Чингисхан. Верховный властитель Великой степи - Александр Викторович Мелехин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«…Дети их (монголов. — А. М.), когда им два или три года от роду, сряду же начинают ездить верхом и управлять лошадьми… Им дается лук сообразно их возрасту, и они учатся пускать стрелы, ибо они очень ловки, а также смелы»[149].
Несомненно, Тэмужин в детстве прошел под руководством отца подобное обучение и не раз участвовал в облавных охотах. Именно с этими своего рода «военными сборами и маневрами» были связаны, пожалуй, самые примечательные и запоминающиеся ощущения его детства.
Следующим, обязательным компонентом воспитания монгольских детей той эпохи было «наставление в [знании] родословия каждого появившегося на свет ребенка». В те далекие времена, когда знание истории предков считалось священным для каждого члена племени, человек, не знавший своей родословной, сравнивался с «обезьяной, блуждающей в лесу». Из поколения в поколение старейшины рода — сродникам, родители — детям передавали как самое дорогое наследство историю своего рода-племени. Персидский историк Рашид ад-дин писал об этом: «Обычай монголов таков, что они хранят родословие [своих] предков и учат, и наставляют в [знании] родословия каждого появившегося на свет ребенка. Таким образом, они делают собственностью народа слово о нем, и по этой причине среди них нет ни одного человека, который бы не знал своего племени и происхождения»[150].
Вот и юный Тэмужин услышал от родителей «старопрежние», «стародедовские» притчи, «истины седые» — древние предания, мифы и легенды, узнал из них о своей родословной, о своем «прародителе Бортэ чоно, который был рожден с благоволения Всевышнего Тэнгри», а также о «сыне Всевышнего Тэнгри» Бодончаре, которому по воле Небесного Владыки было суждено стать родоначальником «золотого» — ханского рода, «владычествовавшего над всеми». Таким образом, именно в этих легендах впервые ясно было изложено с позиций тэнгрианства, т. е. культа Тэнгри шаманизма древних кочевников, о «небесном мандате» рода хиад-боржигин на ханскую власть[151].
Крупнейший историк русского зарубежья, один из основателей евразийства Г. В. Вернадский по поводу влияния «слов предков сокровенных», и в частности, «Легенды об Алан гоо» на мировосприятие юного Тэмужина писал: «Теперь перед нами стоит задача — определить, когда легенда о сверхъестественном рождении трех последних сыновей Алан гоо была введена в монгольскую генеалогию. Было ли это после того, как Тэмужин стал императором (Великим ханом. — А. М.), или же до того? Этот вопрос имеет отношение к духу и психологии Тэмужина. Если мы полагаем, что легенда была частью монгольской традиции до его рождения, то мы должны признать ее полное влияние на ум (мировосприятие. — А. М.) мальчика Тэмужина. В этом случае легенда должна была послужить одним из оснований веры Тэмужина в его великую судьбу.
Хотя вопрос не может получить точного ответа, простой факт того, что два других ее сына также по преданию были рождены сверхъестественным путем, служит свидетельством создания легенды задолго до прихода Тэмужина на императорский трон и, возможно, задолго до его рождения»[152].
В системе воспитания монгольских детей в эпоху Чингисхана трудно переоценить роль традиционных верований древних монголов — тэнгрианства или небопочитания, являвшегося фундаментальной концепцией народной религии древних обитателей Монголии — шаманизма[153]. Именно культ Всевышнего Тэнгри определял отношение монголов к окружающей их действительности, к самим себе[154].
Древние монголы, и эта мысль главенствует в их мифологии и шаманизме, почитали Вечное Синее Небо как верховное божество — Всевышнего Тэнгри или Небесного Владыку, дарующего жизнь, одушевляющее все живое, управляющее миром и руководящее делами человека, посылающего на землю своего избранника, которому суждено быть вершителем великих дел.
Именно об этом поведали родители Тэмужина-Чингисхана, рассказывая ему легендарную генеалогию его «золотого» рода хиад-боржигин, благодаря чему у юного Тэмужина началось формирование религиозно-мифологического мировоззрения с культом Всевышнего Тэнгри и Матери-Земли[155].
По мнению известного представителя евразийского движения, калмыцкого ученого Э. Хара-Давана[156], характерной особенностью религиозно-мифологического мировоззрения монголов эпохи Тэмужина-Чингисхана было то, что «веру исповедовали не только формально, но и претворяли ее в свою повседневную жизнь, так что религия вошла в быт, а быт в религию (выделено мной. — А. М.)»[157].
Подтверждением тому являются известия современников Чингисхана, которые засвидетельствовали, что для монголов эпохи Чингисхана все происходящее вокруг совершалось по воле Всевышнего Тэнгри и благодаря дарованным им Небесным Владыкой жизненным силам.
Так, посол императора Сунской династии, китаец Чжао Хун, побывавший у монголов в 1221 году, в своей «Записке о монголо-татарах» отмечал, что «…они (монголы) непременно поклоняются Небу (Всевышнему Тэнгри — А. М.)… Они обыкновенно весьма чтут Небо и Землю; во всяком деле упоминают о Небе (т. е. призывают Небо в свидетели) …говоря, такова воля Неба»[158].
В путевых заметках двух других послов Южно-Сунской державы Пэн Да-я и Сюй Тина мы читаем: «Когда они хотят сделать (какое-либо) дело, то говорят: «Небо (Всевышний Тэнгри. — А. М.) учит так». Когда же они уже сделали (какое-либо) дело, то говорят: «(Это) знает Небо!» (У них) не бывает ни одного дела, которое не приписывалось бы Небу (Всевышнему Тэнгри. — А. М.). Так поступают все…»[159]
Плано Карпини, направленный во второй половине 40-х годов XIII века папой римским к монголам в качестве полномочного представителя[160], в своей «Истории монголов» подтверждает наблюдения предшественника: «Они (монголы) веруют в единого Бога (Всевышнего Тэнгри. — А. М.), которого признают творцом всего видимого и невидимого, а также и признают его творцом как блаженства в этом мире, так и мучений…»[161]
Анонимный грузинский автор XIII в. свидетельствовал: «Религия их состояла в поклонении единому, вечному Божеству. Молясь ему, они обращались лицом к востоку, три раза становились на колени и кланялись. А, кроме того, щелкали средним пальцем по ладони и более ничего. Бога на своем языке называли Тэнгри. Всякое послание начинали они словами: «Мангу Тенгри Кучундур», то есть: «Силою Вечного Тэнгри»»[162].
Думается, после этих свидетельств современников Чингисхана постоянное обращение нашего Героя к Всевышнему Тэнгри будет восприниматься читателями как воссозданная авторами древних летописей подлинная духовная атмосфера той эпохи.
Именно в такой атмосфере проходил процесс мировоззренческого становления Тэмужина-Чингисхана, важнейшие элементы которого, помимо условий материальной и социальной жизни общества монгольских кочевников XII–XIII вв., определили, во-первых, поведанная его родителями легендарная генеалогия («классификационное родство»), в которой обосновывалось «небесное избранничество» его прародителей, в первую очередь, его «золотого рода» — хиад-боржигин, а значит, и его самого; во-вторых, традиционные верования монголов — тэнгрианство, «претворенное» в повседневном быту монголов; и, наконец, в-третьих, социальные нормы регулятивной системы родоплеменного общества древнемонгольских кочевников, находившие свое
