Том 11. Монти Бодкин и другие - Пэлем Вудхауз

— Кому вы говорите! Хорошо, я сейчас его принесу. Скажите там, в банке, чтобы жизни за него не жалели.

— Хорошо, мадам.

День выдался чудесный, с голубым небом и легкими ветерками. Пчелы жужжали, птицы щебетали, белки сновали туда и сюда, все больше рыжея на солнце. Одним словом, природа улыбалась, но не так широко, как Шимп, когда шел в гараж покурить. Его художественное чутье подсказывало, что слуге не пристало курить на людях, и, к тому же, он не мог дождаться, когда приедет Долли, чтобы рассказать ей о задании, которое ему только что поручено. По всей вероятности, думал он, она просто лопнет от злости.

Вражда между Шимпом и любимой женой мистера Моллоя была давней. Да, они бывали деловыми партнерами — иногда обстоятельства складываются так, что сотрудничество просто неизбежно, — но по большей части враждовали и соперничали, а каждый, кто вступал в борьбу с Долли Моллой, должен быть очень осторожным. Когда речь шла о деньгах, вражда пробуждала в ней сходство с леди Макбет. Мы упоминали о том случае, когда она стукнула его рукояткой пистолета по голове; был и другой, когда она подмешала ему снотворного,[131] да еще сунула ему в руку лилию, добавив тем самым к физическому вреду моральное оскорбление. Сейчас же, сидя на вершине мира, обвитой радугой, он был не прочь немножко помучить ее примерно так, как главный негодяй мучает героя в каком-нибудь триллере. Шимп Твист не привык миловать побежденных. Если он мог поиздеваться, он издевался.

Ему не пришлось долго ждать. Долли приехала скоро. Она была привлекательной, как и всегда, но физиономист мог бы заметить, что лицо под удалой шляпкой не так уж сияет. Мы уже говорили о пчелах, птицах, небе и ветерках. Все это придавало особое очарование садам Меллингем-холла, и, казалось бы, каждый его обитатель должен был испытывать особый восторг. Но душа миссис Моллой не восторгалась ввысь. Если говорить о ней, птички и пчелки старались напрасно.

Она еще не оправилась от вчерашнего провала. Казалось бы, дело в шляпе, остается только подумать, как потратить деньги, которые им даст мистер Уиппл, скупавший у них краденное.

Вид Шимпа добавил тот последний штрих, который так приятен судьбе, любившей посмеяться над женским горем. Ее план провалился. Мыльный уехал, ей некому поплакать в жилетку, а тут еще придется беседовать с Шимпом, что ее не развлекало и в счастливые минуты.

Она попыталась его не заметить, но он был не из тех, кого легко обойти, особенно когда он хотел над кем-нибудь поиздеваться. Подобно Аполлиону в «Пути паломника»,[132] он без зазрения совести шел к заветной цели. Конечно, хорошо бы его переехать, это заманчиво, но все-таки неразумно. Нет, дело не в совести, Долли всегда считала, что хороший Шимп — это мертвый Шимп, но она знала, как заводится полиция из-за таких поступков.

Она нажала на тормоз, и Шимп, подойдя к окну, просунул туда голову, плечи и омерзительную улыбку, начиная обмен любезностями с небрежной легкостью, ранившей ее, как нож.

— Привет, Долли! Что-то ты неважно выглядишь. А все потому, что не спишь по ночам. Рано ложись, рано вставай, а то конец девичьему румянцу. Провожала Мыльного?

— Да.

— Наверное, ему пришлось смыться? Он тебе рассказал, что с ним было ночью?

— Да.

— Подкачал твой план, подкачал. Мне бы тебя предупредить, что он не сработает. На бумаге — все честь честью, а на практике — чепуха. Что ж, вернемся к чертежной доске. А то — никакого проку, только у Мыльного худо с нервами. Не хочешь, засмеешься! Видела бы ты его, когда он меня заметил! Он, бедняга, думал — дело в шляпе, но забыл, что бессонный Шерингем Эдер следит за каждым его движением. У него волосы встали дыбом, сколько уж их там есть. Как его ни встречу, лысина выросла, а то ли еще будет! Ты никогда не думала, каково тебе придется с совершенно лысым Моллоем? Нет, такой мысли не выдержать.

С непогрешимой точностью он затронул самую больную тему. Счастливую жизнь Долли омрачало одно — страх, что Мыльный совсем облысеет. Она испробовала все лосьоны и притирки, но без толку. Упустив шанс переехать Шимпа, когда она была в машине, Долли испытала острую необходимость выразить себя. Она взмахнула своей красивой ручкой, а Шимп схватился за нос, отшатнулся и стал потирать ушиб, но вскоре пришел в себя.

— Нехорошо, нехорошо, — сказал он с упреком.

Долли ответила, что, с ее точки зрения, это очень хорошо. Жаль только, что под рукой не оказалось гаечного ключа, пришлось использовать руку.

— Какая же ты зараза! — сказал Шимп.

— Не спорю, — ответила Долли.

