Воспитанник Шао.Том 1 - Сергей Разбоев

Великий гуру поднял веки.

— Маленький Рус, природой каждому дана возможность до конца оставаться верным себе. Но не каждый живет в тех условиях, которые позволяют держать свое лицо таким, какой ты есть в своих убеждениях. Да, ты человек направленной воли, цепкий. Но тебе одному разящие преграды жизненных буреломов, по складу имеющегося ума и опыта, не обойти. Без поддержки ты погибнешь. Погибнешь, как не приспособившийся. В тебе стоящая, но голая правда. Она не защищена. Живуче то, что умеет защищаться.

Голое дерево сохнет. Кора сохраняет дерево для жизни. Нет в жизни ничего второстепенного: все важно, все решающе.

Но это думаю я, размышляю для тебя. Ведь впервые вижу твою послушную голову. Наверное, в каждом врождено выдавать свои собственные соображения за действительные, соответствующие сути. Особенно, если говорить о том или о чем, кто опровержений высказать не может. В таком случае можно говорить что угодно и развивать свои идеи в выгодном для себя свете. Можно философствовать, гуманизировать, удивить знанием особенностей человеческой психики.

Мудрец остановил свою витиеватую речь, потрогал окладистую бороду. Внимательно взглянул на неподвижного Руса.

— Если человек несет ответственность за свои слова, он не будет говорить там, где его готовы выслушать. Если же ответственности нет, индивидуумы соревнуются между собой в глубочайшем толковании известных истин. Хлебом не корми: дай высказаться, выставить человека так, как сам желает понимать. И будь уверен, докажет, если ему это очень надо. Ведь каждый факт можно обкусать по-своему. А если два, три, несколько. Можно выложить цепь умозаключений таким образом, что истина останется заваленной словами. Кто и когда сможет тогда восстановить справедливость?

Беспристрастность.

Где она?

Люди ищут выгоду в словах. Истина отодвинута на дальние полки пыльных архивов. Суть переместилась из положения «стоя» в положение «лежа». Никто не видит и уже не ищет. Никто ничего не хочет, не желает, не стремится. Одна цель: дарственный покой, благополучие.

Вот и зависимость.

Где же тогда беспристрастность?

Каждый в какой-то степени зависит от другого.

Неестественность естества. Безмолвие истины.

Хорошо ли?

Если цель благородна, зависимость помогает. Если же нет, то прогниль возможного выдавливается наружу. И вот уже в этом случае они управляют человеком обидчивым, тщеславным. И вот тогда…

Гуру перевел дыхание, медленно обволакивающим взором посмотрел на горы.

— Тогда никто не верит, что истина может существовать. Что люди, сами по себе милые и добрые, могут сострадать. Но… Но, как ветры ураганные, злобно иссушающие душу, разрушающие все прекрасное, нужное, так и слово, вылетающее из язвенных уст, не то говорящее, разрушает, предает забвению все, что создает человек, поистине творящий доброе, высокое.

В подобном положении оказался и ты. Голос правды в твою защиту слаб по сравнению с речью тех, кто сидит в кожаных креслах. И не важно, кто ты и что ты. Ты пришелся не ко двору. Пусть в тебе умирает гений, но пока силы добра могут лишь думать о сохранении твоей жизни не больше. И так было во все времена со многими людьми, чей голос звучал выше хора бездарных бюрократов.

Рус, пока люди не заставят себя воспринимать слово так, как его нужно понимать не с позиции личной выгоды, а с чисто человеческого понятия человека, как вида, как очередной ступеньки в дальнейшем развитии разума, до этого времени человек не может называться человеком, а только существом, разум которого может погубить его самого. В мире, где слово используется с той жо целью, что нож или яд, не может идти речь о справедливом существовании между людьми. Люди слишком замкнуты в себе. Слово подло вихрит между ними, вызывая враждебные кривотолки. Страдают от этого, но не препятствуют, не находят путей борьбы с пагубным явлением разума.

Трудно понять, кто есть кто. Но как искусно закапывается под скирдой слоя та правда, которую хотели бы иметь для себя. Получается, что не думая о других, люди тем самым зарывают ее от себя. Извечный путь…

Человечество — богатый источник лжи, зла, насилия. И все это — Разум. Неправдоподобно, но это так. От него, от Разума, и самые гениальные творения, и самые ужасные.

Рус, на своем веку, а век мой длится уже за сто шестьдесят лет, выдерживал я длительные и жестокие поединки на выживаемость. Мое тщеславие, моя гордость только мужали от непредсказуемости следующего шага. Я креп в них. Но в поединках словословия лжи, пасквилей, я не сумел выдержать напряжения, не сумел отстоять себя. В борьбе нечистот мыслей оказался слаб, не подготовлен. Я уединился. Этим спас себя. Но правильно ли сделал? Эта мысль все сильнее бьет по моему сознанию. Уход от борьбы — не есть прекращение самой борьбы даже во мне. Все, что делается в мире, многократно проходит по моему слишком памятливому разуму. Как заметно, что люди повторяются в своих ошибках на каждом витке очередного поколения.

