Семен Бабаевский.Кавалер Золотой звезды - Семен Бабаевский

— Пожалуй, не смогу. — Виктор задумался. — Я жду нового назначения. Сдам станцию, как полагается, по акту и уеду.

— Виктор Игнатыч правильно сказал, — отозвался Прохор. — Обучены мы добре. Правду сказать, девчата не так чтобы уж очень — у них на уме не всегда бывает серьезность. Что ж касается пожилых мужчин, таких, как, допустим, я, то тут, Виктор Игнатыч, можете быть без всякого сомнения.

— Вот, слышал? — сказал Виктор.

— Все мы теперь могем, — продолжал Прохор. — Ежели сказать такое дело, как лампочку провести, мотор-динамку наладить — все пойдет как нельзя лучше.

Сергей взял Виктора под руку и отвел в сторонку.

— Витя, это не по-дружески.

— Ты о чем?

— Побудь до конца.

— Я и сам хотел бы, но не смогу. Ждут меня в другом месте. — Виктор поправил спадавшие на лоб русые волосы. — И уезжаю я не один, ты этого еще и не знаешь, Соня поедет со мной.

— Неужели?

— Да! Мы с ней о многом говорили, вспоминали детство — все-все припомнили. И, веришь, очень мне хорошо с ней, она славная.

— Да, выходит, что я был прав.

— В чем?

— Соня тебя больше любила.

— Возможно. Но теперь-то тебе все равно.

Они минуту стояли молча.

— Ну, что ж, Витя, хорошие мы тебе проводы устроим. А все-таки я тебя прошу — задержись.

— Постараюсь, — сказал Виктор, — но боюсь — отзовут. Из «Главсельэлектро» есть телеграмма.

Всю дорогу до Родниковской Сергей ехал молча, на расспросы Прохора отвечал неохотно и все думал о Викторе и Соне. А Прохор был в таком хорошем настроении, что молчать не мог.

— Сергей Тимофеевич, — говорил он, — а как оно пойдет у нас жизнь на будущее? Разные меня думки волнуют.

— Какие ж это думки?

— Все про жизнь. Вот, сказать, наше теперешнее положение. Будет у нас электричество и все что ни на есть передовое. А потом что ж?

— Жить станем лучше, — сказал Сергей. — Это самое главное.

Между горами показалась Родниковская. Станица растянулась по ложбине, как в корыте. В этом углублении, обставленном со всех сторон холмами, солнце грело жарко и над садами стояла сизая пелена. Вскоре машина въехала на площадь. Каменный дом станичного Совета смотрел окнами на кущу молодых деревьев. Под тутовником на траве сидели девушки — одна читала старенький, побывавший в руках журнал «Огонек», а остальные слушали. Та, что читала, была повязана шелковой косынкой с напуском на лоб. Увидев подъехавшую машину и в ней Сергея и Прохора, девушки встали, и та, что читала журнал, вышла вперед.

— Вы Никиту Никитича шукаете? — спросила она, блеснув из-под косынки большими, как у совы, глазами.

— Да, его.

— Так вы поезжайте в штаб.

— В какой штаб?

— А вы разве не знаете? Вон, поглядите — на той вершине маячит балаганчик, то и есть штаб. Там и Никита Никитич. Он велел всех, кто заявится в станицу, направлять туда.

— А вы что же тут делаете?

Девушки заговорили все сразу:

— Мы — тыждневные.

— Журнал читаем.

— От каждого колхоза по одной единице.

— Просились на строительство, а Никита Никитич не пустил.

— Говорит — находитесь для связи.

— А вы хотите поехать на строительство? — спросил Сергей.

Девушки переглянулись.

— Мало что мы хотим.

— Мы ж на посту.

— Поговорите с Никитой Никитичем, пусть он даст нам распоряжение.

— Хорошо, поговорю, — сказал Сергей. — А вы знаете, кого я привез? Большого мастера. Прохор Афанасьевич, знакомьтесь, эти девушки будут вам помощницами.

— Слов нет, девчатки бедовые, — сказал Прохор, выходя из машины, — а все ж таки были бы сподручней мужчины. — Прохор покрутил усы. — Вы, девчатки, на мои слова не обижайтесь. Оно ежели бы скинуть с меня годов тридцать, то для таких помощниц нашелся бы у меня веселый разговор! А? Что, правду я говорю?

— Вы, дедушка, будете будку сооружать? — спросила та, что читала журнал. — Мы вам поможем.

— Ну, ежели согласны, — сказал Прохор, — то раздобудьте ведра и лопаты. Глину месить сумеете?

Они пошли к красневшим невдалеке столбикам кирпича. Принесли ведра, лопаты, и Прохор начал размечать шнуром место, где должно быть вырыто углубление для фундамента.

Сергей поехал к Никите Никитичу.

