Аквамарин (часть 2): по моим правилам - Наталия Матвеева

Лив вздохнула. Расстраивать и обижать Люка ей не хотелось, он правда был невероятно мил с ней, но…

– Прости, Люк, но… да, есть тут парочка гамадрилов, которые вытрепали мне все нервы… Ах да! – вспомнила вдруг Лив и чуть не захохотала. –За одной из этих обезьян я еще и замужем! Так что, да… В моей ситуации одним экстрактом валерианы не отделаешься, прости. – грустно добавила девушка, которой второй раз в жизни пришлось дать отворот-поворот хорошему, симпатичному парню, и ей правда было искренне жаль.

Люк вздохнул и быстро, но с невероятной грустью, произнес:

– А… да? Ну, ладно… Извини за вопрос, я просто… Не бери в голову. – он вдруг собрался и уже более спокойно произнес:

– Удачи тебе с отцом, Оливия, если понадоблюсь – звони.

И отключился.

Лив, все еще пребывая в легком шоке от того, что каким-то непостижимым образом очаровала компьютерную голову, бросила телефон на соседнее сиденье, попытавшись сосредоточиться на своей миссии.

Но, судя по всему, счастливая звезда решила перейти на соседнее полушарие земли или вообще упала с неба и сгорела в атмосфере, потому что Лив стало казаться, что какие-то темные силы (исходящие наверняка от насекомыша с туманным взглядом, от кого же еще?) специально препятствуют тому, чтобы она успела добраться до Эрнесто раньше, чем отец сделает из него люля-кебаб.

На перекрестке Президент и Сеттет-стрит «Кадиллак» уже готов был сорваться на только что загоревшийся зеленый, как, откуда ни возьмись, на проезжей части появилась бабуля, тяжело хромая с палочкой на другую сторону дороги, и, кажется, пребывая в мире, где слабым, немощным старичкам на любой дороге горит вечный зеленый свет.

Треклятые секунды бежали прочь одна за другой, пока бабуля медленно, но верно ползла в своих чистеньких, беленьких кроссовках (странный выбор обуви для пожилой женщины, но тем не менее), коричневой вязаной юбке и синем, утепленном пальто, переставляя свою палочку дрожащей, почти прозрачной, сухой рукой.

Лив с нетерпением барабанила пальцами по рулю, дрыгая ногой и наблюдая, как порывы ветра заставляют старушку прикрыть глаза и двигаться еще медленнее, чем здоровенная черепаха со светлыми полосками на толстом панцире… Лив не могла вспомнить ее название.

Машины позади нее сигналили ей, равно, как и нетерпеливые, вечно спешащие автомобили на встречной полосе, из которых уже начали выглядывать водители, ругая бесстрашную старушонку на чем свет стоит.

Лив со злостью посмотрела на орущих мужчин, ставших похожими на свиней, страдающих запором, и, недолго думая, вылетела из теплого «Кадиллака» и, подбежав к бабульке, которая ошарашено уставилась на маленькую блондинку в летнем топике, схватила ее руку и, перекинув через свою шею, поволокла ее практически на себе, морщась от дикой боли при каждом вдохе.

– Дочка, дочка, потише… Куда ты так спешишь? – медленно прошамкала бабуля, неотрывно глядя белесыми, выцветшими глазами на Лив.

– Да как куда, бабуля? На светофоре – красный, на дороге – нетерпеливые психи, на улице – пять градусов тепла! Вы же не хотите стать жертвой автокатастрофы, брошенной на месте преступления и замерзающей без руки помощи? – протараторила Лив ошеломленной бабке, и, сделав последний рывок, поставила старушку на безопасный клочок тротуара, выдохнув. – Запомните, пожилая мисс: зеленый свет – ползи вперед, красный – с места меня никто не сдерет… Как-то так.

И Лив побежала обратно к машине, сопровождаемая аплодисментами свиней с расстройствами желудочно-кишечного тракта и нервной системы и удивленным, но благодарным взглядом старушки на тротуаре.

Девушка резко стартанула, торопясь нагнать утерянное время, но на дороге, как на зло, на каждом перекрестке горел запрещающий сигнал, задерживая ее секунд на тридцать и все больше сокращая расстояние между нею и тем отрезком ближайшего будущего, в котором спешащая девушка находит мертвое тело сводного братца с вырванными жизненно важными внутренними органами.

На одном из подобных перекрестков, где красный свет был особенно мучительно долог, Лив нервно покусывала губу, глядя то на электронный циферблат перед собой, то на окружающие ее дома и прохожих, практически не замечая их. Ее телефон без устали жужжал на соседнем кресле, но девушка не предпринимала никаких попыток поговорить о собственных отклонениях по фазе хоть с кем-нибудь из тех, кому срочно захотелось найти ее.

Красный все горел и горел, пропуская оживленное четырех-полосное движение по перекрестному шоссе, и Лив волновалась все больше и больше… как тут ее внимание привлекли двое молодых людей, стоящих на углу дома. Один из них был белым, а другой – чернокожим, с короткой, еле заметной стрижкой черных, жестких волос и неизменным широким, приплюснутым носом – характерным признаком особенного лицевого строения темнокожих людей.

Белый парень был блондином в черной кожанке, под которой виднелась черная толстовка с капюшоном, джинсах и кедах, а лицо его… Лив не могла сказать, что это был обычный парень из тех, что учатся в колледже или работают официантами в закусочных. Криминальное прошлое этого блондинчика оставило свой след на перебитом, кривоватом носе, парочке шрамов: один украшал бровь, разделяя ее на две причудливые части, а другой – щеку, и выражении глаз – они цепко оглядывали прохожих, а точнее, их сумки, карманы, прикид, перепрыгивая на подъезжающие к светофору автомобили, пристально осматривая каждую деталь, замечая любую мелочь, которая могла бы дать информацию о состоятельности владельца или о возможностях перепродажи тачки, либо ее комплектующих.

Его друг афроамериканец выглядел подобным ему образом, но, в общем-то, не изменяя стилю афроамериканской молодежи: объемная темная футболка, массивная куртка с капюшоном, который был накинут на его голову, несколько передних золотых коронок, блестевших в те моменты, когда он цедил речитативом свою реакцию на слова товарища, джинсы, кеды… Он держал руки в карманах, и Лив могла поклясться, что в одном из его кулаков было зажато оружие.

Лив понимала, что они готовятся что-то совершить, но даже и во сне не могла представить, что жадные и внимательные взгляды этой разномастой парочки вдруг остановятся на тонированном, потрясающем «Кадиллаке Эскалэйд», внутри которого она же сама и сидела.

Со все более нарастающим беспокойством, нервно поглядывая то на светофор, то на часы, то на засиявшую неподдельным интересом группу из двух людей, разглядывающих ее автомобиль слева направо и о чем-то переговаривающихся, Лив упрашивала любые силы природы или хотя бы дорожное управление Нью-Йорка о том, чтобы она могла выжать газ и рвануть от этого места куда подальше… Но красный все горел и горел, заставляя ее проникнуться сильной нелюбовью к этому цвету.