможно представить себе, что где-то есть метро, спешка, серость, зима, работа… Неспешный, монотонный, завораживающий ритм тибетского мира органично вплетается в стремительность и ежесекундный накал жизни в поселении, — как два потока холодного и горячего сплелись, но не перемешались. Мне нравится качаться туда-сюда, как на качелях — от безмятежности к решимости, от неспешности к стремительности, от серьезности к срывающей голову страсти. Качели, качающиеся над миром… Какая я? На этот вопрос я никогда не могла себе ответить.
— Ты кого-то ждешь? — плотный, низкорослый тибетец проявился в дальнем конце дворика.
— Да, мне нужен кто-нибудь из офиса.
— Я работаю в офисе.
— Да? Здорово:) Ну тогда скажи, как попасть на аудиенцию к Кармапе.
— Завтра в 11 часов тебе надо быть в его резиденции с паспортом.
— А как мне туда доехать?
— Ну можно взять такси, хотя это дорого конечно. Так что проще всего на автобусе, только придется сначала доехать до нижней Дарамсалы, а там пересесть на автобус в сторону Норбулинги. Ну это не сложно:), если ты конечно не первый день в Индии.
В Индии я была не первый день, но к явлению под названием “local bus” я, наверное, никогда не смогу привыкнуть, да еще в горах! Совершенно не понятно, как эта колымага, этот разваливающийся скелет из железа и пластика, может выделывать такие крутые повороты на серпантине. Два индуса, сидящие со мной на одном сидении (в местных автобусах сидения тройные, правда рассчитаны они ну на очень худых людей), то и дело прижимали меня к окну своей сдвоенной массой, с неохотой отлипая после «вынужденных» прижатий. Грохот железа, непрерывно бьющий по мозгам гудок, скрежет колес, и на все это еще валится умопомрачительный каскад местной залихватской музыки, которой подпевает половина пассажиров. Фу, ну уж нет… Это уже нижняя Дарамсала? Дальше я поеду на такси, сколько бы это ни стоило.
После такого экзотического спуска меня мутило во всех смыслах этого слова. Автобус выплюнул меня на узкую грязную улицу в самую гущу праздничного шествия. Оглушая воплями медных труб, сверкающих на жарком дневном солнце, и звоном огромных бронзовых тарелок, в которые рьяно и невпопад бьют десятки бутафорных богов, процессия неторопливо текла вниз по улице.
Я вынырнула на тротуар, но липкая струя празднующих масс затекла и сюда, и в отчаянии я забежала в первый попавшийся магазин, чтобы перевести дыхание перед следующим рывком навстречу Кармапе. Магазин встретил меня обычным любопытством и резким запахом местной химии… Нет уж, лучше наверное улица… только этого зловония не хватало.
Используя все навыки скалолазания, горовосхождения и преодоления препятствий, я наконец пробилась к стоянке такси и прыгнула в первую попавшуюся машину.
Сбившись кучкой в тесной приемной на первом этаже, посетители ждут назначенного часа. Да, не лучшая у Кармапы карма, если на своих аудиенциях он вынужден видеть всех этих людей. Одна улыбка на всех, — они как будто купили ее в одном магазине. Что они испытывают сейчас? А ведь можно подойти и спросить! Подхожу к парочке — молодой парень что-то рассказывает безликой женщине в возрасте, здороваюсь, спрашиваю, что они сейчас чувствуют перед встречей с Кармапой.
— О! О! Я так взволнована… Ведь это же живой бог! Я чувствую себя ребенком перед ним, хотя мне 40, а ему 17, - лицо ее при этом пусто, скучно, но растянуто в улыбке.
— Я тоже чувствую, что сейчас произойдет что-то важное, очень важное в моей жизни, — вторит парень своей подруге.
Видно, что ему и вправду интересно посмотреть на «живого бога», но такой же интерес я могу представить у него и к… Да что придумывать! Он кажется вообще никогда не испытывает интереса, настоящего, живого, страстного, когда ради того, к чему тебя влечет, ты готов все бросить, все отдать… А есть ли вообще такие люди? Да есть, я видела их в Бодхгайе, в поселении… Но вот все остальные, все эти люди, которые сейчас ходят вокруг, непрерывно выражая свое насквозь бутафорное восхищение, — в них есть хоть что-то живое?