"Я" - Константин Щемелинин

Нужно веселиться, ибо может стать гораздо хуже, чем есть сейчас!

Нужно веселиться, ибо твое будущее покрыто мраком — может быть оно будет в тысячу раз хуже, чем твое настоящее, которое кажется тебе плохим.

Радуй себя сам, ибо другие не будут стараться радовать тебя.

Тот, кто смеется, духовно сильнее того, кто ходит по жизни с серьезным лицом.

Порадуйся вместе с конкурентом — и его успех станет твоим успехом, позавидуй конкуренту — и его успех станет твоей неудачей.

Конечно, можно завидовать более удачливому, чем ты, и стремиться умалить его заслуги, а то и просто подставить подножку, но помни:

«Уничтожь победителя — и его победа станет еще больше, а твое поражение все равно останется точно таким же поражением, каким и было раньше».

…А еще я понял смерть. Пока смерть подвластна тебе, ты никому не подвластен[5].

Так почему же ты, человек, отторгаешь смерть? Ведь все мы смертны, и я, наверное, тоже.

Живи в мире со своей смертью, человек.

Твоя смерть всегда с тобой, ибо существует право, по которому мы можем отнять у человека жизнь, но нет такого права, по которому мы могли бы отнять у него смерть.[6]

Посмотри на меня — я уже дважды умирал, и после каждой своей смерти становился другим, но я — не человек, а некто больший, чем человек. Ты же — человек, поэтому когда ты умрешь, тогда ты умрешь только для окружающих, однако ты можешь остаться жить в памяти потомков. Жизнь — коротка, но слава может быть вечной,[7] и это утверждение истинно! 

…Я был таким же, как и раньше, когда еще я не ступил на этот путь; и так же, как тогда, я относился к незнакомому человеку: сначала, в первый момент знакомства, в душе я не верил ни единому его слову, однако доверял полученной от него информации (конечно же, если на то время у меня не было проверенных данных, которые противоречили бы ей). В таком случае я вполне мог действовать согласно полученной от него информации или же сослаться на его мнение. Если же он меня обманывал (случайно или же преднамеренно), то я не огорчался, ведь внутренне я все равно ему не верил! Ни для него, ни для меня это не будет иметь никаких последствий, а он вряд ли обогатится духовно или материально из-за такой мелочи, как обман. Но если по прошествии длительного промежутка времени после регулярного общения оказывается, что мой партнер, в основном, говорит не обманывая, а лишь ошибаясь, и делает то, что пообещал, тогда следует вывод, что ему можно доверять, и он является настоящим другом — и если вдруг он все же решится на сознательный обман, то это уже называется предательством, которое огорчает и за которое можно (если только судьба даст в руки шанс), можно и отомстить, и отомстить жестоко. Я подчеркиваю — только если судьба сама даст в руки шанс — нельзя мстить ради мести, ибо этим опустошается твоя собственная душа; если судьба не дает тебе такого шанса, это не значит, что она не даст его кому-либо другому (кто предал один раз — предаст и второй, а значит, врагов у него будет больше, чем «друзей», которые лишь называют себя его «друзьями», а на самом деле они — лютые волки) или даст его тебе, но даст позже.

Но лучше не мстить — лучше всего просто забыть и идти дальше своей дорогой — меряй все своей смертью, и тогда поймешь, на какие никчемные мелочи тратится жизнь, твоя единственная и неповторимая жизнь.

Лучшая месть — забвение, она похоронит врага в прахе его ничтожества.[8]

Вчера и сегодня… Ты вчера сделал что-либо, а сегодня оказалось, что сделанное тобою вчера — плохо и тебе не нужно, потому что ты рассчитывал получить не тот результат, который получил, а другой, лучший. Ты можешь упрекнуть себя за сделанную тобой ошибку, можешь упрекать себя еще многие дни и годы, но, во-первых, от упреков самому себе ничего не изменится, и во-вторых, нужно не упрекать, а делать правильные выводы: то, что ты сделал вчера — это хорошо, ведь ты сделал это на основе имеющейся у тебя информации на вчера, и в том, что ситуация к сегодняшнему дню изменилась — не твоя вина; ты можешь упрекать себя только в том, что «на вчера» ты собрал недостаточное количество информации и не спрогнозировал изменение всей ситуации в целом (но это очень сложно — предсказывать будущее, и многие регулярно терпят крах в этом). Если же ты «на вчера» собрал всю информацию, которую только мог собрать (ведь твои возможности не безграничны!), то ты не можешь упрекать сам себя ни в чем — ты сделал все правильно!

Живи спокойно и не терзай себя прошедшим днем!

