Детектив и политика 1991 №4(14) - Эрик Кристи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я так подробно и точно указал, какого рода сведения смогу представлять, что господин Анри был поражен. Он показал мое заявление префекту полиции господину Паскье, который распорядился удовлетворить его. И вот после двухмесячного пребывания в Бисетре я был переведен в тюрьму Форс. Чтобы не навлечь на меня подозрений, среди арестантов пустили слух, будто следствие установило, что я замешан в одном очень скверном деле. Эта сплетня в сочетании с моей репутацией произвела нужный эффект. В Форсе шепотом, а то и в полный голос говорили обо мне: "Это убийца". А поскольку в подобных местах к убийцам относятся с большим доверием, я не спорил, поддерживая своим молчанием легенду, столь полезную для моих планов…
Однако выполнить обязательство, которое я принял на себя, было совсем не так легко, как это может показаться. Правда, я знал многих преступников, но правосудие, ужасный каторжный и тюремный режим, нищета, пьянство и всякого рода пороки произвели опустошение в их рядах — это поколение вымерло с прямо-таки непостижимой быстротой. Новое, незнакомое мне племя занимало сцену, и я был не в состоянии дать хоть какие-то сведения даже о главных действующих лицах. Только моя давняя репутация могла открыть мне доступ в штаб-квартиру этих бедуинов нашей цивилизации. И она-таки сослужила мне службу. Любой вор, оказавшийся в Форсе, спешил первым делом представиться мне; и даже если он не встречал меня прежде, он старался — из самолюбия и чтобы придать себе вес в глазах товарищей — сделать вид, будто когда-то был со мной в хороших отношениях. Я поощрял это странное тщеславие, благодаря которому незаметно выведал столько секретов.
Мое влияние на арестантов было так велико, что я мог убедить их в чем угодно, управлять по своему усмотрению их симпатиями и антипатиями. Если, бывало, они невзлюбят какого-нибудь заключенного, считая его "наседкой", мне достаточно было поручиться за него, чтобы восстановить его репутацию. Первый, кого я взял под защиту, был один молодой человек, которого обвиняли в тайном сотрудничестве с полицией. Утверждали, будто он состоял на жалованье у генерального инспектора Вейра и однажды, явившись с донесением, стащил у своего шефа столовое серебро. Обворовать инспектора — это, конечно, похвально, но доносить! Вот страшное преступление, которое вменялось в вину Коко Лакуру, нынешнему моему преемнику. Всеми преследуемый, осыпаемый бранью и угрозами, затравленный (он не смел даже высунуться во двор, где его наверняка убили бы), Коко пришел просить моего покровительства. Чтобы расположить меня к себе, он начал с признаний, из коих не умел извлечь пользу. Но первым делом я употребил все свое влияние, чтобы помирить с ним заключенных и убедить их не мстить ему. О большем он не мог и мечтать.
Из благодарности, а также из желания выговориться Коко стал поверять мне все свои тайны. Как-то, вернувшись от следователя, он сказал: "Везет мне, ей-богу… Никто из истцов не узнал меня. Но я еще не уверен, что выкрутился. Понимаешь, есть один чертов портье, у которого я спер серебряные часы. Мне пришлось довольно долго разговаривать с ним, так что он наверняка запомнил мою физиономию. Если его вызовут, он ещё может подложить мне свинью на очной ставке. У этих чертовых портье вообще прекрасная память на лица". Это было верное наблюдение, но я заметил, что этого человека вряд ли разыщут, а сам он скорее всего не явится, раз уж до сих пор не явился. Как бы в подтверждение я стал говорить о беспечности и лености некоторых людей, которым неохота шаг лишний сделать. Мои слова побудили Коко назвать квартал, в котором жил бывший хозяин часов. Если б он еще указал улицу и номер дома!.. Но я не рискнул выяснять такие подробности, это могло бы выдать меня. К тому же для следствия и этих данных было, пожалуй, достаточно. Я сообщил их господину Анри, и он поднял на ноги всех своих сыщиков. В результате, как я и предполагал, портье разыскали, и Коко, припертый к стенке на очной ставке, вынужден был признаться. Суд приговорил его к двум годам тюрьмы.
В течение двадцати месяцев моего пребывания в Бисетре и Форсе не проходило дня, чтобы я не оказал полиции какой-нибудь важной услуги. Думаю, я мог бы всю жизнь оставаться "наседкой", не вызвав у арестантов ни малейших подозрений. Даже надзиратели и стражники не догадывались о доверенной мне миссии. Господин Анри не преминул доложить префекту полиции о многочисленных разоблачениях, сделанных благодаря моей проницательности, и сумел убедить его, что я человек надежный. И тогда префект согласился положить конец моему заключению. Были приняты все меры предосторожности, дабы никто не подумал, что меня отпустили на свободу. За мной пришли в Форс, надели наручники и посадили в тюремную повозку. Но было условлено, что по дороге я сбегу, и я, разумеется, сбежал. В тот же вечер вся полиция была брошена на поиски. Этот побег наделал много шума, особенно в Форсе, где друзья весело отпраздновали мое освобождение — они пили за мое здоровье и желали мне счастливого пути!
***В столичных городах, особенно в таком людном, как Париж, имеется множество злачных мест, где обычно собираются преступники. Чтобы встречаться с ними и вести слежку, я усердно посещал все заведения с дурной репутацией, представляясь то под одним, то под другим именем и часто меняя одежду, как человек, вынужденный скрываться от полиции. Все воры, с которыми я там виделся, Принимали меня за своего и готовы были в лепешку расшибиться, чтобы спрятать. И если они не предлагали мне участвовать в деле, то лишь потому, что опасались, уплывая мое положение беглого каторжника, поставить под удар. Впрочем, далеко не все, как увидит читатель ниже, были столь деликатны.
После нескольких месяцев тайных наблюдений я случайно встретил Сен-Жермена, чьи посещения когда-то так страшили меня. Он был с неким Буденом, которого я знал как хозяина ресторанчика, где можно было поесть за наличные. Сен-Жермен,
