Дама с рубинами. Совиный дом (сборник) - Евгения Марлитт

Правда, она не получила ответа и только сейчас об этом подумала. Утренний смутный страх снова завладел ею.

В комнате все стихло, вероятно, старая герцогиня пошла отдохнуть в свои комнаты. Слышались только шаги его высочества, нетерпеливо ходившего взад-вперед.

– Клодина! – позвала герцогиня.

Она хотела привыкнуть видеть их вместе и спокойно переносить это. Когда Клодина вошла, герцогиня посмотрела на них: как они хорошо владели собой! Герцог едва взглянул на красивую девушку.

– Подайте его высочеству стакан вина, Клодина, – приказала она. – Он забыл, что я не подала его.

Клодина исполнила приказание. Герцогиня встала и вышла – она боялась разразиться истерическим смехом, душившим ее.

– Что с герцогиней? – спросил герцог и, сморщив лоб, выпил вино.

– Я не знаю, ваше высочество, – ответила Клодина.

– Пойдите за герцогиней, – коротко сказал он.

– Ее высочество у себя в спальне и не желает, чтобы ее беспокоили, а через час велела фрейлейн фон Герольд быть в зеленой гостиной, – доложила вошедшая горничная.

Клодина прошла через другую дверь в свою комнату.

В спальне герцогини занавеси были опущены, и она в полумраке лежала на постели. Она знала, что Клодина осталась с ним наедине. Теперь он поцелует ей руку, привлечет к себе и скажет: «Потерпи ее капризы, дорогая моя, переноси их ради меня. Она больна». И в глазах обоих заблестит надежда на лучшее будущее, когда в склепе под церковью поставят новый гроб.

Герцогиня не вздрогнула при этой мысли, а улыбнулась: хорошо, когда знаешь, что настанет конец! Ах, сколько молчаливых и горьких страданий успокоилось вместе со спящими внизу в саркофагах! Какое утешение, что существует забвение, сон, и что бодрствование, называемое жизнью, непродолжительно!

Герцогиня почувствовала стеснение, которое ощущают люди тонкой нервной организации, когда понимают, что они злоупотребляют терпением других, но не могут изменить этого. Притом ей так давило грудь, так тяжело было дышать!

«Если бы только не дети!»

Ну, они едва ли заметят отсутствие больной, слабой матери, ведь они мальчики, и после нее не останется достойной сожаления принцессы. Как это хорошо!

А в свете? Знают ли они? Смеются ли, шепчутся ли там об обманутой жене, подружившейся с возлюбленной своего мужа?

Горестный стон вырвался из груди герцогини, она дышала все тяжелее и тяжелее. Но заставила себя встать и, прижимая руки к груди, стала бродить по комнате. Ей ничего не оставалось, как быть гордой и снисходительной.

Ах, скорее бы прошел день и наступила ночь, тогда она останется одна и можно будет поплакать!

Снизу раздавался шум подъезжавших карет, в коридоре слышались шаги прислуги и шелест платьев. Гости собирались в комнате перед старой парадной столовой Герольдов, расположенной между обоими флигелями.

Это слышала и Клодина, неподвижно сидящая в кресле. При каждом звуке приближающихся к ее комнате шагов она настораживалась, и, когда они стихали, легкая краска покрывала ее лицо.

Почему ее заместительница, фрейлейн фон Болен, не шла к ней? Ведь было принято, чтобы дамы наносили друг другу визиты. Например, фрейлина с рыжеватыми волосами, бледная и скучная на вид, давно прошла к фрау Катценштейн.

На столе перед Клодиной лежали часы. Без четверти два ей нужно быть в зеленой гостиной, где будет ждать герцогиня, чтобы в ее сопровождении пройти к гостям. Клодина переоделась. Она надела легкий летний костюм из бледно-голубого фуляра с белыми кружевами и к нему приколола брошку и шпильки в виде эдельвейсов. На столе лежали веер из страусовых перьев и длинные светло-желтые перчатки.

Нерешительно взяла она их, надела… Пора было идти.

В коридоре ей встретилась фрейлейн фон Болен, которая, казалось, шла в комнаты своей повелительницы.

Девушки познакомились на придворных торжествах; фрейлейн фон Болен часто бывала в интимном кружке старой герцогини. Отец ее, бывший камергер покойного герцога, своими интригами вызвал недовольство его наследника и вынужден был удалиться от двора при весьма разоблачительных обстоятельствах. Старая герцогиня покровительствовала его семейству, считая его оскорбленным. Неизменная доброта побудила ее загладить нанесенную этому клану обиду, выбрав дочь камергера на освободившееся место Клодины.

Шею фрейлейн фон Болен, казалось, свела судорога: она никак не могла нагнуть свою голову для поклона.

Клодина протянула ей руку, но вдруг очутилась одна… Чуть помятый желтоватый шлейф фрейлины прошуршал мимо нее и исчез за одной из массивных дубовых дверей, ведущих во флигель…

Клодина спокойно повернулась и вошла в маленькую приемную герцогини.

Фрау фон Катценштейн сделала смешное лицо – доброе, сострадательное и смущенное.

– Ее высочество не подавала еще признаков жизни, – проговорила она и умолкла.

Но тут герцогиня появилась на пороге. Первый взгляд ее был устремлен на подругу: Клодина никогда не казалась столь прекрасной, как в этом простом легком туалете.

Герцогиня наклонила голову и пошла к противоположной двери, из-за которой слышались голоса – тихий голос герцога и холодный – принцессы Теклы. Герцогиня остановилась.

– Дай мне руку, – слегка охрипшим голосом сказала она, и они в сопровождении фрау фон Катценштейн прошли сквозь красные портьеры, поспешно отдернутые лакеями.

В салоне, где находилось человек двадцать, вдруг воцарилась полнейшая тишина…

Неужели это была герцогиня?

Маленькая изящная фигурка, стоявшая за зонтичной пальмой, схватилась, как бы ища опоры, за бархатную драпировку – ноги принцессы Елены дрожали во время глубокого поклона. Она подошла к герцогине по знаку матери, но напрасно наклонила черную головку – высокопоставленная кузина не поцеловала ее.

Никто не садился, все разговаривали стоя. Глаза барона Герольда были устремлены на Клодину, герцогиня все еще держала ее под руку. Молодая девушка смотрела на соседнюю дверь и вспыхнула от радости, когда показалась старая герцогиня.

Ее доброе лицо имело сегодня непривычно жесткое выражение, но Клодина не заметила этого.

Опираясь на руку Клодины, герцогиня подошла и поцеловала руку свекрови. Клодина глубоко поклонилась. Глаза ее с радостным ожиданием были устремлены в лицо августейшей старухи.

– А, фрейлейн фон Герольд, я удивлена, видя вас здесь. Ведь вы говорили мне, что необходимы вашему брату!

Она крепко сжала руки при последних словах и обернулась к фон Катценштейн, как будто Клодины не было.

Молодая девушка, стараясь сохранить гордый вид, отошла и встретила взгляд своего кузена.

Было тихо, только старческий, теперь ставший мягким женский голос говорил с «милой Катценштейн».