Цивилизации - Фелипе Фернандес-Арместо

Храм Артемиды считался наделенным особой святостью. Сюда бежал Геркулес, укрываясь от людей. Здесь находили убежище от врагов и другие, менее известные беженцы. Здесь император Юлиан был тайно обращен в язычество. Поклонение богине было связано с многочисленными пышными ритуалами, когда облака благовоний затмевали солнце или когда статую богини несли в театр на представление в процессии с разыгрыванием театральных сцен и жертвоприношениями. Культ становился мистическим: Артемида, вызванная обрядами на наружном алтаре во дворе храма, появлялась перед почитателями в окне постамента. Если нам трудно понять привлекательность храма в его дни, вероятно, это потому, что мы утратили почтение к храму: способность распознать священное в творениях собственных рук и ответить на него поклонением[954].

Самое западное из семи чудес — статуя Зевса в Олимпии — было и самым роскошным творением древности. А на восточном островном краю греческого мира находилось самое технически смелое, Колосс Родосский. Зевс служил утверждению панэллинистического чувства, Колосс — утверждению местной идентичности в агрессивной области соперничества между греческими государствами. Согласно мифу эпохи Возрождения Колосс «перешагивал» родосскую гавань, так что суда проходили между его ног. Это нелепая фантазия. Но можно сказать, что вдвоем Зевс и Колосс перешагивали через весь греческий мир.

Подобно Фаросу Александрийскому, построенному в то же время, Колосс был гигантской рекламой, созданной, чтобы быть видимой издалека и привлекать корабли в богатую торговую гавань Родоса. Его созданием была отмечена победа в 304 году до н. э. над наступавшими македонянами, когда для избавления от труднейшего в истории острова кризиса хозяева вооружали рабов, а женщины отдавали волосы на тетивы луков. Сооружение Колосса — «второго солнца, сияющего, как первое», — было частично оплачено за счет продажи осадного обоза, брошенного македонянами при отступлении. В посвящении говорилось:

Тебе, о Солнце, жители дорийского Родоса посвятили этого возносящегося к небу колосса… когда покрыли страну богатством, отнятым у врагов. Не только по морю, но и по суше простерли они прекрасный свет неограниченной свободы. Ибо те, кто происходит от Геракла, господствуют на суше и на море.

Сегодня это звучит противоречиво, ибо для родосцев свобода означала господство над соперниками.

Однако колосс был не столько свидетельством прошлых достижений, сколько вкладом в будущее. Родосцев прославила торговля. «Десять родосцев, десять кораблей» — гласила популярная пословица[955]. Выделив свою гавань с помощью самой заметной в мире статуи, они поклонялись своему богу и солнцу и одновременно рекламировали свои товары.

Статуя высотой в 70 локтей — вероятно, около 120 футов, — должна была оказаться вдвое выше любого тогдашнего сооружения в греческом мире. В скульпторы избрали Харета, родом с самого Родоса, обладавшего огромным опытом в литье из бронзы. Согласно техническому описанию, сделанному еще до исчезновения Колосса, скульптор начал с постамента из белого мрамора, «такого высокого, что он был выше других статуй»; к этому постаменту он прикрепил ноги. Затем он создал внутренний каркас из каменных столбов, соединенных железными прутьями, «выкованными словно силами циклопов».

Работа продолжалась двенадцать лет; каждую часть статуи отливали отдельно, возможно, сначала в гипсе, затем в бронзе и добавляли к уже имевшимся частям. По мере продвижения работы Харет, чтобы получить рабочую площадь вокруг статуи, построил поднимающийся от земли пандус, широкий, как Трафальгарская площадь, и высокий, как колонна Нельсона. «Он потратил столько бронзы, — говорится в техническом описании, — что в литейных могло не хватить металла, ибо отливка этой статуи была чудом работы по металлу».

Для того чтобы быть видным издалека, Колосс должен был стоять на возвышении, господствуя над гаванью, возможно в районе крепости, где сегодня стоит церковь Святого Иоанна Колосского, или на горе Кузнецов в западном углу древнего города. Статуя должна была представлять бога солнца в характерной позе: ноги вместе, рука заслоняет взор от солнца — как на современной резьбе — или воздевает вверх «свет свободы», которому была посвящена надпись на основании статуи и который скопировал Гюстав Эффель, создавая современного потомка Колосса для Нью-Йорка.

