Четыре друга эпохи. Мемуары на фоне столетия - Игорь Оболенский

Я этого боюсь. Могу точно сказать — боюсь. Даже не подпускаю мысли, что моего Фила не будет. Переживу, наверное, выпью-закушу. Но пустыни не хочу.

Любимого кота Джигарханяна не стало год спустя. Все, кто знал Армена Борисовича, ждали, что он будет сильно переживать из-за смерти своего любимца.

Он и переживал. Но только делал это так, что никто из его знакомых этого не чувствовал. Догадались, что на самом деле творится у него в душе, только после того, как стали свидетелями, как на репетиции одна из молодых актрис, не зная, куда пристроить котят от своей кошки, взяла и предложила одного из них художественному руководителю.

Что стало с Джигарханяном! Но он сдержал себя. «Ты думаешь о том, что говоришь? — еле слышным голосом произнес он. — Нет? Я бы объяснил тебе. Если бы ты была чуточку умнее».

— Вы вынесли какой-то урок из прожитой жизни?

— Нет, урока нет. И врал, и совершал нехорошие поступки. Но я за них несу ответственность. Сам. Ни от чего не отрекаюсь. Там, далеко, буду об этом думать. Что-то смогу исправить, а что-то останется моей болью.

— А что вы сделали зря?

— Такое же количество поступков, как и не зря. Это мои проблемы. Я должен разобраться в них. А может, и не надо их трогать вообще.

— Есть кто-то, кого вы презираете?

— Никого не имею права судить. Если это люди из моей жизни, то я должен принять решение не отвечать злом на зло. И просто себе сказать, что этого человека больше в моей жизни нет.

— Многих так исключили из своей жизни?

— Есть такие, есть.

— Научились не переживать из-за этого?

— Такое не бывает без переживаний. Тем более если связь была глубокой. Но пережил, слава богу.

Мне один человек, имея в виду мои работы в кино, сказал: «Ты очень мощное животное». Мне это очень понравилось. Лучший комплимент. Значит, нюх у меня есть.

Хотя не могу сказать, что не ошибаюсь в людях. Я же снялся в 300 фильмах. Значит, имел как минимум 600 партнеров, 300 режиссеров, 300 операторов. Столько людей прошло. Конечно, не у всех получались хорошие работы, уроды выходили. И что мне теперь, за ними с винтовкой бежать? Спокойней надо ко всему относиться.

Вообще мы всегда очень субъективны. Более того, скажу вам честно, мы очень глупы. Если хотите узнать, спрашивать надо у Него.

Станиславский говорил, что люди делятся на тех, кто любит себя в искусстве, и тех, кто любит искусство в себе. Большинство из тех, кого я встречал, любили себя в искусстве. Они ни кота не любят, никого, главное — они сами. Но я не имею права сказать, кто лучше. Их же тоже природа создала. Значит, не просто так.

— Можете назвать вашу самую отличительную черту?

— Нет. Я же меняюсь. Стал, например, сентиментальным, плачу иногда. Очень ненавижу себя за это. Вижу ребенка плачущего, собаку бездомную — и плачу. Помочь-то ничем не могу, к сожалению.

Нетерпимым вот стал. В лицо человеку говорю, что он глупый. Раньше мог высмеять, за нос потрогать, но не обижать. А сейчас прямо спрашиваю: «Почему ты такой глупый?» Это нехорошо. А если он мне ответит и начнется свара?

Мы же все равно с вами живем по законам среднеарифметическим. У меня вот есть музыка — Моцарт, Вагнер, книги, в которые никто не смеет вторгаться. А так.

Я ведь должен уметь понравиться — партнеру, режиссеру. Приходится подстраиваться. Есть же правила уличного движения, законы морали.

— Что вам помогло состояться в жизни?

— Господь Бог.

— Не судьба?

— Замените это словом «Судьба». Я думаю, что все вообще имеет одно название: «Вдруг». Все решает случай. Я же большую жизнь прожил, интересную.

— Когда поняли, что счастье не в деньгах?

— В деньгах тоже. Я хочу, чтобы моя жена и мой мальчик, мой Фил, жили хорошо. Должен зарабатывать для них деньги. Когда уезжаю из Америки, говорю им: «Поеду вам косточек привезу».

— Вы советский человек?

— Если говорить об уродстве, то да. Во мне не воспитали чувства достоинства. «Я памятник себе воздвиг нерукотворный», — написал поэт. А меня учили, что нескромно начинать предложение со слова «Я».

Но я думаю, что каждый человек имеет то, что он заслуживает. Если мы будем жестокими во имя истины, то увидим, что и Солженицын имеет то, что он заслуживает. И Андрей Сахаров имел то, что заслуживал.

Я недавно узнал потрясающую вещь. Вы знаете, что на кресте (а это были кресты для преступников), на котором был распят Христос, было написано: «Он умер по своей вине»? Вдумайтесь в это.

Если мы с вами не будем обливаться слезами и соплями, а посмотрим трезво, то поймем, что Сахаров — Гений! — сам пошел на смерть и умер по своей вине. Зачем ему нужен был этот Верховный Совет?

— Вы думаете про смерть?

— И думаю, и не думаю. Не готовлюсь к ней. Прошу своего Бога, чтобы он не оставил меня. Я не хожу в церковь, он во мне и со мной.

— Вам часто бывает страшно?

— Неспокойно бывает. Иногда даже не могу понять, в чем проблема. Страх всегда есть. Всегда про своих в Америке думаю. Просыпаюсь, про них первым делом вспоминаю. Боюсь потерять. Потому что знаю, чем все кончится.

Я не знал, как вывести Армена Борисовича на разговор об Америке. А поговорить на эту тему хотелось. Ибо, несмотря на все перечисленные выше сюрпризы, на которые артист большой мастер, главной неожиданностью стал его отъезд в США.

Говорили об этом чуть ли не шепотом: «Джигарханян эмигрировал». Потом началась волна опровержений: как, мол, не стыдно такие сплетни про любимца публики распускать. Истина же находится, как это часто бывает, посередине.

Семья артиста действительно жила на тот момент в Штатах. А сам он уезжал туда только на лето и рождественские каникулы. Потому что мудрый человек и понимал: его зритель — в России.

— Когда бываете в Америке, чем занимаетесь?

— Смотрю передачи про животных, про природу и спорт. И читаю много, в Америке делать же нечего. Сейчас все перечитываю по второму-третьему разу. Булгакова, Чехова. Маркеса обожаю. Меня потрясло, когда он сказал, что переписал бы «Сто лет одиночества», если быу него была такая возможность.

— Вы по-английски говорите?

— Нет. Но американцы меня понимают. Потому что хотят понять. Мое общение — магазин, заправочная станция. Если что-то более серьезное, жена помогает, она хорошо знает язык.

Но я и сам могу пойти в ресторан. Беру меню с изображенными на картинках блюдами и говорю: «Мэн, йе?!»

И официант кивает, если это есть. Потом показываю ему перекрещенные пальцы, и он понимает, что мне нужно половину порции. А потом еще и принесет показать, верно ли меня понял. Не то, что «иди к такой-то матери».