— Ты чуть не сломала мне нос.

— Не спорю.

— Когда-нибудь ты по своей стервозности угодишь за решетку.

— Со мной все в порядке, пока всякие обезьяны, которым место в зоологическом саду, не треплются насчет Мыльного.

— Я только сказал…

— Сама слышала.

— Да я просто шутил.

Долли, перейдя к анатомии, сообщила, что бы она сделала с ним и с его шутками. Когда ее задевали за живое, она бывала и грубой.

— А теперь сменим тему, — продолжала она. — Не мог бы ты убраться? Мне надо поставить машину в гараж.

Тут настал звездный час для Шимпа. Он даже перестал потирать нос.

— Не утруждай себя, — сказал он. — Она мне скоро понадобится. Миссис Лльюэлин послала меня в Брайтон положить ее жемчуг в банк.

— Что!

Шимп подавил зевок.

— Я вот только думаю, доберусь ли я с ним до города. Кто его знает! Теперь ты, наверное, жалеешь, что отказалась от дележки. Если бы мы работали вместе, ты бы свое получила, пальцем не пошевельнув, потому что слово — слово, и для Шерингема Эдера уговор дороже денег. А теперь ты не получишь ни гроша, а я уж посмеюсь.

К несчастью, Шимп опять ухмыльнулся, вероятно, для того, чтобы иллюстрировать свои слова. Такая веселость возмутила Долли, и она проявила ярость, на которую, будь он более тактичным, она вряд ли была бы способна. Ею овладели те чувства, которые побудили Самсона разрушить храм в Газе.[133]

— Ни гроша? — вскричала Долли, как ни странно, сквозь зубы. — И ты не получишь! Хочешь знать, что я сейчас сделаю? Пойду к миссис Лльюэлин и скажу, что, если она собирается отпустить тебя одного с ожерельем, она не в себе. «Миссис Лльюэлин, — скажу я ей, — можно вас на минутку? Хочу с вами поговорить о Шерингеме Эдере, которому вы так доверяете. Он обманщик из обманщиков. Если вы хотите знать, я тоже. Мы с этим Шерингемом провернули не одно дельце». Затем я расскажу ей вполне достаточно, чтобы, подойдя к ее дверям, ты сто раз подумал, прежде чем войти. Не удивлюсь, если она возьмет со стены нож с восточным узором и всадит тебе под ребра. На экране она всегда так делала. А может быть, она напустит на тебя кошку.

Как мы уже говорили, Долли жалела, что не подготовилась получше к этой беседе. Особенно огорчали ее мысли о кольте, который так пригодился ей в прошлый раз. Но ей не стоило расстраиваться. Ее слова произвели на Шимпа неизгладимое впечатление. Под ударом рукоятки он покачнулся и упал, но и сейчас с ним случилось то же самое. Вся разница только в том, что на этот раз у него на голове не выросла шишка.

Некоторое время он просто не мог говорить. Когда дар речи вернулся к нему, в голосе его звучал неописуемый ужас.

— Ты что, меня выдашь?

— Совершенно верно.

— Ты не сможешь!

— Кто тебе сказал?

— Это же… — Шимп поискал верное слово. — Это неэтично.

— Чего-чего? Не понимаю.

— Ну, подло. Так не делают. Нельзя стучать на делового соперника, если он тебе не угодил.

— Очень даже можно.

— Потом, она же тебя выгонит!

— А зачем мне здесь торчать? Главное — чтобы тебя выгнали. Вышвырнут за шкирку, глазом моргнуть не успеешь.

Шимп помолчал, обдумывая ее слова; и, всегда готовый к компромиссу, если иначе не получалось, сказал Долли:

— Так насчет соглашения. А что, если шестьдесят на сорок?

— Нет!

— Это совсем неплохо.

— Нет, плохо. Я сама упру этот жемчуг.

— Так ты его и упрешь!

— Упру, и очень скоро. А ты позвонишь миссис Лльюэлин и скажешь ей, что заболел корью, или отравился рыбой, или еще что-нибудь в этом духе, и, к большому сожалению, не можешь поехать в Брайтон.

Шимп тяжело вздохнул. Так вздыхает проигравший.

— Ясно?

— Да.

— Прямо, как будто ты женишься, и священник спрашивает: «Согласен ли?..» — весело щебетала Долли, и Шимп, как раз думавший о том, что было бы здорово ее придушить, быстро передумал. Здесь больше подошло бы кипящее масло.

Обычно в таких случаях последнее слово принадлежит женщине, но на этот раз оно осталось за Шимпом.

— Еще два года, — сказал он, — и твой супруг будет лысый, как новенький бильярдный шар.

Не один Шимп в Меллингем-холле вспоминал недобрым словом Долли Моллой. В кабинете, который был специально выделен для создания монументальной истории «Супербы-Лльюэлин», сидел Айвор и думал о ней с не меньшей теплотой. Как и Шимп, он был бы не прочь освежевать ее тупым ножиком и погрузить в кипящее масло.