Добыча - Дэниел Ергин

5 ноября в присутствии императора состоялась конференция, в которой приняли участие самые высокопоставленные сановники. Сам император хранил молчание, как было принято в таких случаях. Позицию большинства изложил премьер-министр Тодзио. «С самого начала Соединенные Штаты полагали, что Япония сдастся, не выдержав экономического давления, — заявил он, — но они просчитались…Если мы вступим в затяжную войну, то нас ожидают трудности. В этом смысле мы испытываем некоторую тревогу. Через два года у нас не будет нефти для военных целей. Корабли встанут. Когда я думаю об усилении американской обороны в юго-западной части Тихого океана, о расширении американского флота, о продолжающемся китайском инциденте и тому подобное, я не вижу конца трудностям… Но как мы можем позволить Соединенным Штатам продолжать действовать, как им заблагорассудится?…Я боюсь, что через два-три года, если мы будем просто сидеть сложа руки, то превратимся в третьеразрядную страну».

Поступило предложение предъявить Соединенным Штатам последние жесткие требования. Если они будут отвергнуты, Япония вступит в войну. «Есть ли у вас замечания?» — спросил Тодзио собравшихся. Не услышав возражений, он объявил, что предложение принято.

На третей неделе ноября в Вашингтон для передачи списка требований прибыл японский дипломат. Для государственного секретаря они прозвучали как ультиматум. На той же неделе Вашингтон перехватил депешу для Номуры от 22 ноября, из которой следовало, что американское согласие на последние предложения Токио должно быть получено самое позднее 29 ноября «по причинам, которые вам трудно себе представить. После этого дальнейшие события будут происходить автоматически». 25 ноября Рузвельт предупредил своих главных военных советников, что война начнется очень скоро, возможно, в течение недели. На следующий день Халл вручил японскому представителю ноту, в которой Японии предлагалось вывести свои войска из Индокитая и Китая в обмен на возобновление торговли с Америкой. В Токио это предложение посчитали американским ультиматумом. И специальное авианосное соединение японского флота, находившееся в районе Курильских островов, получило приказ сняться с якоря и начать движение к цели в режиме радиомолчания. А целью были Гавайские острова.

Американцы ничего не подозревали об этом специальном соединении. Министр обороны Стимсон предоставил Рузвельту разведывательные данные, согласно которым большой экспедиционный корпус японцев отправился из Шанхая в район Юго-Восточной Азии. «Он взорвался, прямо подпрыгнул, если так можно выразиться, и сказал, что он этого не ожидал, — рассказывал Стимсон, — и что это меняет дело, так как доказывает вероломство японцев; что, когда они вели переговоры об этом перемирии, об этом выводе войск, они уже направляли туда свой экспедиционный корпус». Тем самым президент дал окончательный ответ на вопрос, который он поставил в своей статье почти два десятилетия назад. Японцам доверять нельзя. На следующий день, 27 ноября, Халл заявил Стимсону, что окончательно прекратил переговоры с Японией. «Я умываю руки, — сказал государственный секретарь, — теперь дело за армией и флотом». В тот же день Вашингтон разослал сигнал боевой готовности всем американским кораблям в бассейне Тихого океана, в том числе и адмиралу Хазбэнду Киммелу, командующему Тихоокеанским флотом, базировавшимся на Гавайских островах. Сообщение Киммелу начиналось словами: «Данная депеша должна считаться предупреждением о возможном начале войны».

29 ноября государственные старейшины в присутствии императора встретились с членами кабинета, чтобы ходатайствовать о поиске какого-либо дипломатического выхода из тупика как лучшей альтернативы решению померяться силами с Америкой. В ответ премьер-министр Тодзио резко высказался в том смысле, что сохранение мира в условиях нарушенных экономических связей означает постепенное ослабление империи. Многие японские лидеры сознавали, что длительная война чем дальше, тем больше будет благоприятствовать Соединенным Штатам, т. к. те обладают необходимыми ресурсами, широкими возможностями и достаточным потенциалом. Но милитаристы пребывали в слишком глубоком трансе, в который сами же себя ввели, что с ходу отметали подобные рассуждения. Война стремительно приближалась.

1 декабря специальное японское авиационное соединение, все еще никем не обнаруженное, пересекло международную линию смены дат. «Все уже решено, — записал 2 декабря в дневнике офицер одного из японских судов, — не здесь, и не там, ни горя, ни радости». Токио дал указание сотрудникам своих посольств и консульств уничтожить шифровальную документацию. Американский офицер, посланный на разведку в японское посольство в Вашингтоне, сообщил, что на заднем дворе сжигают бумаги. В субботу 6 декабря Рузвельт принял решение направить послание лично императору с тем, чтобы рассеять «темные тучи», которые угрожающе сгустились. Вскоре он сказал некоторым посетителям: «Этот сын человеческий только что направил решающее послание сыну бога».

