Мир приключений, 1983 - Александр Беляев

Кто осуществил эту дикую расправу над мирными, безоружными героями сказок, кому это они так насолили?

Тем, кто давным-давно сжег на Ведьмином Холме близ Салема Мэри Брэдбери, кто во все времена сжигал «вредные» книги и «сомнительные» идеи, а также их упрямых авторов, зачем-то тащившихся куда-то звать и от чего-то предостерегать. И открывать какие-то никому не нужные «новые горизонты». Пуританам и фашистам, святошам и воинствующим узколобым «ученым»-прагматикам; и просто обывателям, которым всегда щекотал ноздри запах гари.

Жгли и убивали все те, кому мечта и фантазия, новый взгляд на мир и просто «иная точка зрения» стояли поперек горла. И видимо, не такими уж безобидными были жертвы, надо думать, здорово насолили они своим палачам.

В «будущем» рассказов Брэдбери книгоубийцы жгут книги именем Науки — бедная Наука, какие только мерзости не творили в XX веке, прикрываясь, словно щитом, твоим сияющим ореолом! Погромщики оправдывают варварство «заботой о подрастающем поколении», которому, дескать, все эти бредни ни к чему — века назад подобные же «педагоги» посылали тысячи детей на верную смерть, в крестовые походы… А на деле за спешно напяленной — она и сидит косо, это заметно сразу же, — маской «научности» проглядывает отталкивающая физиономия мещанина, холодного деляги, мракобеса. А под личиной «педагогов» скрываются духовные растлители, внушающие детям всего две, но до чего же гнусные мысли: не думайте и делайте, как мы!

Сказки и фантазии для этой публики далеко не безобидны: истребляемые книги направлены как раз против них, против обывателей. Потому-то, бросая в темницы, сжигая, четвертуя книги и их авторов, пуритане стараются в поте лица.

Но и на баррикадах, пока война не закончена, против них дерутся смелые до отчаянности бойцы, которым тоже терять нечего.

В рассказах Брэдбери «Эшер 2» и «Изгои» на защиту мечты и фантазии поднялись все, от мала до велика. Рядом с титанами — Шекспиром, По, Бирсом — бьются писатели менее известные. Это два ирландца, Уолтер де ла Map и лорд Дансени, авторы как жутких историй о духах и привидениях, так и удивительно чистых романтических сказок. Это язвительный и тонкий фантазер американец Джеймс Бранч Кэбелл, его соотечественники и современники: философски настроенный чудак Артур Мэйкен и болезненно-мрачный Говард Лавкрафт, положивший начало «литературе ужасов». На одном бруствере насмерть бьются за себя и за своих героев детский сказочник Фрэнк Баум, романтики Натаниел Готорн и Вашингтон Ирвинг, тонкий психолог Генри Джеймс. Спиной к спине, поддерживая друг друга от наседающих со всех сторон врагов, сражаются Эдгар Райе Берроуз, мастер авантюрных сюжетов и первооткрыватель коммерческой «золотой жилы», и Олдос Хаксли, сатирик, интеллектуальный властитель дум целого поколения… Даже Чарлз Диккенс — на что уж мирный человек! — с ними: в «черные списки» его занесли за один-единственный рассказ о привидениях.

В мире, столь ненавидимом Брэдбери, сжигают фантазию. Мрачную и светлую, реалистическую и потустороннюю, детскую и взрослую; с одинаковым ожесточением вырывают страницу за страницей из книг научных фантастов и детских сказочников. Ножницы цензора, словно гильотина, работают без устали, растет список жертв: Шекспир, кэрролловская Алиса, неизвестно кем и когда придуманный Дед Мороз — всех под нож! Всех, у кого хотя бы раз прорвалось это запретное и неискоренимое: фантазия, мечта, удивление…

А за горизонтом уже видно время, когда участь фантастов разделит и вся остальная литература.

Зачем страсти, когда есть страстишки. Зачем история, когда рядом повседневность автомобилей, холодильников, стиральных машин. Какие там книги! Насколько лучше и доступнее телевидение (а в будущем, вероятно, и «говорящие стены», описанные в романе Брэдбери «451° по Фаренгейту»). И самое зловредное, самое крамольное в этом скучном, бесчеловечно расписанном по пунктам мире духовных скупердяев это, конечно, сны и фантазии, светлые грезы и мрачные кошмары-пророчества.

Можно сколько угодно спорить, «фантаст» ли Рэй Брэдбери, но достаточно проникнуться его горькой убежденностью, вынесенной из детства и закаленной в последующие годы: когда начнут жечь книги, первыми на костер поведут фантастов, — и сомнения разом исчезнут.

Он был и до конца останется с ними, с писателями-фантастами и их созданиями. Бок о бок со всеми отверженными, запрещенными и «иссеченными» цензорскими ножницами, со всеми, загнанными в темницы безвестности и приговоренными к казни. Да и как им не быть вместе!

Теперь, когда трудно приходится им, отверженным, Рэй Брэдбери немедля бросится на помощь. Он хорошо помнит, что сделали для него в годы детства фантастические книжки, чем он им всем обязан.

Начиная прямо с того двадцать восьмого года…

«ПОБЕГ»

Жюль Верн был моим отцом.

Уэллс — мудрым дядюшкой.

Эдгар Аллан По — приходился мне двоюродным братом; он как летучая мышь — вечно обитал у нас на темном чердаке.

Флэш Гордон и Бак Роджерс — мои братья и товарищи.

Вот вам и вся моя родня.

Еще добавлю, что моей матерью, по всей вероятности, была Мэри Уоллстонкрафт Шелли, создательница «Франкенштейна».

Ну кем я еще мог стать, как не писателем-фантастом — в такой-то семейке.

И вновь прильнем к иллюминаторам «машины времени». Опять перед глазами проплывают картины детства Рэя Брэдбери. Но после того памятного осеннего дня 1928 года, когда была сделана остановка, скорость движения машины резко возросла. Время уплотнилось, сжалось гармошкой, и от былого неторопливого чередования «кадров» не осталось и следа: они вдруг стремительно понеслись куда-то, наскакивая друг на друга, как в старинном кино…

Итак, девочка, родители которой снимали квартиру в том же доме, что и семейство Брэдбери, дала Рэю журнал, каких он сроду не видывал. Сразу же бросилось в глаза название: «Эмейзинг Сториз», что можно было перевести и как «Удивительные истории», и как «Поразительные», и даже как «Невиданные». Ярко-красные буквы заголовка шли, уменьшаясь, слева направо и снизу вверх — как шлейф улетающей вдаль ракеты. А ниже, под шлейфом…

Но что же это было такое — журнал «Эмейзинг Сториз»?

В феврале 1904 года на американскую землю впервые ступил двадцатилетний юноша с аккуратно зализанными волосами, умным и цепким взглядом и недюжинной даже по американским меркам практической хваткой. Багаж молодого инженера из Люксембурга, Хьюго Гернсбека, был небольшим: личные вещи да изобретенная им самим электробатарейка нового типа, которую он надеялся запатентовать. Все сбережения он привез с собой в бумажнике — что-то около двухсот долларов.