Воин кровавых времен - Р. Бэккер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все было таким… настоящим.
«Он стер этот отрывок!»
Потом она подумала об Ахкеймионе.
Воздух провонял перегаром, рвотой и потом. Во мраке ярко, неровно горели факелы, раскрашивая глинобитные стены в оранжевый и черный, выхватывая из темноты толпящихся пьяных воинов: там — очертания бороды, тут — нахмуренный лоб, здесь — блестящий глаз или окровавленная рука на рукояти меча. Найюр урс Скиоата бродил среди них по тесным улочкам Неппы, старинного базарного района Аммегнотиса. Он прокладывал себе путь через толпу, старательно двигаясь вперед, словно к какой-то цели. Из распахнутых дверей лился свет. Шайгекские девушки хихикали, зазывая прохожих на ломаном шейском. Дети торговали вразнос ворованными апельсинами.
«Смеются, — подумал Найюр. — Все они смеются…»
«Ты не из этой земли!»
— Эй, ты! — услышал он чей-то оклик. «Тряпка! Тряпка и педик!»
— Ты! — повторил стоящий рядом молодой галеот. Откуда он взялся? Глаза его сияли изумлением и благоговением, но неровный свет факелов превращал лицо в жутковатую маску. Губы его казались похотливыми и женственными, а черная дыра рта выглядела многообещающе.
— Ты путешествовал с ним. Ты — его первый ученик! Его первый!
— Кого?
— Его. Воина-Пророка.
«Ты избил меня, — крикнул старый Баннут, брат его отца, — за то, что трахался с ним так же, как с его отцом!» Найюр схватил галеота и подтянул к себе.
— Кого?
— Келлхуса, князя Атритау… Ты — тот самый скюльвенд, который нашел его в Степи. Который привел его к нам!
Да… Дунианин. Найюр отчего-то забыл о нем. Он заметил краем глаза лицо, подобное степной траве под порывом ветра.
Он почувствовал чью-то ладонь, теплую и нежную, на своем бедре. Его затрясло.
«Ты больше… Больше, чем Народ!»
— Я — из Народа! — проскрежетал он.
Галеот дернулся, пытаясь вырваться из его хватки, но безрезультатно.
— Пожалуйста! — прошипел он. — Я думал… Я думал… Найюр швырнул его на землю и гневно взглянул на прохожих. Они смеются?
«Я следил за тобой в ту ночь! Я видел, как ты смотрел на него!»
Как он очутился на этой дороге? Куда он едет?
— Как ты меня назвал?! — крикнул он распростертому на земле человеку.
Найюр помнил, как бежал изо всех сил, прочь от черных тропинок среди травы, прочь от якша и отцовского гнева. Он натолкнулся на заросли сумаха и расчистил там местечко. Переплетение зеленых трав. Запах земли, жуков, ползающих по сырым и темным пещеркам. Запах одиночества и тайны. Он стянул с пояса обломки и уставился на них в полнейшем изумлении. Он перебрал их. Она была такой печальной. И такой красивой. Невероятно красивой.
Кто-то. Он забывал кого-то ненавидеть.
ГЛАВА 17
ШАЙГЕК
«В ужасе люди всегда вскидывают руки и прячут лица. Запомни, Тратта, — всегда береги лицо! Ибо это и есть ты».
Тросеанис, «Триамский император»«Поэт отложит свое перо лишь тогда, когда Геометр сумеет объяснить, как жизнь умудряется быть одновременно и точкой, и линией. Как может все живое, все мироздание, сходиться в одной точке — "сейчас"? Не ошибитесь: этот момент, миг этого самого вздоха и есть та хрупкая нить, на которой висит все мироздание.
И люди смеют быть беспечными…»
Терес Ансансиус, «Город людей»4111 год Бивня, начало осени, Шайгек
Однажды, возвращаясь от реки с выстиранной одеждой, Эсменет случайно услышала, как несколько Людей Бивня обсуждают подготовку Священного воинства к дальнейшему пути. Келлхус провел часть вечера с ней и Серве, объясняя, как кианцы, прежде чем отступить через пустыню, перебили всех верблюдов на южном берегу, в точности так же, как сожгли все лодки, прежде чем отступить за Семпис. И это очень осложнило налеты на юг, на пустыни Кхемемы.
— Падиражда, — сказал Келлхус, — надеется сделать из пустыни то, что Скаур надеялся сделать из Семписа.
Конечно же, Великие Имена это не остановило. Они планировали двинуться вдоль прибрежных холмов, в сопровождении имперского флота, который должен будет обеспечить их водой. Дорога обещает быть трудной — придется отправлять тысячные отряды в холмы, за водой, — но так они доберутся до Энатпанеи, до самых границ Священной земли, задолго до того, как падираджа сумеет оправиться от поражения при Анвурате.
— Так что будете скоро вы двое тащиться по песку, — сказал Келлхус с тем дружелюбным поддразниванием, которое Эсменет давно полюбила. — Да, Серве, тебе, в твоем положении, нелегко будет нести шатер.
Девушка бросила на него взгляд, одновременно и укоризненный, и восхищенный.
Эсменет рассмеялась, понимая при этом, что уходит все дальше от Ахкеймиона…
Ей хотелось спросить Келлхуса, не было ли известий от Ксинема, но она чересчур боялась. Кроме того, она знала, что Келлхус сам все ей скажет, как только появятся хоть какие-нибудь новости. И она знала, какими будут эти новости. Она уже много раз мельком видела их в глазах Келлхуса.
Они снова собрались на одной стороне костра, ища спасения от дыма: Келлхус в центре, Серве справа и Эсменет слева. Они жарили кусочки баранины, нанизывая их на палочки, и ели с хлебом и сыром. Это стало их любимым лакомством — одна из тех маленьких деталей, что несет в себе обещание семьи.
Келлхус потянулся мимо Эсменет за хлебом, продолжая дразнить Серве.
— Ты когда-нибудь раньше ставила шатер на песке? — Келлхуссс, — жалобно и ликующе протянула Серве.
Эсменет вдохнула его сухой, соленый запах. Она ничего не могла с собой поделать.
— Говорят, это занимает целую вечность, — назидательно произнес он, и его рука случайно скользнула по груди Эсменет.
Дрожь нечаянной близости. Порыв тела, внезапно исполнившегося мудрости, что превосходит интеллект.
Весь оставшийся вечер вышедшие из повиновения глаза Эсменет изводили ее мучительным своенравием. Если прежде ее взгляд был прикован к лицу Келлхуса, то теперь он бродил по всей его фигуре. Ее глаза словно бы превратились в посредников между их телами. Когда Эсменет видела его грудь, ее груди ныли в надежде на то, что их сомнут. Когда она видела его узкие бедра и крепкие ягодицы, внутренняя поверхность ее бедер гудела в предвкушении тепла. Иногда у нее просто невыносимо свербели ладони!
Конечно, это было безумием. Эсменет достаточно было поймать настороженный взгляд Серве, чтобы опомниться.
Тем же вечером, после того как Келлхус ушел, они с Серве растянулись на циновках, так, что их головы почти соприкасались, а тела вытянулись по разные стороны костра. Они часто так устраивались, когда Келлхуса не было. Они смотрели в огонь, иногда разговаривали, но по большей части молчали — только вскрикивали, когда из костра вылетали угольки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
