Этногенез и биосфера Земли - Лев Гумилёв

В 306 г. против Галерия восстала Италия; вождем восстания стал сын цезаря при Диоклетиане, Максенций, человек грубый, бездарный и развратный. Однако Галерий при попытке усмирить Италию потерпел поражение и в 311 г. умер, оставив своему другу Лицинию власть в провинциях Балканского полуострова. В Малой Азии, Сирии и Египте правил брат Максенция — Максимин.

Оба братца были таковы, что, казалось, вернулись времена даже не Нерона, а Калигулы, Коммода и Каракаллы. И оба они пылали ненавистью к Константину и Лицинию. Война разразилась в 312 и 313 гг. Победили те, кому помогли христиане: Константин и Лициний. А ведь сила власти, численное превосходство, экономические ресурсы и даже влияние старинных традиций были у Максенция и Максимина. Однако они погибли, и произошло это так.

В 312 г. Константин перешел Альпы, имея 40 тыс. воинов, преимущественно галлов, против противника, имевшего четырехкратный численный перевес, Константин выиграл несколько сражений в долине реки По, дошел до Тибра и здесь столкнулся с войском Максенция. Константин поднял знамя, на котором был изображен сияющий крест. Его галльская конница опрокинула римскую конницу Максенция на обоих флангах, а ветераны-пограничники изрубили преторианцев. Максенций утонул в Тибре во время бегства.

Лициний женился на сестре Константина, и оба августа издали в Милане эдикт веротерпимости, предоставлявший христианам свободу богослужения. Затем Лициний пошел на Восток, где Максимин вторгся из Сирии во Фракию. Иллирийские солдаты Лициния были боеспособнее разношерстных сирийских легионеров Максимина. При Гераклее в 313 г. Лициний одержал победу, а Максимин погиб во время побега, будучи отравлен.

Победив, Лициний проявил такую же жестокость по отношению к людям, ничем перед ним не виновным, но оказавшимся в его власти. В 315 г. он инспирировал заговор против Константина, а потом велел низвергнуть статуи Константина в пограничном городе Эмоне. Константин начал войну и дважды разбил войска Лициния, после чего тот запросил мира. Константин отнял у Лициния Македонию и Грецию, оставив ему остальной Восток.

Схватка между обоими правителями отсрочилась, но оба понимали, что она неизбежна. Константин имел мощную поддержку христиан всей империи.

Что оставалось делать Лицинию, который, борясь с Максимином, тоже обнародовал в своих владениях Миланский эдикт? Благодаря этому его воины в битве при Гераклее призывали помощь «высочайшего бога» и получили ее. Но поскольку мать Константина, Елена, была христианкой, а он сам признанными вождем христианской партии, то Лицинию оставалось только возобновить гонения. В 324 г. войска претендентов на единую власть столкнулись у Адрианополя, и прославленные смелостью фрако-иллирийские легионы Лициния, превосходившие противника числом, были наголову разбиты. Вторая битва была им проиграна по другую сторону Босфора, у Хризополя. Лициний сдался, получив обещание пощады, и через несколько месяцев был удавлен (325). Не стоит о нем жалеть, он сам убивал ни в чем не повинных людей. Ему надлежало разделять участь погибавших за него солдат, а не прятаться за юбку своей жены, сестры Константина.

Эта война была отражением не соперничества старого, языческого с новым, христианским, а схваткой за преобладание между двумя субэтносами уже сложившегося этноса, из которого выросла Византия. Что же касается потомков римлян, еще не растворившихся в обновленной этнической системе, то для них закончилась фаза обскурации и настало время, когда они уже не могли действовать. Им оставалось только вспоминать.

И всюду так

Приведенного материала нам достаточно для вывода, которого увеличение числа примеров не изменит. Пассионарность античного, или эллино-римского суперэтноса затухала, кристаллизуясь в цивилизации, способной устоять против напора соседей вследствие накопленной инерции. Взорвана эта система была изнутри мощным эксцессом, или пассионарным толчком, который имел место в регионе Скандинавии, Восточной Европы, Малой Азии и Сирии. Эта локализация показывает, что описанный феномен не имеет касательства к социальному кризису рабовладельческой системы и не является плодом сознательной деятельности людей, которые гибли, не понимая, почему им вдруг стало так плохо.