Ты молод. В глазах твоих блестит наивная упрямость, малый мешок знаний и еще меньший багаж опыта. Ты еще только начинаешь впитывать земную слякоть. Сможешь ли процедить ее с пользой для людей, покажет только порог твоей смерти.

Когда житейская мудрость коснется твоих ресниц, глаз твой станет видеть намного острее, намного дальше. Мысль твоя не будет знать тупиков отчаяния и мрака незнания.

Братство «Воли» спаяно сиротскими узами. Тяжелые проклятия комом остынут в твоей душе, если ты когда-нибудь забудешь кровную помощь своих братьев. Если человечество еще существует, то только потому, что люди еще живут надеждой на справедливость, на лучший исход настоящего.

Сынок, человек живет раз. Я наслышан о десятках войн. В нескольких был участником. И вот сейчас беспробудно сижу годами в этих местах и размышляю: дали ли чего-нибудь жизненного из необходимости существования прошедшно войны, дали ли они суть суеты в сущем? Неужели вся суета — удел прозябающих, но не думающих? Станет ли человек выше мелочной склоки размышлений натертого жизнью воспаленного ума?

Не хочет, не может человек понять себя. Все представляется никчемной пусто смердящей букашкой. Ответственности боится. А ведь каждый своим разумом, силой мысли и воображения охватывает весь мир. Подумай — весь мир. Вселенную. Где и как еще природа предоставила материи возможность зреть, познавать самое себя? Только разуму. Разуму человека. Представь: каждый мыслит всех и каждого отдельно. Весь мир, и ты в нем. Объем твоей мысли, сила памяти равна всему досягаемому и представимому миру Вселенной, хотя ты мал и ничтожен суще. Значит, ты сам никак не меньше этой же осмысливаемой бесконечности пространства. Вселенная — в тебе, и ты — Вселенная. Не это ли бессмертие разума, силы человеческого познания? А дерзостная мысль человека превыше всего, что есть в природе, и того, что она может создать без участия разума. Не здесь ли ответственность каждого перед человечеством, природой, Bселенной? Человек — неосязаемая в пространстве вечности пылинка энергии, но лучи его разума пронизывают всю сферу вселенских пространств, доходят до непредставимых галактик и будут стремиться еще дальше. Такова его сила — сила разума, сила цели, желания. И вот во всей этой пристойнейшей красоте сущего загробнейше несет от человека, когда видишь и слышишь, что изумленнейшее существо не может разобраться в чувствах минутного желания, в самом себе, в отдельных помыслах. Похоть барской амбиции, обывательского апломба растлевает его душу, ниспускает до низин первобытной пресмыкающейся твари, цель которой набить требух плотнее и греться под солнцем до последующего отрыгивающего заполнения внутренностей. Зачем тогда человек? В ту ли плоть вставила природа разум? Для чего он? Зачем тогда ум, равный развивающейся Вселенной? Где ответственность перед будущим? Борьба за себя, за всех? Стоило ли когда-то бороться за огонь, чтобы ныне сгинуть в нем? Неужели суета вши выше здравой мысли? Куда тщедушное тельце втягивает великий вселенский разум? Где ответ? Пресыщение также смертельно, как и голод. Но трухлявый тлен, в котором покоится разум, стремится к этому. Кто и что пересилит?

Найдет ли человечество ответ на этот стенающий вопрос? Годами сижу я здесь: размышляю. Изматывающие мысли наводят на меня такой страх, что сердце камнем цепенеет. Спазмы душат. Возникает бредовое желание взобраться на Джомолунгму и закричать на весь свет: «Расслабьтесь — люди. Сбросьте напряжение. Исчезнет злоба, страх друг перед другом. Человек сумеет стать по значимости никак не меньше Вселенной, ее необъятности, ее реальности». А так все видится, как в кошмарном сне: долгом, мучительном.

Думаю я: многое из того, что происходит, — от скоротечности жизни. Мал век человека: вот и лезет он вон из кожи, чтобы суметь за свои три-четыре десятилетия осознанной жизни перепробовать, перевидеть все известное. А ведь природа не планирует смерть. Человек должен жить в пределах представимой чувствительности. Даже сейчас двести лет — тот срок, который все должны перешагивать в силе и здравии. А так седина молодой жизни не дает людям накопить опыта и времени, чтобы уже в спокойных годах рассуждать о большем, нежели о никчемной плоти преходящего. Как правильно было бы, чтобы на земле существовал совет известных старейшин-мудрецов, которым за сто. Не неслась бы тогда по земле та вонь из уст, жаждущих войны, которая холодит разум, холодит прогресс.