Люсьен Левен (Красное и белое) - Фредерик Стендаль

«А я, я всеми покинут, — думал префект. — Я здесь уже словно чужой, мое отстранение от должности — дело решенное, и (вещь совершенно неслыханная) я вынужден торжественно принимать в префектуре моего преемника». За второй переменой Кофф, от которого ничто не ускользало, заметил, что префект ежеминутно вытирает себе лоб.

Вдруг раздался сильный шум: это прибыл курьер из Парижа. Он с шумом вошел в залу.

Начальник управления косвенных налогов, сидевший около входной двери, машинально сказал курьеру:

— Вот господин префект.

Префект поднялся из-за стола.

— Мне нужен не префект де Серанвиль, — напыщенно-грубым тоном возразил курьер, — а рекетмейстер господин Левен.

«Какое унижение! Я больше уже не префект!» — пронеслось в голове у г-на де Серанвиля, и он опустился в кресло. Опершись локтями на стол, он закрыл лицо руками.

— Господину префекту дурно! — воскликнул генеральный секретарь и взглянул на Люсьена, словно прося у него извинения за человеколюбие, которое он проявлял, обращая внимание на состояние префекта.

Префект в самом деле был в обмороке; его поддержали и усадили у открытого окна.

Люсьен между тем удивлялся незначительности содержания доставленной курьером депеши. Это было длинное письмо министра, посвященное мужественному поведению Люсьена в Блуа; министр собственноручно приписал, что виновники бунта будут разысканы и подвергнуты строгому наказанию, а также что он, министр, прочел письмо Люсьена в совете в присутствии короля и что все отнеслись к этому письму как нельзя лучше.

«А о здешних выборах ни слова! — подумал Люсьен. — Стоило ради этого гнать курьера!»

Он подошел к распахнутому окну, у которого усадили префекта; г-ну де Серанвилю натирали виски одеколоном; вокруг все повторяли одну и ту же фразу: «Переутомление, вызванное выборами…»

Люсьен сказал несколько подобающих слов и попросил разрешения на минуту удалиться с г-ном Коффом в соседнюю комнату.

— Допускаете ли вы, — спросил он Коффа, протягивая ему депешу министра, — чтобы из-за такого письма посылали курьера?

Он углубился в чтение письма от матери, которое быстро прогнало улыбку с его лица. Г-же Левен казалось, что жизнь ее сына находится в опасности, и, прибавляла она, «из-за столь грязного дела». «Брось все и возвращайся… Я здесь одна; твоего отца соблазнило честолюбие: он уехал в Авейронский департамент, за двести лье от Парижа, рассчитывая, что там его изберут депутатом».

Люсьен поделился этой новостью с Коффом.

— Это и есть письмо, из-за которого сюда погнали курьера. Госпожа Левен, вероятно, потребовала, чтобы письмо было доставлено вам как можно скорее. В общем, дела здесь не слишком веселые. Мне кажется, вам следует вернуться к этому иезуиту, который помирает от заглушённой ярости. Я со своим важным видом могу только ухудшить его состояние.

Действительно, возвратившись в столовую, Кофф был великолепен. Он извлек из кармана десяток донесений о выборах, которые вложил в депешу и носил с собой как святые дары. Г-н де Серанвиль очнулся от обморока; его тошнило, и он, охваченный тоскою, с видом умирающего смотрел на Люсьена и на Коффа. Состояние, в котором находился этот дрянной человек, растрогало Люсьена: он видел в нем только страдающее существо. «Надо избавить его от нашего присутствия», — решил он; после нескольких вежливых фраз он удалился.

Курьер бросился вслед за ним по лестнице, чтобы получить от него распоряжения.

— Господин рекетмейстер отправит вас завтра обратно, — с неподражаемой важностью промолвил Кофф.

Завтра, семнадцатого, был решающий день.

Семнадцатого, в семь часов утра, Люсьен был уже у аббата Дисжонваля. Он был поражен переменой в обхождении славного старика; тот был весь предупредительность. Малейший намек Люсьена не оставался без ответа. «Сто тысяч франков производят свое действие», — подумал Люсьен.

Но аббат Дисжонваль с тонкостью и вежливостью, немало удивившими Люсьена, несколько раз дал ему понять, что все, о чем можно было говорить при отсутствии главного условия, надо было считать весьма гадательным.

