Приключения, почерпнутые из моря житейского. Саломея - Александр Вельтман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Виноват, виноват! — вскричал Платон Васильевич, вскочив с кресел и схватив Саломею за руку, — простите меня… сядемте… голова немножко слаба… Я все забываю, что вам неприятны горькие воспоминания… сядемте, пожалуйста… Я надеюсь, что вы со мной оставите церемонии и с этой же минуты будете здесь, как дома… это ваши комнаты… здесь ваша уборная… тут будуар… а вот спальня ваша… я, кажется, все обдумал, чтоб угодить вашему вкусу…
— Мне человек ваш сказал, что эти комнаты господские; а мне показал какие-то другие подле господских.
— Ах, он дурак! Он ничего не знает! он не знал, что это вы…
— Но… где ж комнаты хозяйки дома? — спросила Саломея.
— Вы и будете здесь хозяйка, весь дом в вашем распоряжении… Боже мой, я буду так счастлив!.. И какой странный случай! Судьба!.. Когда я строил этот дом, я хотел во всех мелочах сообразоваться с вашим вкусом… помните, я все спрашивал вас, какой род украшений вам нравится…
Это напоминание прояснило прошедшее для Саломеи.
«Боже мой, да это тот дряхлый жених, которого мне навязывали! У меня из головы вышла его фамилия! — подумала Саломея, — он совсем выжил из ума!.. Он, кажется, помешан!..»
— Помните, — продолжал Платон Васильевич с умилением сердца, забывшись снова, — помните, какое счастливое было время!.. Ах, сколько перемен!.. Когда же это?
Платон Васильевич остановился и задумался.
— Кажется, я вчера был у вас и говорил с батюшкой вашим, Петром Григорьевичем…
«Этот старик расскажет всем, кто я!» — подумала Саломея.
— Еще раз повторяю вам, что мне непонятны ваши слова! Может быть, я на кого-нибудь похожа из ваших знакомых, в этом я не виновата, и прошу вас принимать меня не иначе, как за то, что я есть, за француженку Мильвуа…
— Виноват, виноват! Не сердитесь!.. я все забываю, что обстоятельства… так… переменились… — сказал Платон Васильевич, совершенно потерянный, — ваш супруг… был… кажется… известный поэт Мильвуа… Какой удивительный поэт! Мой любимый французский поэт!.. И умер… как жаль!.. Не сердитесь… это меня встревожило… я счастлив, что могу быть вам полезным… не обижайте меня!.. Не лишайте…
«Как нестерпимо несносен этот безумный старик!» — подумала Саломея.
— Я вам очень благодарна за ваше внимание, — сказала она обычным тоном светского приличия, прервав сердечное излияние участия Платона Васильевича и вставая с места, как хозяйка, которой наскучила болтовня гостя.
— Нс лишайте счастия… — договорил Платон Васильевич, приподнявшись также с кресел.
— Я так рано встала сегодня, утомилась и желала бы отдохнуть, — сказала Саломея, не обращая внимания на слова его.
— Сейчас, сейчас велю кликнуть к вам горничных… Француженки… я очень помню, что вы не любите русских служанок… Если вам вздумается читать, то вот шкаф с избранными произведениями французской литературы… Извольте посмотреть, наш любимый автор, Руссо, занимает первое место. Занд не удостоена чести быть в числе избранных. Я очень помню наш разговор об ней… оковы Гименея для вас священные оковы…
Саломея невольно вспыхнула. В самом деле, она ненавидела Жоржа Занда и не безотчетно: гордость ее не выносила защиты женщин; ей казался унизительным процесс, затеянный этим незваным адвокатом прекрасного пола. По понятиям Саломеи, умной женщине, с характером, самой природой дан верх над мужчиной и право оковать его своей властью: не женщина рабыня, думала она, но тот, которому предназначено ухаживать за ней, просить, умолять, лобзать руки и ноги и считать себя счастливым за один взор, брошенный из сожаления.
Платон Васильевич долго бы еще показывал Саломее все принадлежности будуара и спальни, придуманные им в угоду ее вкусу, но она поклонилась и вышла в спальню.
Как ни бодрились все чувства старика, но он изнемог, и, едва переставляя ноги, поплелся вон. А не хотелось ему идти: тут же при ней отдохнул бы он от своей усталости, надышался бы ее дыханием, помолодел бы донельзя! Ни шагу бы теперь из дому своего, да нельзя! в доме есть уже хозяйка, от которой зависит дозволение быть в нем и не быть.
«Кажется, ничего не упущено», — рассуждал он сам с собой в заключение новых распоряжений и новых заботливых дум об угождении и предупреждении желаний Саломеи, которая никак не могла скрыться от него под личиною Эрнестины де Мильвуа.
«Странно! не хочет, чтоб ей даже напоминали ее имя!.. Во Франции… замужем… когда ж это?… — допрашивал сам себя и рассуждал сам с собою Платон Васильевич. Смутные думы роились в голове его, как пчелы, прожужжали всю голову; но ничего не мог он решить. — Саломея… предложение Петру Григорьевичу, ожидание… и вдруг Саломея не Саломея, а Эрнестина де Мильвуа… Нет, это сон!»
— Борис! что эта дама, там? в доме? — спросил Платон Васильевич, не доверяя сам себе.
— В доме, ваше превосходительство.
— Стало быть… это действительно… И одна ведь, одна?
— Действительно так, ваше превосходительство.
— Хорошо; постой!.. она, кажется, на креслах сидела? в уборной?
— В уборной, в уборной, ваше превосходительство.
— Хорошо; ступай!.. Нет, это не сон, — сказал довольный и счастливый Платон Васильевич по выходе Бориса и начал снова обдумывать, чего еще недостает в доме для полного хозяйства, а главное, для полного довольствия Саломеи. Ему хотелось, чтоб все, все так ей понравилось, так приковало ее к себе удобством и изящностью, что невозможно бы было ей ни с чем расстаться, ничего не желать лучше. Ревизуя в голове расположение комнат, мебель, вещи и все принадлежности дома, до тонкости, входя во всё, как говорится, сам, он более и более чувствовал недостаток волшебства. Если б волшебный мир существовал еще, то Платон Васильевич пригласил бы не архитектора, а чародея перестроить в одну ночь и убрать весь дом совершенно по вкусу Саломеи Петровны, так, чтоб не стукнуть, не разбудить ее, не тронуть с места ее ложа.
Припоминая ревниво даже кресла, на которых сидела Саломея, склоня голову на спинку, Платон Васильевич, вздохнув, привязался к неудобству этих кресел. «Что это за нелепые кресла! — подумал он, — подушка как пузырь, к стенке прислониться нельзя, не чувствуя ломоты в костях… Саломея Петровна, верно, проклинала их в душе!» И Платон Васильевич мысленно строил для Саломеи Петровны кресла из самого себя. Ему хотелось, чтоб в этих креслах ей так было хорошо, как на коленях милого, чтоб эти кресла ее обняли, а она обвила их руками.
Вздохнув еще раз, Платон Васильевич очнулся от сладкого усыпления, велел кликнуть повара, переспросил, что он готовит кушать, наказал, чтоб все было изящно изготовлено и подано, чтоб впредь он являлся для получения приказания к даме, которая живет в доме.
