Черный огонь. Славяне против варягов и черных волхвов - Николай Бахрошин

Князя не зря все называли рачительным хозяином. Он давно понял: гоняться за быстрой выгодой, прижимать ладонью каждую серебряную монету — значит нажить скоро, да мало. Чтобы золото-серебро само текло в сундуки, надо и не скупиться порой. Зато град Юрич богател не только с набегов и родов-данников, свои людишки тоже приносили изрядно, да и многочисленные торговые гости, проходя мимо Юрича, оставляли обильную проездную плату. Богатая сокровищница была у князя. Только он один знал, насколько она богата и где схоронены основные запасы золота-серебра…

Князь смотрел. С высоты башни открывался далекий, просторный вид на мохнатый лес, курчавившийся на взгорьях, на бескрайнюю синеву Отца-неба, на плавно изгибающуюся, блестящую ленту Илень-реки. Помнится, малым ему, забравшемуся на башню, казалось: стоит подняться еще чуть повыше, привстать на цыпочки — и с такой высоты можно заглянуть и за край земель, куда уходит на ночлег солнечный диск бога Хорса. Что там, за краем, какие чудеса скрыты? От любопытства перехватывало дух у несмышленыша, сердце колотилось так, что, казалось, выпорхнет птицей от сладкой жути…

Теперь, конечно, князь так далеко не заглядывал. Добруж смотрел прямо перед собой, как по реке мимо Юрича проплывают могучие остроносые ладьи свеонов, твердо стоящие на любой волне на своих тяжелых дубовых килях.

Башни Юрича крепкие, стены надежны, под стенами покатый насыпной вал, но даже в этой крепости князь не чувствовал себя спокойным. Свеоны коварные…

А если рассудить хорошенько, когда он спокойно жил?

Всегда о чем-то тревожился, всю свою жизнь. Была бы шея, а уж Лихо на нее само вскочит, так говорят. Пока был молодым, зеленым, как весенний лист, пока отец, князь Добрыня, оставался живым и в силе, Добруж постоянно думал о том, как бы самому сесть на княжение после него. Зубами скрипел по ночам — вот как хотелось править. Дух заходился от черной, холодной ненависти — вдруг кто из братьев опередит, сам вскочит на княжий престол. Тогда ему, Добружу, не жить, это точно. Зарежут братья! И его, и мать, когда-то, в далеком прошлом, черноволосую, кареглазую красавицу-деву, полонянку из теплых степей. Именно она назвала его таким непривычным для здешнего слуха именем — Добруж. Отец, весь в княжьих заботах, начал обращать внимание на малого позже, когда Добруж подрос и научился выделяться среди остальных. Немало ему пришлось вынести, чтобы выделиться…

Конечно, потом отец уже явно отличал его из тринадцати сыновей, прижитых от четырех любимых жен. Любил за телесную ловкость и хозяйственную смекалку. «Мой сын, издалека различишь. Весь в меня и умом, и удалью», — часто повторял старый князь, похлопывая его по плечу. Даже юным, только осваивающим ратное умение среди прочих отроков, молодых воинов, поставленных постигать искусство владения телом и оружием, Добруж всегда был из первых среди погодков. Побеждал соперников и в конных скачках, и с мечом в руке, и в водных забавах. Кроме того, думал и говорил он не только про девок и про то, кто сколько хмельного залил в себя за вечерней трапезой. Не похвалялся без конца силой и ловкостью и бескровными победами в состязаниях, как остальные отроки. При случае мог подать дельный и взвешенный в уме совет, впору воину, убеленному сединой. Отец открыто называл его своим любимым сыном и наследником княжества. Но Добруж все равно томился духом. Кто мог до конца понять гневливого князя, переменчивого характером, как игривый Стрибог-ветродуй? Вдруг да передумает напоследок?

Наконец-то отец отдал свой последний вздох, отлетел духом в Ирий. Не успело еще остыть его тело, а молодой Добруж вместе с отцовскими доверенными дружинниками, предусмотрительно щедро задаренными серебром и, главное, многими обещаниями, уже резал и сек мечами своих кровных братьев. Боялся, как бы те не опередили его, сами не надумали силой захватить власть.

Успел, хвала богам, никого в живых не оставил. Один остался наследником. Так всегда было, понимал Добруж, так устроили боги жизнь в Яви, что каждый, как может, карабкается все выше и выше, наступая на остальных. А как иначе? Не ты, так тебя! Из помета щенков выделяют лучшего, а остальных топят. Из молодых жеребят самого быстрого и сильного растят в боевого коня, а других при случае голода забивают на мясо. И у людей так же. Власть не терпит равных себе, давно догадался Добруж. Успел, опередил братьев — значит, он и есть самый лучший, самый твердый духом и скорый решениями, как подобает будущему князю.

А у богов разве не так? Тоже небось все расставлены по старшинству, размышлял он потом. Небось решил бы кто из средних богов занять место верхнего, быстро бы очутился в подземном мраке Кощея. Великан Свят-гора вот когда-то возмутился против богов, встал поперек их власти и до сих пор гниет под землей. Иначе никак… Кто-то должен стоять над всеми и направлять остальных!

Казалось, получив долгожданное, тут бы и успокоиться ему, утвердившись на княжьем столе. Но где покой, а где — он! Иные заботы, новые тревоги навалились на него чередой. Да так и не кончались с тех пор…

Почему он снова об этом задумался? В который раз за последнее время… Уставать начал? Стареет?

Когда-то в юности, мечтая сидеть на княжьем столе выше всех, чтоб остальные, заслуженные и седобородые, слушали его, как отца, Добруж и представить себе не мог, сколько забот с этим связано. Охранять от чужих набегов пределы владений, собирать дань с диких родов, всегда скалящих зубы исподтишка, мало ли?

Потом у самого начали подрастать сыновья, входить в силу и ум. Кто из них сейчас мечтает о его скорой смерти, чтоб самому сесть на княжий стол? Многие, Добруж знал об этом наверняка, сам был таким же юным и жадным. Конечно, он любовался на своих сыновей, надежду и продолжение рода. Но и опасался их. Поэтому пока не выделял никого в наследники, так спокойнее. Случись с ним что, братья сами разберутся между собой в кровавой сваре. Самый умный и сильный сядет на княжение. Так всегда было! Это дикие лесные люди почитают кровное родство как святыню, а им, повелителям, иной удел от богов, давно уже понял князь.

Добруж не забыл, как многие лета назад сам поторопил смерть старого, но еще могучего телом Добрыни, добавив ему в вечернее пиво несколько затейливых капель. Волхв Яремь приготовил ему такой настой. Это потом Яремя прозовут Черным, станет он колдуном, чье имя наводит ужас только упоминанием, страшным ликом и грозным духом. А тогда он еще был молодым и красивым. Давно дело было…

Князь и рад бы теперь забыть давнее подлое дело, да не получается. Боги тем более не забудут, когда придет ему срок кончить жизнь в Яви. Судить будут, и как бы не засудили… Впрочем, ладно, оправдается как-нибудь на последнем суде, успокаивал себя князь. Кто, как не боги, сделали его владетелем над всеми? Значит, с него и спрос особый, ему можно то, что другим нельзя.