— Я так это и понимаю, — отвечал Люсьен. — Если я и не получу сегодня и вовремя ассигновку, сто тысяч франков на имя генерального сборщика налогов, я все же имел честь быть вам представленным и имел с уважаемым аббатом Леканю беседу, которая произвела на меня глубокое впечатление; я научился вдвойне уважать людей, стремящихся к счастью нашей дорогой родины иным путем, чем тот, который мне представляется наиболее правильным, и…

Мы избавляем читателя от всех учтивых фраз, которые подсказывало Люсьену живейшее желание внушить этим господам немного терпения до прибытия дипломатической депеши. Необычный шум, вызванный на улице крупнейшим событием дня и доносившийся в квартиру аббата Дисжонваля, хотя она и была расположена в глубине двора, отдавался в груди Люсьена. Чего бы он ни дал, лишь бы задержать выборы на один день!

В девять часов он вернулся к себе в гостиницу, где Кофф уже приготовил два длиннейших письма с подробным изложением и объяснением всего происшедшего.

— Какой забавный стиль! — заметил Люсьен, подписывая письмо.

— Напыщенный и плоский, а главное, не простой, что именно и требуется для министерства.

Курьера отправили обратно в Париж.

— Милостивый государь, не будете ли вы добры разрешить мне захватить с собою депеши префекта, я хочу сказать, господина де Серанвиля? Не скрою от вас, милостивый государь, что он предложил мне хорошенький подарок, если я соглашусь взять с собою его письма. Но я специально прислан сюда и отлично знаю, как надо вести себя…

— Отправьтесь от моего имени к господину префекту, возьмите у него его письма и пакеты, даже подождите, если понадобится, часа полтора. Господин префект — административная власть в департаменте… и т. д., и т. д.

— Как же! Пойду к префекту по его приказанию. Но что же будет с подарком? Говорят, что этот префект скряга… и т. д., и т. д.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

Генерал Фари уже месяц, как снял через своего адъютанта, г-на Меньера, помещение во втором этаже напротив зала Урсулинок, где должны были происходить выборы. Там он расположился с Люсьеном с десяти часов утра. Каждые четверть часа они получали донесения от секретных агентов генерала. Некоторые из агентов префектуры, осведомленные о вчерашней почте и видя в Люсьене будущего префекта, в случае, если г-н де Серанвиль провалит выборы, тоже присылали каждые четверть часа Люсьену коротенькие сообщения, писанные на клочке бумаги красным карандашом. Эти сведения всегда оказывались очень верными.

Процедуры, непосредственно предшествующие выборам, начавшись в половине одиннадцатого утра, шли положенным порядком. Председатель, самый старший по возрасту из всех избирателей, был человек, преданный префекту; он постарался принять меры к тому, чтобы у въезда в город задержали грузную берлину некоего г-на Марконни, который, будучи летами еще старше, чем ставленник префекта, из-за этого прибыл в Кан лишь к одиннадцати часам. Тридцать чиновников, позавтракавших в префектуре, были встречены враждебными возгласами при входе в зал, где происходили выборы.

Среди избирателей в большом количестве распространялась маленькая листовка:

«Порядочные люди всех партий, желающие блага краю, в котором вы родились, устраните господина префекта де Серанвиля! Если господин Меробер будет избран депутатом, то господина префекта отрешат от должности или переведут в другое место. Какое нам, в сущности, дело до того, кто будет избран депутатом? Удалим префекта, этого каверзника и лгуна. Кого только он не обманул!»

К полудню выборы председателя собрания приняли самый дурной оборот. Все избиратели кантона Риссе, прибывшие спозаранку, подали голоса за г-на Меробера.

— Придется опасаться, если его изберут председателем, — сказал генерал Люсьену, — что человек двадцать наших чиновников, людей робких, и пятнадцать дураков из деревенских избирателей, видя его в президиуме исполняющим самую важную роль, не посмеют вписать в свой бюллетень ничье имя, кроме его.

Каждые четверть часа Люсьен посылал Коффа справиться на телеграф; он сгорал от желания получить наконец ответ на свою депешу № 2.

— Префект вполне способен задержать этот ответ, — говорил генерал. — Было бы вполне в его духе послать одного из чиновников на ближайшую телеграфную станцию в четырех лье отсюда, по ту сторону холма, чтобы приостановить передачу. Делая подобные вещи, наш почтеннейший префект не воображает себя новым Мазарини, ибо он знает историю Франции.

Этой фразой славный генерал хотел доказать, что он тоже знает ее.

Маленький капитан Меньер вызвался сесть на лошадь и поскакать галопом к холму, чтобы взять под наблюдение работу второй телеграфной станции. Но г-н Кофф попросил у капитана его лошадь и помчался сам.