Никита Никитич Андриянов любил при случае прихвастнуть перед соседями. Вот и на этот раз, желая хоть как-нибудь показать себя, он решил, как он сам говорил, «перебазироваться поближе к массам». Находиться на участке какого-либо одного из пяти колхозов Никита Никитич считал неудобным — обидятся другие. Поэтому, вернувшись с заседания исполкома, он спешно, в один день, соорудил на самой высокой вершине балаган из хвороста, покрыл его свежим камышом, привез сюда стол, стулья, захватил с собой секретаря станичного Совета с чернилами и бумагой, обзавелся коннонарочными и для пущей важности назвал свой балаган «станичным штабом по электрификации».

Место Никите Никитичу показалось весьма удобным. С возвышенности — даже не нужно было выходить из балагана — были видны все станичные поля. Обширная, до десяти гектаров, площадь земли, по которой должна пройти электромагистраль, лежала в низине и формой своей напоминала (если смотреть на нее сверху) гигантскую птицу в полете. Казалось, эта птица не могла подняться и улететь только потому, что правое ее крыло, упиравшееся в курчавый лесок, было уже прошито столбами, как гвоздями.

Никита Никитич, в черевиках на босу ногу, в стареньком бешмете, вобранном под очкур непомерно широких в шагу суконных шаровар, стоял подле балагана и смотрел в бинокль. Чуть поодаль шесть человек коннонарочных держали в поводьях лошадей, курили и о чем-то разговаривали.

Сергей оставил машину под горой и быстрыми шагами взошел на вершину.

— Никита Никитич! — сказал он. — Да ты примостился на этой вершине, как орел!

— Удобно! — воскликнул Никита Никитич. — Погляди, какой обзор в окружности! Все перед очами!

— Вид, верно, хорош. А как идут дела?

— Помаленьку движемся, — ответил Никита Никитич, поглаживая куцую, молодцевато подрезанную бородку. — По последним донесениям, впереди идет «Власть Советов». Родионов прислал рапорт — поставлено уже более сорока столбов. Малость похуже в остальных колхозах, а особенно в «Ударнике». И опять же беда с транспортом. Председатели доносят — не хватает подвод, задерживается доставка леса. А где я им возьму? Все, что у меня было, мобилизовал. — Никита Никитич с мольбою посмотрел на Сергея. — Сергей Тимофеевич, подбрось мне хоть с пяток машин.

— А это что за казачья сотня? — не отвечая, спросил Сергей, кивнув на верховых.

— При мне. Связные.

— Играешься, Никита Никитич, на старости лег? Штаб открыл, полководца из себя строишь? Связные, в бинокль смотришь? А к чему все это?

— Как к чему? — возразил Никита Никитич. — Не сидеть же мне в станице? Тут я у всех на виду, и передо мной все как на ладони. Вот на этом ближнем участке люди уже обедают, потом прилягут отдохнуть — и я все вижу. Или какое совещание созвать — пошлю нарочных.

— Вот что, Никита Никитич, — строго сказал Сергей, — этот спектакль на вершине горы нужно кончать.

Никита Никитич нахмурился, склонил голову и стоял молча.

— И чего ж ты мне упрек делаешь? — глухо сказал он. — Сам же на заседании намекал, чтоб все на военный лад и чтобы штабы.

— Намекал, да не сделал. — Сергей посмотрел на коннонарочных. — Вот ты жалуешься, что у тебя не хватает транспорта, а шестерых лошадей держишь на горе. В станичном Совете тыждневные без дела скучают, а ты тут в бинокль даль рассматриваешь. Чтоб сегодня этого ничего не было! Приехал Прохор Ненашев, ему нужны люди.

Никита Никитич пристыженно молчал, но по лицу его, красневшему пятнами, было видно, что он злится.

— Где находится «Власть Советов»? — спросил Сергей.

— Там. — Никита Никитич указал рукой.

— Поедем к Родионову. Верховых отправь в станицу, пусть они там помогают Ненашеву строить трансформаторную будку.

Был послеобеденный час отдыха. Строители спали. Над ними царила тишина — ни ветерка, ни песни жаворонка, — только слышалось тяжелое дыхание, как в большом общежитии среди ночи, да изредка позвякивали уздечками лошади, стоявшие у корыт. Казалось, люди упали на землю, где кто стоял.

Сергей и Никита Никитич пошли, осторожно переступая через спящих, боясь потревожить их покой. А люди спали таким крепким сном, что хоть пали из пушки — не проснутся! Кто спрятал голову под бричку, в тень, широко раскинув ноги; кто поудобней устроился возле колеса, на влажной и прохладной земле, прикрыв от солнца лицо платком или картузом; кто соорудил из рядна подобие шатра и сунул туда голову. Вот трое мужчин растянулись посреди дороги: они лежали навзничь, широко, по-богатырски раскинув сильные руки; под самодельным шатром спали девушки, спрятав в холодок лишь молодые, опаленные солнцем лица и подогнув едва прикрытые юбкой колени; вокруг столба гурьбой лежали мальчуганы-подростки, — сон их был так сладок, что и жара им была нипочем; невдалеке от них ничком лежала женщина, и волосы ее, широко распустившись, покрывали голые, под цвет меди, плечи.