Сдержать процесс и спасти страну не могли ни бюрократический гений Диоклетиана, ни политическая изворотливость Константина, ни военные таланты Феодосия. На Востоке, где образовался новый этнос, условно именуемый византийским, варвары отражены, на Западе они просто замещают исчезнувших римских граждан.

Тот же процесс в Византии проходил при Ангелах и закончился падением Константинополя в 1204 г. Вспышка патриотизма в Никейской империи на время оживила развалившуюся страну, но процесс этнического распада продолжался, и даже мужество Иоанна Кантакузина не смогло его остановить. Византийский народ исчез, растворился, деформировался задолго до того, как османы ворвались в беззащитный, вернее — не имевший воли к защите, Константинополь (5 мая 1453 г.).

Ахеменидская империя погибла от внешнего удара, и обскурация на Ближний Восток пришла позже. Она облегчила победу не Александру Македонскому, а Сулле, Лукуллу и Помпею, Титу и Траяну, а также сакскому вождю Аршаку, основавшему Парфянское царство на развалинах Древнего Ирана.

В средневековом Китае обскурация подкрадывалась исподволь. В середине XVII в. прогнившая бюрократия Мин капитулировала перед крестьянским ополчением Ли Цзычэна, а последнее было молниеносно разбито кучкой маньчжуров, только что объединенных князем Нурхаци.[424] После этого Китай находился в каталепсии двести лет, что дало повод европейским наблюдателям расценить временную летаргию как неотъемлемое свойство китайской культуры. На самом же деле тут была не болезнь растущей культуры, а закономерное старение этноса, прожившего более тысячи лет (581-1683).

Как ни странно, фаза обскурации не всегда приводит этнос к гибели, хотя всегда наносит этнической культуре непоправимый ущерб. Если обскурация развивается быстро и поблизости нет хищных соседей, стремящихся к захватам, то императив: «Будь таким, как мы» встречает логичную реакцию: «День, да мой!». В результате исчезает сама возможность сохранения этнической доминанты и любых коллективных мероприятий, даже разрушительных. Направленное развитие вырождается в подобие «броуновского движения», в котором элементы — отдельные люди или небольшие консорции, сохранившие, хотя бы частично, традицию, получают возможность противостоять тенденции к прогрессивному упадку. При наличии даже небольшого пассионарного напряжения и инерции бытовых норм, выработанных этносом в предшествовавшие фазы, они консервируют отдельные «островки» культуры, создавая обманчивое впечатление того, что существование этноса как целостной системы не прекратилось. Это самообман. Система исчезла, уцелели только отдельные люди и их память о былом.

Фаза обскурации ужасна тем, что она является серией резких изменений уровня пассионарности, хотя и незначительных по абсолютной величине. Адаптация при столь быстрых и постоянных изменениях среды неизбежно запаздывает, и этнос гибнет как системная целостность.

Таким образом ясно, что пассионарии никого не вытесняют из этноса, но за счет своей избыточной энергии создают разнообразие, усложняющее этническую систему. А сложные системы устойчивее упрощенных.

Таков механизм этногенеза — природного процесса. И ясно, что ни идея Августина о граде Божием, ни гегелевская тяга к абсолюту, ни философская экзистенция Ясперса к объяснению этого явления неприменимы.

XXXVI. После конца

Мемориальная фаза

Память о прошлом переживает инерцию пассионарных импульсов, но удержать ее отдельные люди не в состоянии. Их усилия не встречают поддержки у современников, хотя они и небесплодны. Сочинения поэтов сохраняются как фольклор, шедевры художников становятся мотивами народного искусства, история подвигов защитников родины превращается в легенду или былину, где точность описаний противопоказана жанру.

Такую картину мы наблюдаем на Алтае. Там обитают шесть племен, из которых три северных — отюреченные угры, а три южных — осколки древних тюрок. Телесы — потомки тюркютов, теленгиты и телеуты — племена телесской группы, к которой принадлежали и уйгуры, а алтай-кижи — отрасль найманов, попавшая на Алтай в XII в. У всех есть богатый былинный эпос, многие сюжеты которого восходят к временам тюркютского каганата VI–VIII вв., погибшего в борьбе с империей Тан.[425] Спасшиеся от резни тюркюты укрылись в долинах Горного Алтая, ждали там времени своего возрождения и не дождались.[426] Они перешли в состояние, близкое к гомеостазу, но сохраняли свою героическую поэзию как память о прошлом.