Ноги статуи подогнулись во время землетрясения 226 или 227 года до н. э. Большинство поклонников, восхищавшихся этим чудом, видели его уже в разрушенном состоянии: воплощением трагической судьбы безудержных амбиций. Родосцы почитали любые статуи, даже статуи врагов они предпочитали сохранять, а не уничтожать. Но для мусульман, разграбивших остров в 654 году, павший идол годился только на лом: чтобы вывезти все фрагменты, по слухам, потребовалось 900 верблюдов[956].

Зевс Олимпийский тоже бесследно исчез. Он был разграблен, когда на смену язычеству пришло христианство, а затем в V веке н. э., когда ему было уже почти тысячу лет, погиб в огне. Но сохранились по крайней мере его описание в текстах паломников и изображения на монетах и геммах. Сработанный целиком из золота и слоновой кости (этим материалам отдавали предпочтение при изготовлении статуй, созданных по обету), он ослеплял, превосходя роскошью все подобные работы. Зевс был изображен сидящим, в золотой мантии и сандалиях, в руках он держал скипетр и фигуру Ники, богини победы. Его корона в форме оливковых ветвей почти касалась потолка храма на высоте в сорок футов, откуда жрецы постоянно смазывали статую. Это был триумф реализма и одновременно безрассудства. Утверждали, что скульптор уловил момент, когда Зевс, нахмурив чело, ударяет молнией. В храме была галерея, поднявшись на которую, посетители могли вблизи рассмотреть жизнеподобное выражение лица бога.

Образ скульптора восстановить легче, чем облик его творения. Это был знаменитый Фидий, создавший лучшую резьбу Парфенона. При раскопках близ того места, где стояла статуя, обнаружена его рабочая мастерская, а в ней найдены обломки слоновой кости, форма для отливки мантии, сломанные инструменты и кувшин с надписью «Я принадлежу Фидию». Фидий украсил трон Зевса не только обычными изображениями кентавров, амазонок и подвигов Геракла, но и изображением своего возлюбленного, Пантарка, который показан как участник соревнований мальчиков по борьбе на Олимпийских играх 436 года до н. э.

Игры — обряд, посвященный Зевсу, — проходили каждые четыре года на протяжении пяти дней в самую жгучую жару, в конце уборки урожая. Греки прекращали войны и приезжали из самых отдаленных колоний, чтобы принять в них участие, ибо было сказано, что Геракл «основал Олимпиады, дабы обозначить единство греков»[957]. Характерно, что греки демонстрировали свое единство в соревновательных видах спорта и результат поединков отражался на престиже государства. В 416 году — «когда мы считали, что уничтожены войной», — репутация Афин была восстановлена победой в соревнованиях колесниц. В 330-е годы Филипп Македонский отметил победу своей колесницы, устроив себе кенотаф в священной роще Зевса. Эта роща была уставлена храмами и статуями, отмечавшими индивидуальные победы. Да и сам храм Зевса, воздвигнутый впервые в 456 году до н. э., был благодарностью за победу в войне. Но статуя бога превосходила всех соперников, она создавалась на пожертвования со всей Греции: реализация олимпийского духа, который со времен античности идеализировался и почитается и в наши дни[958].

Итак, в списке чудес древности преобладают морские ориентиры: Колосс, Фарос, Мавзолей, — и прибрежные храмы: Зевса и Артемиды. Греки строили мир, как можно более удаленный от варварства: сознательно сконструированный и искусственный. Но они продолжали держаться моря. Презирая все дикое, они в то же время понимали, что неотделимы от природы. Изображая себя, они пользовались порожденными землей материалами, из которых, как они верили, они и созданы. Они создавали свои скульптуры из камня и металла, вырывая для этого материал из недр земли.

Римляне ненавидели море и боялись его. «Тот, кто первым осмелился спустить корабль в угрюмое море, — писал один римский поэт другому около 30 года до н. э., — должно быть, обладал дубовым сердцем, покрытым тройным слоем бронзы»[959]. В Овидиевой версии истории Медеи героиня не решается стать любовницей Ясона, опасаясь предстоящего ему океанского плавания. Однако эти «моряки поневоле» сделали Средиземное море своим — «mare nostrum»[960], как они его называли, завоевав все его берега.

За два последние столетия перед наступлением христианской эры они развили и укрепили средиземноморскую сеть, созданную греческими купцами и поселенцами. Стало возможно говорить о «Средиземноморском мире», более тесно связанном в политическом, экономическом и культурном отношениях, чем когда-либо прежде и потом. Постоянный неудовлетворенный поиск безопасности границ увел римлян далеко от Средиземноморья к Рейну и за Ла-Манш. Но римская цивилизация оставалась зависимой от моря как главной оси коммуникаций и канала, по которому шел обмен вкусами и товарами, идеями и артефактами, людьми и влияниями.