Том 10. Братья Карамазовы IV. Неоконченное. Стихотворения - Федор Михайлович Достоевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вступительное слово
Главу «Великий инквизитор» на литературном утре в пользу студентов С.-Петербургского университета 30 декабря 1879 г. Достоевский прочитал по печатному оттиску из «Русского вестника» (ч. 2, кн. 5. гл. 5) На тексте, предназначенном для чтения, писатель сделал ряд помет. Кроме того, вместо строк: «Пленник уходит.
— А старик?
— Поцелуй горит на его сердце, но старик в прежней идее» — Достоевский вписал: «Пленник уходит, и хоть поцелуй горит на сердце несчастного старика, но он гордо остается в прежнем своем убеждении» (XIV, 389). Присутствовавшая на литературном утре А. Г. Достоевская сообщает, что «чтение имело необыкновенный успех, и публика много раз заставляла автора выйти на ее аплодисменты».[49] 21 марта 1880 г. вспоминая об этом событии, Достоевский писал В. П. Гаевскому: «Сам попечитель присутствовал на чтении. Но после чтения он мне объявил, что, судя по произведенному впечатлению, он впредь мне его запрещает читать. Таким образом, «Инквизитора» безусловно нельзя теперь читать» (XXX, кн. 1, 145).
Незаконченные повествовательные произведения, наброски и планы
Новые идеи романов, драм, повестей
Еще на каторге Достоевский задумал большой роман, «с страстным элементом», («мое главное произведение», как выражается о нем Достоевский в письме к А. Н. Майкову от 18 января 1856 г.): «Я создал <…> в голове большую окончательную мою повесть. Я боялся чтобы 1-ая любовь к моему созданию не простыла, когда минут годы и когда настал бы час исполнения, — любовь, без которой и писать нельзя. Но я ошибся; характер, созданный мною и который есть основание всей повести, потребовал нескольких лет развития, и я уверен, я бы испортил все, если б принялся сгоряча, неприготовленный» (XXVIII, кн.1, 209).
Из цитированного письма к Майкову можно сделать вывод, что большой роман автор скорее всего еще не писал, а только обдумывал. Из другого, позднейшего, письма — к Е. И. Якушкину от 1 июня 1857 г. — можно получить некоторое представление и о том, каким виделся Достоевскому его будущий большой роман: «Объясню Вам, что именно я пишу, хотя, конечно, не буду рассказывать Вам содержанье. Это длинный роман, приключенья одного лица, имеющие между собой цельную, общую связь, а между тем состоящие из совершенно отдельных друг от друга и законченных само по себе эпизодов. Каждый эпизод составляет часть. Так что я, н(а)прим(ер), очень могу помещать по эпизоду, и это составит отдельное приключенье или повесть. Разумеется, мне бы желалось поместить все по порядку. Скажу вам еще, что роман состоит из 3-х книг каждая листов в 20 печатных, и из нескольких частей. Написана только 1-ая книга в 5 частях. Остальные две книги напишутся не теперь, а когда-нибудь, ибо, во 1-х, они составляют хотя продолжение приключений того же лица, но в другом виде и характере и несколько лет спустя. 1-я же книга есть сама по себе полный и совершенно отдельный роман в 5 частях. Вся она написана, но еще не отделана, и потому я примусь теперь отделывать ее по частям и по частям буду доставлять Вам» (там же, 281)
Замысел романа, который охватил бы несколько эпох жизни «одного лица», не был Достоевским осуществлен, хотя возникал у него неоднократно и позднее. Как роман о нескольких эпохах жизни одного героя было задумано «Житие великого грешника»; за «Братьями Карамазовыми» должно было последовать их продолжение, где главным героем стал бы младший брат— Алеша.
О том, что писание романа скорее всего остановилось на первоначальной стадии обдумывания и планировки, видно из переписки с M. M. Достоевским. Последний стал требовать от брата в конце 1857 г присылки «готовой», как он полагал, первой части романа, и Ф. М. Достоевскому, чтобы оправдать свой отказ, пришлось пуститься в длинные объяснения, так как дальше первоначальных набросков работа над «главным произведением» к этому времени не продвинулась: «Что же касается до моего романа, — писал он 3 ноября 1857 г., — то со мной и с ним случилась история неприятная, и вот отчего: я положил и поклялся, что теперь ничего необдуманного, ничего незрелого, ничего на срок (как прежде) из-за денег не напечатаю, что художественным произведением шутить нельзя, что надобно работать честно и что если я напишу дурно, что, вероятно, и случится много раз, то потому, что талантишка нет, а не от небрежности и легкомыслия. Вот почему, видя, что мой роман принимает размеры огромные, что сложился он превосходно, а надобно, непременно надобно (для денег) кончать его скоро, — я призадумался. Ничего нет грустнее этого раздумья во время работы. Охота, воля, энергия — все гаснет. Я увидел себя в необходимости испортить мысль, которую три года обдумывал, к которой собрал бездну материалов (с которыми даже и не справлюсь — так их много) и которую уже отчасти исполнил, записав бездну отдельных сцен и глав. Более половины работы было готово вчерне. Но я видел, что я не кончу и половины к тому сроку, когда мне деньги будут нужны дозарезу. Я было думал (и уверил себя), что можно писать и печатать по частям, ибо каждая часть имела вид отдельности, но сомнение все более меня мучило. Я давно положил за правило, что если закрадывается сомнение, то бросать работу <…> Но жаль было бросать» (там же, 288–289).
Иначе, чем в письме к брату, Достоевский рисует историю работы над романом и степень его готовности в письме М. Н. Каткову от 11 января 1858 г.: «Роман мой я задумал на досуге, во время пребывания моего в г. Омске.
