На линии огня - Николай Дмитриевич Кондратьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Реввоенсовете Сорокин упорно отстаивал каждое свое решение и не терпел возражений и замечаний, хотя они и были справедливыми. 7 октября Реввоенсовет Северного Кавказа обсуждал директиву командования Южного фронта, принятую еще 24 сентября, о наступлении на Батайск — Ростов. В создавшейся обстановке наиболее целесообразным было вести наступление из района Армавира в направлении Кавказская — Тихорецкая и частью сил — на север от Армавира для соединения со ставропольскими частями. Сорокину удалось с помощью своего дружка по пьяным оргиям Гайченца протащить через Реввоенсовет свой план боевых операций, ставивший в тяжелое положение армии Северного Кавказа. По предложению Сорокина войска должны были взять Ставрополь и одновременно наступать на Георгиевском боевом участке на Прохладную — Моздок. В случае возможной неудачи отходить по линии Святой Крест — Астрахань.
В тот же день был передан приказ Реввоенсовета командующим Таманской армией и Белореченским фронтом: «Таманские войска и 10-ю колонну немедленно отправить на станцию Невинномысскую в распоряжение Реввоенсовета. Остальные же войска отвести на линию Ахметовская, Упорная, Урупская и Армавир, закрепив названную линию возможно прочнее по форме полевого устава, а не окопно».
Получив этот приказ, командующий Таманской армией И. И. Матвеев оставил за себя заместителя Марка Васильевича Смирнова и выехал в Пятигорск. По пути решил заехать к своему соседу командующему Белореченским фронтом Кочергину. Нашел его в штабе у развернутой карты. Рядом с ним сидел хмурый Иван Федько.
Матвеев поздоровался, сказал с горечью:
— Примериваете, прикидываете, где вас хоронить будут? Ведь это не приказ, а форменный капкан. Если мы будем отступать до Святого Креста, то поставим крест на всей армии. Всех проглотит Калмыцкая степь. Сорокин толкает нас на гибель, и чудовищно странно, что этого не видят члены Реввоенсовета.
— Успокойся, Иван Иванович, успокойся, — посоветовал Федько. — Присаживайся к столу, не спеша обсудим обстановку и примем совместное решение. А куда ты считаешь нужным направить войска?
— Считаю целесообразным вести наступление в направлении на Кавказскую — Тихорецкую с последующим ударом на Екатеринодар. Если кадеты поколотят нас, будем пробиваться на Царицын, к десятой армии. У них есть базы боевого снабжения.
— Согласен. Целиком согласен! — воскликнул Кочергин. — Мы не удержимся в восточной части Северного Кавказа. Местное население настроено враждебно. Там мы не достанем ни хлеба, ни патронов. И в тылу у нас будет голодная и холодная степь. Путь на Царицын в сто раз короче и вернее, чем на Астрахань.
— Значит, идти дорогой Жлобы, — как бы подытожил разговор Федько. — И Жлоба явился в Царицын вовремя и оказал огромную услугу десятой армии. Однако не надо забывать о том, что Сорокин объявил Жлобу вне закона…
— Он и нас объявит вне закона, — горько усмехнулся Матвеев. — Его холуй Гайченец в момент сварганит бумажку, а Сорокин подпишет и разошлет по всем частям. Я не могу выполнить явно преступный приказ. Поеду в Пятигорск и докажу членам Реввоенсовета, что они ошибаются. Поймут. Ведь свои ребята…
— И ты жестоко поплатишься. Сейчас Реввоенсовет наводит строгую дисциплину. Надо выполнять приказ, памятуя о том, что обстановка может резко измениться. Эсер-авантюрист Сорокин рано или поздно столкнется с коммунистами Полуяном, Крайним и Рубиным.
— Боюсь, что будет поздно, — сказал Матвеев. — Надо спешить. Из Пятигорска сообщу, как повернется дело.
Матвеев порывисто пожал друзьям руки и торопливо вышел из штаба.
Кочергин свернул карту, встал:
— Я поеду с ним.
