Черный Ферзь - Михаил Савеличев

Ферц ни в коей мере не рассматривал себя в качестве того, кто, переборов отвращение, возьмет на себя столь мерзкую обязанность (ибо измываться над материковыми выродками и упырями — одно, а срезать пропитанную гноем повязку, под которой шевелится выводок червей, со своего брата по оружию — совсем другое).

Но сейчас он рассматривал этих сытых, откормленных, гладких, с хорошими зубами и приятным запахом изо рта, с кожей, где не отыщешь ни единого изъяна, которая, кажется, светится изнутри, ясными глазами, не ведающими ни гноя, ни мучительной воспаленности, ухоженными ногтями без темной каймы, легко дышащими носами, откуда не тянется хроническая юшка вечной простуженности, и Ферцу до боли в кончиках пальцев захотелось содрать в них не только их дурацкие одежды, но и самою кожу, обнажить их прогнившие тела, но не облегчения их мук ради — нет! — а для того, чтобы сбить с их лиц спесь превосходства над теми, кому не посчастливилось (по их мнению) родиться в здешнем мире.

В своем иллюзорном высокомерии они давно позабыли о том, как мерзок человек по природе своей, и если он источает благовоние, то не из-за врожденной неспособности портить воздух, а лишь потому, что в задний проход путем весьма болезненной операции ему вбили озонатор.

— Они говорят о неком шифровальщике группы флотов Ц, моем хорошем знакомом, которого здесь называют Навахом, — сказал Сердолику Ферц. — Он оказался материковым выродком и сейчас находится в руках имперской разведки. Его разрабатывает сам господин Зевзер. Вы не слыхали о господине Зевзере? — как бы между прочим поинтересовался у присутствующих Ферц. — Ха-ха! Никто не слыхал о господине Зевзере, ведь встреча с ним заканчивается смертью. Мучительной смертью. На пыточном станке. Под ножами, которые вырезают на вашем теле приговор. -

Он лжет, — сказал Вандерер. — Не слушайте его, он лжет!

— Мой дом, — сказал Сердолик. — Проходи. Не стоило мне это делать, ну да ладно. Не оставлять же тебя одного.

— Мог бы и оставить, — проворчал Ферц. — Я не напрашивался.

— Я в ответе за того, кого приручил… — усмехнулся Сердолик, несильно подталкивая Ферца к выходу из тесного отсека. — Не обижайся. На самом деле я даже рад, что ты здесь. Одному дома невмоготу.

Ферц шагнул прочь из духоты, пропитанной странным запахом, какой бывает при сильных грозах, вытер заливающий глаза пот и осмотрелся.

Ну и размер! Кубрик для боевого расчета дасбута где-нибудь на плавучей казарме покажется тесной каютой по сравнению с тем, куда привел его Сердолик. Да что там кубрик! Здесь бы уместился командный центр группы флотов Ц, а заодно и М, и Ф, и Д!

Ферц даже приготовился привычно поежиться в ожидании ощущения стылости и промозглости, неизбывно присущих огромным помещениям, с прогревом которых не справится ни одна обогревательная система, если бы кому-то пришло в голову ее вообще устанавливать. Но здесь не было и намека на влажный холод. Наоборот, казалось что ты погрузился в нечто теплое, обвалакивающее, убаюкивающее, отчего хочется опуститься на мягкий ворсистый ковер, свернуться калачиком и задремать…

— Садись, располагайся, — похлопал Ферца по плечу Сердолик.

Ферц с удовольствием последовал бы приглашению Сердолика, так как ноги медленно, но верно наполнялись свинцовой тяжестью, а на плечи словно бы взвалили ящик с патронами, однако никаких седалищ не обнаруживалось, равно как и иной мебели, за исключением висящих на стенах плакатов.

Справедливая ярость на неуместную шутку уже начала подогревать кровь бравого офицера Дансельреха, но тут сам Сердолик уселся прямо в пустоту, однако на пол не брякнулся, поскольку тот вспучился навстречу его заду, подхватил, обтек, вспенился мелкими пузырьками, а когда они разгладились, то оказалось, что хозяин дома сидит в низком кресле вытянув вперед длинные тощие ноги по уже знакомой Ферцу привычке.

— Я его сам построил, своими руками, — сказал Сердолик. — Не люблю города со всей суетой… А здесь в самый раз — тишина и развалины, развалины и тишина. Не смотри, что комната такая маленькая, друг мой Ферц. Здесь все есть — и для гостей, и для семьи… — Корнеол помрачнел, выудил откуда-то из воздуха запотевший стакан, шумно отхлебнул. — Семьи вот только уже никакой нет… А может я не прав? — Сердолик вдруг оживился. — Может здесь и моя вина?

Ферц решил последовать примеру Сердолика. Ничего сложного в этом не оказалось, как, впрочем, и обзавестись стаканом с ледяной дрянью — достаточно лишь пошевелить пальцами. Хотелось чего покрепче, по-ядреней, но промочить пересохшее горло и это подойдет.

Насчет замечания Сердолика о собственноручном возведении дома Ферц немедленно вынес мысленный вердикт: «Врет как потаскуха о своем здоровье». До последнего момента Корнеол вроде бы ни в чем не продемонстрировал своего умения убедительно лгать, да и какой ему резон делать это сейчас, когда Ферц, по мнению Корнеола, находится в полной его власти, а повод говорить неправду выглядел мелковатым. Однако бравый офицер Дансельреха даже в столь необычных условиях оставался склонным верить лишь собственным глазам. А глаза говорили, что на такую постройку пришлось нагнать уйму народа, и не каких-нибудь обсосков из трюма, не умеющих управляться даже с собственным шлангом, чтобы попасть в сортирную дырку, а профессионалов без дураков.

— Понимаешь, друг мой Ферц, — продолжал Сердолик, — она ведь так и сказала: «Твоей вины здесь нет», но кто поймет этих женщин, — он вздохнул, тем самым подтверждая свою беспомощность в столь тонких материях.

На что Ферц, кому порядком надоели стенания Сердолика, а по всему телу распространился зуд приступить к немедленной рекогносцировке, ибо не вечность же ему здесь гнить, одетым в короткие штанишки и попивая приторную бурду, заявил:

— Идешь к женщине — запасись плеткой.

Сердолик поперхнулся, бросил стакан на пол и принялся стучать себя по груди, борясь с кашлем.

— Хороший совет, — как можно вежливее просипел он, побагровев лицом.

Пока Сердолик громко сморкался в огромный кусок ткани, который он, словно кудесник, вытащил из кармана, Ферц отставил стакан, поднялся, подошел к стене и принялся рассматривать то, что поначалу принял за плакаты. Но, как оказалось, они не несли никакой полезной пропагандистской нагрузки и относились к запрещенному в Дансельрехе разряду так называемого «искусства». Поначалу Ферц, привыкший к воспитательной прямолинейности агиток, даже не сразу сообразил, что на них изображено.

На одной огромное чудище с жутковатого вида потомством паслось в джунглях. Пропитанием для них, как догадался Ферц, служили огромные деревья, одно из которых они общими усилиями свалили и, судя по всему, уже догрызали ствол.