Генералиссимус Суворов - Леонтий Раковский

Пушки разом умолкли.

Мелас понял: кавалерия все-таки доскакала, батарея погибла!

Мелас повернул голову и недовольно, нетерпеливо глянул на крышу дома:

– Что он там?

Ждать не пришлось: с чердака со зрительной трубой в руке стремглав летел майор:

– Батарея в руках французов! Генерал Надасти отступает из Сарматы!

– Садитесь! – поморщился Мелас.

Катастрофа была налицо: сейчас побежит авангард и отряд Отта, а навстречу им идет вся армия, и паника, конечно, передастся ей!

Не успел майор сесть в карету, как вдруг не от Пьяченцы, откуда шли французы, а с противоположной стороны, от Страделлы, сзади, раздался потрясающий рев: «ура!»

Мелас откинулся назад.

«Обошли с тыла! Плен! Позор!»

Краска залила его старое, дряблое лицо.

Но в это мгновение по улице, точно ураган, понеслись сотни всадников. В столбах поднятой пыли перед Меласом замелькал целый лес казачьих пик, казачьи бороды и широко раскрытые рты, кричащие «ура».

«Ура» гремело, удаляясь к Сармате.

«Казаки. Суворов. Спасены!» – облегченно подумал папа Мелас и стал поскорее вылезать из кареты: увидит фельдмаршал Суворов – засмеет!

VI

Только тут, на виду у неприятеля, на сан-джиованнских полях, выстраивалась подходившая, измученная непосильным переходом русская пехота. Люди не могли отдышаться, все были мокрехоньки, точно не бежали по шоссе, а шли вброд через реку. Этот последний переход от Страделлы до Сан-Джиованни был самым мучительным.

К Сан-Джиованни прибежали наиболее сильные. Полки были чрезвычайно жидки: роты насчитывали треть состава.

Суворов велел пехоте выстраиваться против флангов неприятеля. Горчакову дано правое крыло, Багратиону – левое. Австрийцев он оставлял в центре.

Ударить одновременно по всей линии.

Суворов въехал на холм, смотрел в трубу вперед, на деревню Сармата, занятую французами. Австрийские мундиры белели у деревни Фонтана-Прадоза на фоне зеленых виноградников, но сливались с белыми оградами садов. Глядел направо, на маленькую, в пять домиков, деревню Карамело.

К Александру Васильевичу подъехал Багратион. Он тихо сказал:

– Ваше сиятельство, в ротах нет и по сорока человек. Придется повременить.

– А у Макдональда нет и по двадцати. С Богом!

Багратион поскакал к войскам.

Не прошло и получаса, как вся линия союзников, с музыкой и барабанным боем, с развернутыми знаменами, кинулась в атаку.

Где-то грянула задорная русская песня:

И я селезня любила,Я касатова хвалила.Я кафтан ему купила…

Суворов, не обращая внимания на визг пуль, поехал к пехоте.

– Вперед, ребятушки, коли! – подбадривал он.

Французы держались упорно: обороняться помогала пересеченная местность. Но во фланги и тыл врага ворвались казаки, которых неаполитанская армия видела еще впервые. Французы побежали. Деревню Сармата вновь заняли австрийцы. Левое крыло французов отступало за реку Тидоне. Синие мундиры бросались в воду.

К союзникам каждую минуту подходили подкрепления. Вечерело. Жара спадала. Становилось немного легче.

Еще натиск, и за левым неприятельским крылом начало поспешно отходить и правое: боялись, чтобы Суворов не отрезал.

Все французы убирались за реку.

Преследовать сбитого неприятеля было невозможно: лошади, как и люди, едва таскали ноги. Кроме того, целые эскадроны должны были спешиваться и вести коней в поводу – через заборы и канавы.

Суворов поздравлял войска с победой.

– Ну что ж, поедем отдыхать. Хороший у вас там унтеркунфт, папа Мелас? – весело спросил он.

Меласу это не понравилось. Он знал, что Суворов не любит, презирает слово «унтеркунфт».

– В Сан-Джиованни есть хорошие дома, – уклончиво ответил папа Мелас.

VII

Суворов с Меласом, Шателером и адъютантами ехал к Сан-Джиованни, где была по диспозиции заранее назначена главная квартира армии.

Бой по всей линии затих. Кое-где уже горели костры.

Навстречу ковыляли отставшие солдаты разных русских полков, которые спешили к своим. Они старались пройти так, чтобы не попадаться на глаза фельдмаршалу.

Суворов делал вид, будто не замечает этих стариков, прошедших за полтора суток восемьдесят верст. Только увидев молодого поручика, который шел хромая (видимо, сильно натер ноги), он иронически обмолвился:

– Опоздали, ваше благородие. Мы и без тебя управились. Какого полку?

– Ферстера, ваше сиятельство!

– К новым названиям я не привык. Как он по-старому-то?

– Тамбовский, ваше сиятельство.

– А, хороший полк! Храбро дрался. Он там, у реки. Ступай, братец, завтра работенка найдется!

Въехали в Сан-Джиованни. Улицы были полны. Белые австрийские мундиры мешались с зелеными русскими. На площади сгрудились артиллерийские патронные ящики, кашеварные повозки, австрийские понтоны, сбились табуном французские пленные.

Во дворах виднелись телеги с тяжелоранеными.

У дома, где красовалась нарядная венская карета Меласа, Суворов увидал и свою древнюю, двухместную. На крыльце дома стоял Прошка. Он лил воду из кружки на руки Аркадию. Из окна высунулось мясистое лицо Фукса.

Суворов слез с коня и вошел в дом.

В прихожей толпились всякие штабные люди – из квартирмейстерской, провиантской, инженерной частей, ординарцы и денщики. Свои, русские, и австрийцы.

Увидав штабного полковника Кушникова, Александр Васильевич на ходу приказал:

– Немедля послать офицеров. Собирать по дороге отсталых. Пусть поторопятся!

Суворов вошел в комнату, снял каску и сел к столу. Разложил карту. Мелас, кряхтя, поместился по другую сторону. Шателер – поближе к главнокомандующему.

Австрийский адъютант зажег на столе свечу. В это время в комнату вошел своей шаркающей походкой (значит, уже под мухой!) Прошка. В руках он держал тарелки.

– Ты с едой погоди! Раньше – дело! – нахмурился Суворов.

Прошка ничего не сказал. Преспокойно поставил на карту тарелки. Впрочем, они закрыли только озеро Комо, которое в данный момент не так уж было и нужно.

– У Парпанезе сделать мост через По. Для подхода подкреплений Края, – сказал Суворов, взглядывая на Шателера.

Шателер понимающе закивал головой: этот приказ был ясен.

Первая стычка с Макдональдом выиграна, французы отбиты назад, но исход завтрашнего боя еще неизвестен. Как бы не пришлось отступать: у союзников двадцать восемь тысяч против тридцати шести тысяч Макдональда. Если же придется отступать, то идти на Александрию уже нельзя: можно наткнуться на Моро. Предосторожность главнокомандующего была понятна. Понятна была и его ссылка на Края, – Суворов не любил даже упоминать слово «ретирада» и потому сказал о подкреплении, хотя от Края подкреплений ждать не приходилось.