— Нельзя этого делать. Обратно не вернешься.
— Так что же, я должен отступать? Отдавать кадетам кровью завоеванное? Этого нельзя допустить.
— Пока будем отступать. А потом снова пойдем вперед… Я постараюсь связаться с Орджоникидзе. Сейчас он во Владикавказе. Ну, держись, не хандри. Почаще позванивай. И будь осторожнее.
Федько старался казаться жизнерадостным, но сердце щемила нарастающая тревога. Подчиняясь приказу Реввоенсовета, командующий 1-й колонной Федько стал отводить войска с рубежа реки Лаба на позиции по реке Уруп.
Вечером 9 октября к Федько приехал бледный, очень расстроенный заместитель командующего Таманской армией Марк Смирнов и сообщил:
— Беда, товарищ Федько. По требованию Сорокина арестован Кочергин. Да и Матвеев что-то задерживается…
— Сорокин их ненавидит. Поставит к стенке. Надо выручать. Поехали в Реввоенсовет. Поговорим с Полуяном и Крайним. Добьемся освобождения…
В дороге Федько думал лишь о том, как убедить членов Реввоенсовета отменить приказ об аресте преданных революции, любимых бойцами командиров. А может быть, их уже нет в живых. Сорокин постарается поскорее избавиться от популярных в армии, трезво и правильно оценивающих обстановку военных начальников. Кто знает — может последовать приказ и об аресте «заступников», как нарушителей дисциплины…
Федько и Смирнову удалось убедить членов Реввоенсовета в том, что арестовывать командующего Белореченским фронтом Кочергина нет надобности.
Только один Сорокин требовал расстрела Кочергина во имя укрепления порядка в армии.
Реввоенсовет принял решение снять Кочергина с должности командующего Белореченским фронтом и направить в кавалерию командиром сотни.
Осунувшийся, бледный Кочергин горячо поблагодарил друга:
— Сегодня ты спас мне жизнь. Я этого никогда не забуду.
— И приобрел заклятого врага, — сказал Федько.
— Ты здесь не задерживайся. От сорокинских молодчиков всего можно ожидать.
— Беспокоит меня Матвеев. На редкость прямой и резкий человек. Что думает, то и скажет. А Сорокину это на руку…
Опасения Федько подтвердились. По требованию Сорокина командующий легендарной Таманской армией Иван Иванович Матвеев был расстрелян. Об этом Федько узнал, получив приказ Реввоенсовета от 11 октября 1918 года. Не скрывая горечи и возмущения, сказал своему заместителю Ивану Богданову:
— Нелепая, чудовищная смерть. Могли снять с должности, отправить в распоряжение Реввоенсовета Южного фронта, но расстреливать без суда и следствия — произвол, вопиющая несправедливость. Как скоро забыли, что Матвеев шестьдесят тысяч бойцов и беженцев по вражеским тылам провел и от смерти спас. Убили моряка-черноморца, старого революционера. Представляю, какое негодование, какую ненависть к Реввоенсовету вызовет в Таманской армии весть о расстреле Матвеева.
— Будем надеяться, что это последнее преступление Сорокина, — чуть слышно заметил Богданов. — Таманцы отомстят за смерть своего командира.
— Командармом теперь Епифан Ковтюх. Он сумеет удержать армию от похода на Пятигорск. Это очень авторитетный и волевой командир. А что касается Сорокина, то он сам себе подпишет приговор. Вот увидите…
21 октября Сорокин оестовал председателя ЦИК Северо-Кавказской республики А. А. Рубина, секретаря крайкома М. И. Крайнего, председателя фронтовой ЧК Б. Рожанского, уполномоченного ЦИК по продовольствию С. А. Дунаевского и расстрелял их.
По инициативе военного комиссара Шалвы Аскурава в Армавире состоялось совещание фронтовых большевиков, которое потребовало созвать чрезвычайный съезд Советов для ликвидации контрреволюционного выступления Сорокина.
Делегаты съехались в Невинномысскую. Съезд объявил бывшего командующего Сорокина вне закона, как изменника и
