Ещё не Аюта - Владимир Осипцов

— Это ты сегодня в книжке вычитала?! Пойдём, дочка, у них и неба-то не видно, сплошные облака, не то, что на какую-то луну смотреть...

...Когда они выходили из тоннеля, их встретил чей-то негромкий диалог. Кадомацу не узнала мужской голос, но в женском точно различила грассирующий говорок Ануш. Сопровождавшая их свита производила слишком много шума, чтобы попытаться расслышать — и вот результат: от стены отделилась маленькая фигурка — слишком острые груди, слишком широкие бёдра, тоненькая-тоненькая талия — карикатура на женщину, суккуб, и, светясь зелёными глазами, узнанная телохранительница подошла к ним.

— Вот, гражданки вороны, возвращаю вам мою дочь, которую вы так глупо упустили! — с небрежной издёвкой поприветствовала соблазнительницу белокожая императрица.

— Кто это был? — спросила шепотом принцесса подругу, как только они поравнялись.

— Так, ничего серьёзного, — чуть заметно покачав головой, отвечала та. Но, взглянув на подругу, добавила с мелким упрёком: — Да не твой жених, успокойся!

Пораженная внезапной мыслью, принцесса вдруг остановилась, смотря на Ануш, и, когда уже все обеспокоились её внезапной неподвижностью, внезапно громко рассмеялась и поспешила в свои покои первою.

...- Я поторопилась сама внести платье в твою комнату, — ещё за порогом начала мать: — Портнихи немного сменили цвета, так, что, мне, кажется, больше подойдёт к твоему цвету кожи. Хотя — не знаю, я хотела посмотреть его на тебе при дневном свете, а то сейчас оттенки малость другие.

Кадомацу подошла к нарядам, надетым на манекены, и осторожно провела рукой по ткани. Снежно-белое верхнее платье на ощупь имело невидимый рельефный рисунок — ветки сосны. Следующее, расшитое драконами цвета её глаз, на бледно-зелёном фоне, (как глаза Ануш, только без серого оттенка, такого же цвета был и пояс, который поднесли на подносе), приятно сочеталось с вышивкой верхнего, создавая впечатление почти живого рисунка, особенно у края рукавов и ворота. Чтобы не делать контраста с кожей, третье платье было цвета багровой ночи, расшитое мелкими звёздами — мастерицы постарались, располагая их в реальные созвездия — даже на подоле можно было увидеть гористую линию горизонта и протуберанцы заходящей Аматэрасу. Желтое — цвета зари и рассветных протуберанцев, подаривших свой оттенок волосам невесты, платье с фениксами — было следующим, другие платья за ним сменялись в пропорции следования цветов и оттенков до тёмно-фиолетового, которое, с осторожностью сняв с манекена, и предложили принцессе.

Ануш закрыла дверь, и её госпожа, скинув одежды, безропотно облачилась в драгоценную ткань. Матери-императрице, кстати, совсем не понравилась её отрешённость. Но она придержала при себе свои возражения, пока дочь не опоясали широким, темным с зеленоватым отливом, поясом оби, расшитым бессмысленным рисунком.

— Что ты опять из себя строишь, младшая дочь?

— Женщину, которую насильно выдают замуж.

— О! Знаешь, милая, ты ещё вряд ли можешь называться «женщиной».

— А замуж, значит, могу?!

— Разумеется, — у матери была своя логика: — Это твоя обязанность с рождения. Хоть я тоже была против, но ты всё равно будешь ребёнком, пока что-нибудь сама не совершишь. И может, муж тебе в этом поможет. Да! Я сама выходила замуж даже моложе тебя! Вот! — каждое свое действие императрица сопровождала жестом веера.

— Мама, как ты можешь сравнивать и ещё шутить! Ты же выходила замуж по любви!

— Ой, дочка, ну не плачь, ты просто из мухи слона делаешь... Всё вполне может и обойдётся... — мама уронила руки. Изо всех сил она пыталась не показать, что свадьба, в которую она толкала дочь, ей тоже не по душе, но похоже, дочь вовсе не то прочитала в её глазах.

— У-у-уйди, пожалуйста! И сними с меня это платье, пока я его не порвала! — нет, той было не до маминых глаз.

Огорчённая императрица подала знак портнихам, чтобы оканчивали, и поспешила уйти, чтобы не расстраивать дочь ещё больше. На свиту, разбрёдшуюся по галереям, пришлось даже прикрикнуть, чтобы не задерживали с уходом. Но всё равно задержали.

Идя по полночным переходам Большого Дворца, белокожая женщина ещё раз повторяла про себя разговор с дочерью, безутешно ища выход из этой невыносимой ситуации. Самый простой выход — убить бастарда, был бессмысленен и опасен сейчас, с таким количеством гостей внутри Девятивратной Ограды. А бастард, пользуясь славой сумасшедшего, может в любой момент нанести любой вред её дочери. Поэтому и тащил старый Правый Министр в Новую Столицу Хакамаду с женой, и она перенесла бессовестную сцену унижения, встречая их на космодроме. Но всё держалось на волоске опять из-за каких-то непредсказуемых сил... и справедливого гнева дочери на предательство. «Наверное, это карма», — наконец смирилась она: " Ненависть и горе любимой дочери — за все наши прегрешения". Даже радость по поводу того, что Малышка осталась дома, вместо того, чтобы уезжать, была испорчена этим чувством вины — ведь императрица, хоть и не всегда отдавала себе отчёт, всё-таки отождествляла самую похожую на неё дочку с собой — и всегда желала ей того же, что пожелала бы себе, а учитывая неистраченные больше ни на кого родительские чувства — вдесятеро раз больше. И конечно, бывшей Цааганцецег было горько, что-то, в чём ей самой больше всего повезло — счастливая и огромная как небо любовь, — не достанется лелеемой любимице... Но такие мужчины, как отец её детей рождаются раз в тыщу лет... и на них всегда очередь из соперниц и завистниц.

В искусственной юрте её покоев, в мягком свете ковров, императрицу поджидала неясная тень.

— Господин Ахарагава? — уверенно спросила она.

— Да, — ответил ниндзя и зажег одной рукой переносной светильник. Другой он упирался в пол, склонившись в почтительном поклоне.

— Вы уже готовы?

— Да, Ваше Величество. Вы уверены, что Небесному Государю необязательно знать об этом?

— Разумеется, — она даже усмехнулась, прикрывшись веером: — По закону он теперь не смеет даже волоса тронуть с головы негодяя. Да и как он его казнит после