Кью - Лютер Блиссет

Караффа проводит все дни в напряженнейших переговорах, словно конклав все еще продолжается. Он написал мне, что гоняет там блох, «среди этих стариков, скорее мертвых, чем живых». Семьдесят четыре года, старше Папы, и почти не спит.

Хотелось бы мне иметь его энергию. Вместо этого я здесь, в ожидании приказов, остаюсь уже много недель, совершая бесполезные прогулки по римским холмам, наслаждаясь теплой погодой этого времени года, как старый дурак, на склоне своих дней.

Я вновь написал инквизиторам половины Италии, чтобы собрать информацию о Тициане. По-прежнему ничего стоящего.

*** Рим, 30 апреля 1550 года

Тициан во Флоренции.

Пьер Франческо Риччо, мажордом и секретарь Козимо де Медичи.

Пьетро Карнасекки, старый знакомый, еще с Витербо, уже бывшей под судом в сорок седьмом и оправданный благодаря непосредственному заступничеству папы.

Бенедетто Варки, преподаватель Флорентийской академии, член группы «Пламенных» в Падуе.

Козимо Бартоли, консул Флорентийской академии, а так же читатель «Благодеяния Христа».

Антон Франческо Дони, писатель, гонец, осуществляющий связь между Флоренцией и Венецией.

Пьетро Веттори, друг Марко Антонио Фламинио, перепи сывающийся с кардиналом Полом.

Якопо да Понтормо, выдающийся живописец, и его ученик Бронзино.

Антон Франческо Граццини, поэт, обличающий пороки церкви.

Пьетро Манельфи, клирик из Марша.

Лоренцо Торентино, печатник.

Филиппо дель Мильоре и Бартоломео Панчатичи, патриции.

Тесный круг флорентийских скрытых лютеран. Разные жизненные пути и разные ошибки, приведшие в одно и то же место: под могучее крыло покровителя, герцога Козимо де Медичи, мецената и злейшего врага Фарнезе, всегда готового вновь разжечь любые выступления против Папы в собственных интересах.

Тициан всю прошлую зиму мутил воду в этом пруду. Там он и провел дни конклава, среди ближайших сторонников Реджинальда Пола.

Инквизиторы сообщили, что обществу всех остальных он предпочитает живописца Якопо да Понтормо и его подмастерья Бронзино.

Якопо да Понтормо, которому уже перевалило за шесть десят, проводит дни и ночи в работе над тем, что, скорее всего, станет его величайшим творением, фреской в базилике Сан-Лоренцо, заказанной Пьером Франческо Риччо для Козимо I. Труд над этим произведением окружает обстановка величайшей секретности, даже эскизы фрески привозят запечатанными. Только Бронзино и немногим другим дозволено смотреть на то, что делает маэстро.

Слухи, анонимные записки, доходящие до флорентийской инквизиции, как и бесцеремонное подглядывание некого не очень скромного священника, говорят: Понтормо детально представляет «Благодеяние Христа» на апсиде капеллы, где будет похоронен Козимо де Медичи.

После окончания конклава из Флоренции нет никаких новостей о Тициане.

*** Рим, 8 мая 1550 года

Караффа рассчитывает на французов. Но приходящие из Франции новости свидетельствуют, что Генрих II не может позволить себе возобновить войну против Габсбурга, в которой увяз его отец, так как она требует денег, а их-то никто не собирается ему предоставлять.

Караффа сообщает, что император стремится заключить соглашение с лютеранскими теологами, и, если ему это удастся, спиритуалисты еще могут победить.

Караффа хочет удалить Пола из Рима. Он просто мечтает, чтобы тот вообще оказался за пределами Италии.

Караффа утверждает, что в Англии вот-вот должна разразиться война за престолонаследие. Генрих VIII умер, оставив кучу дочерей, оспаривающих друг у друга корону.

Караффа считает, что необходимо подготовить почву для отвоевания Англии для католичества, причем сделать это таким образом, чтобы столь важная миссия была возложена именно на Пола.

Караффа велит, чтобы я отправился в Англию для установления контактов со сторонниками Марии Тюдор, преданной Папе и Риму и намеренной бороться за корону со своими сводными сестрами.

Караффа называет эту миссию важнейшей и деликатной, настолько, что может поручить ее только самому верному своему слуге. Раньше он никогда не говорил со мной таким тоном. Караффа преподносит раствор цикуты[98] в серебряном кубке.

Раньше или позже это должно было произойти.

Караффа отвлек меня от более значительной партии, которую я разыгрывал с самого начала. Звезда Коэлета закатилась.

В Англию. Чтобы иметь дело с четырьмя невежественными и дурно одетыми дворянами.

В Англию. Операция «Благодеяние» уже не моя. Мне кажется, я могу и не вернуться. Возможно, я так никогда и не попаду в Лондон. Где-нибудь по дороге, вдали от любопытных глаз, я случайно наткнусь на лезвие наемного убийцы. Мое время истекло. Тайны, накопившиеся за тридцать лет, испугают любого, намеренного начать новую главу в истории борьбы за абсолютную власть в Риме. Есть молодые, ни о чем не подозревающие фанатики: гислиеры,[99] доминиканцы. Есть еще и иезуиты. Места для всех уже не хватает. Пора помахать на прощание рукой.

