Звёздные крылья - Вадим Собко

— Как же я их найду? Да ведь после той фотографии в газете они меня за гестаповку примут…

— И так может случиться, — сдержанно сказал старик. — Ну, значит, нам с вами одно осталось: подумать как следует… Вы отдыхайте, а я малость похожу — топливо мне раздобыть надобно. Отдыхайте и не волнуйтесь. Все будет хорошо.

И вышел из комнатушки, снова тщательно заперев ее на все засовы.

Разговор хотя и взволновал Веру Михайловну, но внутреннюю уверенность ничуть не поколебал. Все будет хорошо. И хотя она знала, что ее жизнь в доме гестаповки Берг, безусловно, вызовет немало толков и подозрений, все это казалось мелочью по сравнению с счастьем иметь рядом с собой верного друга.

Не успела она прилечь на кровать, как сразу же опять задремала, согретая теплом постели. Последней ее мыслью, уже почти перед сном, был образ Михаила Полоза. Ей снилось, что он идет ей навстречу, протягивает ласково руки и говорит:

— Все будет хорошо!

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Для Любови Викторовны Берг бегство ее пленницы явилось ударом неожиданным и болезненным. Вначале она не хотела этому верить. Все думала, может, гестапо случайно арестовало Веру Михайловну, может, несчастье какое-нибудь с ней случилось. Но вскоре пришлось убедиться, что Соколова исчезла. Известить об этом начальство Берг решилась не сразу. В глубине души она была уверена, что Вере Михайловне придется вернуться — такое обвинение! — опротестовать его невозможно. Теперь уже никто не поверит Соколовой, все советские люди будут считать ее предательницей… Неужели, зная все это, она вздумает искать пути к советским людям?

Прошло несколько дней. Соколова не появлялась. Пришлось открыться — сперва Дорну, а потом шефу гестапо. Разговора с ним Любовь Викторовна боялась до исступления. Кто знает, как отнесется к этому известию шеф? Может получиться, что вся ее карьера окончится неожиданно и жалко. Поэтому, докладывая, она вся дрожала от неуемного волнения.

Но шеф не стал ни ругаться, ни кричать и вообще принял это сообщение вовсе не так, как ждала этого Берг. Он презрительно посматривал то на нее, то на фон Дорна, аккуратно стряхивал пепел с сигареты, слушал не очень внимательно, так, словно все это было ему известно давным-давно.

— Значит, поручать какие-либо важные дела вам еще рано, — заключил он, когда Берг закончила свое довольно-таки длинное объяснение. — Одну-единственную пленницу и то не устерегли… Запомните это на всякий случай…

Слова прозвучали как угроза, и Берг побледнела от страха. Не обращая внимания на впечатление от своих слов, шеф продолжал:

— Мы объявим награду за поимку этой Соколовой, и я уверен — нам очень скоро ее доставят…

— Простите, — вмешался Дорн, — но если мы официально признаем ее бегство, то это будет означать, что напечатанное в газете обращение за ее подписью и передача документов были… вынужденные.

Шеф посмотрел на Дорна, как бы удивляясь, как мог этот старик так логично построить возражение.

— Со всеми своими догадками вы можете убираться ко всем чертям. Все с самого начала сделано было неправильно. Вначале, правда, план был верный, но действительность смешала все карты — никакого института стратосферы в Киеве мы организовывать не будем. И вообще, здесь на Украине останутся только сельскохозяйственные учреждения, все остальное пусть провалится в преисподнюю…

Услышанное до того поразило Любовь Викторовну, что она не сразу нашлась, но ей на помощь поспешил Дорн.

— Снова какие-нибудь неудачи на фронте? — спросил он, и тут уже шеф сорвался со своего спокойного тона:

— Какие могут быть неудачи на фронте? — заорал он. — Частичные мелкие отступления нашей армии будут целиком наверстаны весной, когда прекратятся эти идиотские непредвиденные морозы.

— Где мы еще отступили? — осторожно спросила Берг.

— Они прорвались у Лозовой — Барвенково, — гаркнул шеф, — у них еще до черта самолетов и танков. А вы собираетесь организовать какие-то стратосферные институты, будто их у нас не хватает! Теперь все силы надо бросать на достижение стремительной и окончательной победы! Так приказал фюрер, и приказ его будет выполнен, даже если бы все силы природы восстали против нас…

Любовь Викторовна растерялась. Ведь столько времени подряд им твердили, что победа уже завоевана, а Красную

Армию нужно только толкнуть, и она окончательно развалится. А тут оказывается — опять на колу мочала, начинай сначала… О победе упоминается, как о чем-то далеко еще не завершенном…

— Простите, но Красную Армию в основном ведь уже разбили, нам-то бояться нечего? — робко осведомилась она.

— К чертям! — воскликнул шеф. — Если вы будете так думать, то вас самих весьма скоро придется отнести на кладбище! Победа еще потребует огромных усилий! В данный момент у нас много еще других, куда более важных дел, чем ваш институт. Работу я вам найду, а всю эту комедию с подбором лояльных к нам советских ученых можете прекратить… Вашу Соколову я поймаю и повешу, пусть знает, что с гестапо шутки плохи. Но это уже не ваша забота. Можете идти! Господин Людвиг фон Дорн, вы вернетесь в Берлин, в райх и там получите новое назначение, а вы, — он повернулся к Берг, — пока останетесь при мне для выполнения мелких оперативных заданий. Ступайте. Хайль!

Он истерически вскинул вверх ладонь и пододвинул к себе лист бумаги.

Берг и Дорн вышли из кабинета в угнетенном состоянии. Значит, очень плохи перспективы у гитлеровских войск, если шеф гестапо заговорил таким тоном. Это было страшно, и хотелось оглянуться, убедиться, что хотя бы здесь, в углу не притаился смертельный враг.

— Ну что ж, будем упаковываться, — уныло сказал Дорн. — Не везет мне с стратосферной авиацией. Посмотрим, какую работу уготовят мне в Берлине.

— О, вероятно тоже стратосферную, самую что ни на есть ответственную, — не преминула съехидничать Берг,

— Да, — обходя намек, согласился Дорн — Наша фамилия всегда оставалась опорой Германии.

Через несколько часов после этого разговора на улицах Киева появилась листовка с фотографией Соколовой, с описанием ее примет. Сулился немалый куш за ее поимку. Это было уже не первое объявление такого рода и особенного интереса у населения не вызвало.

А у входа в бывший институт стратосферы, возле наглухо заколоченных дверей, так и остались висеть красноречивые вывески; только на них уже никто не обращал внимания.

Дед Котик вошел в комнату, сбросил с плеч латаный- перелатанный тулуп, обкусал с усов льдинки, пригладил седую бороду, чтобы пышнее ложилась на обе стороны, сел за стол и положил перед Соколовой объявление гестапо.