По словам президента, он ожидал какую-нибудь «подлость»; у него было предчувствие, что японцы могут в течение сорока восьми часов совершить нечто «мерзкое». 7 декабря в час дня по вашингтонскому времени или 8 декабря в три часа утра по токийскому времени, когда Рузвельт беседовал с китайским послом, послание вручили непосредственно императору.

Было раннее утро 7 декабря. Японский флот приближался к Гавайским островам. Над флагманским кораблем развевался флаг, сохранившийся со времен Цусимы, когда японцы разгромили русскую эскадру. С палуб авианосцев взлетели самолеты. Их экипажи получили приказ уничтожить военную мощь Соединенных Штатов, без которой им не удастся лишить Японию ее места под солнцем.

В 7.55 по гавайскому времени на американские корабли, стоявшие в Перл-Харборе начали падать бомбы.

Через час после начала атаки на Перл-Харбор в государственный департамент США прибыл посол Номура в сопровождении другого японского дипломата. Они ожидали в приемной Халла, срочно вызванного к телефону. Звонил президент.

«Получено сообщение, что японцы атаковали Перл-Харбор», — сказал Рузвельт твердым, но напряженным тоном. «Сообщение уже подтверждено?» — спросил Халл. «Нет», — ответил президент.

Оба полагали, что это скорее всего правда. Однако, думал Халл, остается один шанс из ста, что это не так. Он пригласил японских дипломатов к себе в кабинет. Номура, узнавший об атаке из радионовостей, неуверенно вручил американскому государственному секретарю пространный документ. Халл притворился, что читает оправдание Токио своих действий. Он не мог сдержать ярости. «За все пятьдесят лет государственной службы мне не приходилось читать документ, представлявший собой большее нагромождение лжи и искажений, искажений и лжи, настолько постыдных, что до сегодняшнего дня не мог представить, что какое-либо правительство на планете способно предать их гласности». К чему были долгие месяцы конфиденциальных переговоров с Номурой? Халлу, провинциалу, ставшему государственным деятелем, оба японских дипломата напомнили «пару собак, задравших овец».

Японцы промолчали. Встреча завершилась, но никто не поднялся, чтобы открыть им дверь, т. к. теперь эти двое были врагами. Они сами открыли двери и покинули кабинет Халла, спустились в пустом лифте и вышли на улицу.

В течение всего дня в Вашингтон из Перл-Харбора поступали сообщения — несвязные, отрывочные и наконец печальные. «Новости с Гавайских островов очень плохи, — записал Стимсон в своем дневнике в конце этого долгого воскресного дня. — Ошеломляющая новость: наши застигнуты врасплох, хотя были задолго предупреждены и находились в боевой готовности». Как могло случиться, что дошло до такой катастрофы?

Конечно, американское командование ожидало японского нападения, оно воспринималось как неизбежное. Но его ожидали в Юго-Восточной Азии. Прак тически никто, ни в Вашингтоне, ни на Гавайях, не представлял, что Япония посмеет столь дерзко напасть на американский флот на его же базе, никто даже не рассматривал всерьез такой возможности. Как заявил президенту Рузвельту генерал Маршалл в мае 1941 года, остров Оаху, где расположен Перл-Харбор, считался «сильнейшей крепостью в мире». Большинство американских военных, наверное, забыли, — или никогда не знали, — что Русско-Японская война, завершившаяся победой Японии, началась с внезапного нападения на русский флот в Порт-Артуре.

Изначально каждая из сторон основательно недооценивала другую. Как японцы не представляли, что американцы имели технические возможности для расшифровки их самых секретных депеш, так и американцы не могли предположить, что японцы способны на проведение такой сложной с технической точки зрения операции. Действительно, в первый момент после нападения некоторые высокопоставленные советники Рузвельта были уверены, что атаку организовали немцы; они полагали, что японцы не в состоянии сами справиться с такой задачей. И каждая из сторон не понимала психологию другой. Американцам и в голову не могло прийти, что японцы пойдут на такую дерзкую и даже безрассудную акцию. Они оказались не правы. Но и японцы рассчитывали, что Перл-Харбор поколеблет боевой дух американцев, а вместо этого их нападение способствовало моральному подъему нации и объединению страны. Это было роковой ошибкой.