Я устал. Я напуган и изможден. Багаж готов, но я смотрю на него, словно он не мой. Несколько тряпок, унаследованных от жизни, которая заканчивается без излишнего шума. Эта мысль уже преследовала меня некоторое время, но я не думал, что все произойдет так быстро, а сердце будет буквально разрываться от столь банальных чувств. Не так к этому готовятся.

Хотелось бы оставить кому-нибудь эти страницы, свидетельствующие обо всем свершившемся. Но зачем? И кому?

Мы пробираемся по лабиринтам истории. Мы тени, о которых не упоминают хронисты. Нас попросту не существует.

Я пишу для себя. Исключительно для себя. Себе самому я посвящаю и оставляю этот дневник.

Дневник Q

Лондон, 23 июня 1550 года

Дни, заполненные дождем и переговорами. Тупые английские аристократы, плетущие интриги при свете дня, совершенно не способны к дипломатии. Они умеют владеть мечом, который здесь носят все, выставив на всеобщее обозрение. И больше ничего. Все решится лишь в смертельной схватке, а победит тот, кто наберет более многочисленную армию.

Три претендента, три партии. Совершенно невероятная расстановка сил.

Эдуард, маленький мальчик с короной на голове, выбравший своим учителем ни больше ни меньше как самого Мартина Буцера, величайшего лютеранского теолога. Мария, дочь Генриха VIII от первого брака с Екатериной Арагонской и, таким образом, наполовину испанка, — преданнейшая подданная папы. Есть еще и молодая Елизавета, рожденная на крови[100] своей матери Анны Болейн, которая, как видно по всему, в восторге от схизматического пути, избранного отцом.

Семьи, поддерживающие католичку Марию, весьма благожелательно отнеслись бы к возвращению в страну Реджинальда Пола, как паладина католицизма, и уже нашлись те, кто готовит для него Кентерберийский престол.[101] В течение многих веков эти аристократы развлекались, по очереди полностью вырезая друг друга в клановых войнах, больше напоминающих варварские сражения кельтов, чем искусство политики. Здесь хуже, чем в ссылке. Никаких новостей из Италии.

Нож наемного убийцы так и не нашел меня. Караффа дал мне еще немного времени. Или возможно, все это — часть его Плана.

Решения, принятые стоиками,[102] меня не касаются. Меня уже ничто не может разочаровать. Как не о чем и сожалеть.

Здесь постоянно идет дождь. Все время идет дождь. Остров, где нет времен года и все дни как две капли воды похожи один на другой.

Я умру где-нибудь в другом месте.

*** Лондон, 18 августа 1550 года

Моя миссия исчерпана. С моей точки зрения, здесь нет и не будет никакой стабильности: я возвращаюсь с массой обещании и полной уверенностью в том, что английским дворянам абсолютно нельзя доверять. Мария не только видит в нас курицу, несущую золотые яйца: я встречал у нее и испанских советников. У Карла V есть сын, которого можно вновь женить, хотя он по крайней мере на десять лет моложе Марии. Ест и Караффа желает возвращения Пола на родину, он должен понимать, что это будет означать сближение Англии с Испанией, к огромному удовольствию императора.

Совершенная незаинтересованность в этих событиях помешала мне писать отчеты, которые я прежде регулярно отсылал в Рим, а теперь, когда пришло время отъезда, понимаю, что не слишком спешу вернуться.

Я хочу получить какое-то время, чтобы вновь пройти собственный путь. Понять, что вот-вот должно случиться.

Глава 33

Феррара, 2 сентября 1550 года

— Эрудиты, художники, поэты, книгопечатники. А также секретари благородных господ, преподаватели университетов, низшее духовенство. Существует целый мир, мир в подполье, вступивший в конфликт с церковью. Мир, существующий в перпендикулярной плоскости, проходящей через важнейшиеточки, куда входят видные фигуры, занимающие значительные посты при дворах, распространители идей и советники прави телей. Все недовольные усилением власти инквизиции и кар диналов из числа непримиримых. Нет города, где не было бы своего кружка, объединяющего откровенно недовольных, и где не понимали бы того, что удушающая петля затягивается. Это последователи Вальдеса[103] в Неаполе, скрытые кальвинисты во Флоренции, друзья Пола в Падуе, венецианские сторонники реформации. А есть еще Милан, Феррара… Правители, подобные Козимо де Медичи и Эрколе II д'Эсте, используют эти брожения духа и этих деятелей как барьер, чтобы держать инквизицию подальше от своих границ, но в то же время сами вынуждены открыть в своей политике эру либерализма и веротерпимости. Древняя власть знатных семейств может оказаться очень полез ной для сдерживания наступления новой власти — инквизиции. Эти аристократические семейства воспринимают вмешательство Рима как глаз любопытного, нахально заглядывающий к ним в дом, как нежелательное вмешательство, ограничивающее их власть. Заметив рост народного недовольства привилегиями духовенства и церковной иерархией, они наверняка решат направить его против трибуналов «Святой службы».