Но люди — сложные создания, а их поведение —еще сложнее, поэтому, чем глубже я узнавал человека, тем больше понимал, насколько он сложен. Человеческий характер складывается из различных, часто противоречивых качеств: какие-то из них в данном обществе признаются положительными, а какие-то — отрицательными. Чем больше в одном человеке чего-то хорошего, тем меньше дурного, но это не всегда так.

Люди могут вести себя по-разному в одинаковых ситуациях, и этим они принципиально отличаются от машин.

К тому же — недостатки людей плавно переходят в их достоинства и наоборот.

…Когда я был еще человеком, мне не нравилась толпа: я старался находиться вне ее — не в группе, а рядом, чтобы между мной и ними было свободное пространство; и с течением времени эта моя отчужденность от «стада» выросла еще больше — теперь я чувствовал дискомфорт, находясь даже неподалеку от группы людей, поэтому я уходил от толп и плотных групп, предпочитая отстраненное одиночество.

Толпа — это стадо, идущее за вожаком.

Я — не ведомый, но я и не ведущий — я сам по себе: мой путь — это именно мой путь, на котором мне не нужны ни провожатые, ни последователи.

…Правда, когда я шел с кем-нибудь на контакт, тогда я действительно шел на него: подходил к кому-либо и вел беседу с выбранным мной человеком, однако я редко допускал обратное, —навязывание чужой инициативы меня раздражало. Я не против того, чтобы меня кто-либо убедил в чем-нибудь, но я не думаю, что первый попавшийся достоин хотя бы одного моего слова, поэтому я был очень разборчив в знакомствах, в общении, а самое главное, в обещаниях, ибо я могу выполнить практически все, а нарушать данное мной слово мне было противно, как будто я переступаю через себя, через свою основу — совесть. Эта моя гордыня имеет под собой ту основу, которую мало кто имел из людей за все историческое время, — право на нее, я полагаю, имели только мои предшественники — те, кто раньше прошел путь аналогичный моему, и поэтому я согласен, что излишнее высокомерие человека к человеку (как и самолюбование) вредно.

Столь же сознательно, как и толпы, я избегал рукопожатий — они были неприятны мне — эти касания чужих рук, символизирующие открытость и чистоту намерений, со временем стали чужды мне: я стал закрыт, закрыт психически и морально, а намерения мои могли быть какими угодно — от благородных и добрых, до жестоких и разрушительных. Чужие руки — мытые-немытые, чистые-потные, всякие разные — зачем они мне нужны? Рукопожатие с другом, с надежным и верным товарищем, которых у меня и было-то немного (а я думаю, что их столько же — их не может быть много по определению — и у всех остальных людей) — возможно и даже благотворно как для меня, так и для него, поэтому друзей я не чуждался, а вел себя с ними точно также, как и вел себя до начала своего пути.

…А время шло, и я чувствовал, будто что-то теряю. Ощущение потери не покидало меня. Все, что я делал, я делал без цели. Я впустую тратил время, и оно уходило от меня безвозвратно. Не для того мне были даны такие колоссальные возможности, чтобы просто менять миры, свой облик да любовниц, не для того…

Время, как и жизнь, — купить нельзя — можно только потерять.

Самое важное в моей жизни — время… — и я был морально готов платить бесчисленными триллионами людских жизней за одну секунду своего существования, но платить было не за что… — каждый умирает в одиночку! — да, я слишком далеко ушел от мира людей — обратно дороги уже давно нет, ну и пусть — я смело смотрю вперед, а не со страхом оборачиваюсь назад!

…А потом со мной произошел очень важный случай. Как-то раз мы с тигром путешествовали во времена средневековья. Была осень — красно-желтые листья расцвечивали леса и поляны во все оттенки огненного цвета, воздух был чист и светел; улетали птицы, жалобно курлыкали журавли, еще стояли последние деньки бабьего лета — и на душе было так хорошо! Ночь следовала за днем, безоблачная, с чистыми сверкающими звездами, а затем приходил восход, и нежаркое солнце вставало над горизонтом.

Мы с тигром сытно пообедали и легли отдохнуть: я выбрал место достаточно далеко от дороги, чтобы нас не увидели люди, — мы спрятались за холмом, поэтому могли лениво слушать, как скрипят телеги и вялые возгласы усталых путников замирают где-то вдали. Желтеющая трава шелестела, и шелест ее был какой-то жестковатый — это засыхающие стебли и листья ее терлись друг о друга. Летом, когда трава была еще зеленой, она шелестела гораздо мягче и нежнее, и жаркое солнце вместе с этим шелестом так расслабляло все тело, как не могла расслабить эта трава — трава осени, бодрящая и светлая. Пахло нагретой зеленью и свежестью близких осенний дождей.